Дом в соснах - Ана Рейес

То, что произошло дальше, заставило Майю усомниться, не случилось ли что-то с ее телефоном. Сбой на экране. В результатах ее поиска появилась определенная фраза – два или три слова, профессиональное название, – которую она не смогла разобрать.

«Дипломированный… терапевт».

Ей не удавалось разобрать среднюю часть. Ее глаза, казалось, не улавливали этого, точно буквы постоянно ускользали из поля ее зрения. Как бы она ни держала свой экран и на что бы ни нажимала, она не могла прочитать то, что было перед словом «терапевт».

В последние годы зрение Майи время от времени спотыкалось о слова, но это было достаточно редко, и она списывала это на усталость глаз и двигалась дальше.

Но теперь было очевидно, что она не в состоянии разглядеть лишь одно очень специфическое слово. Она встала с кровати, включила свет и огляделась. Насколько она могла судить, с ее зрением все было в порядке. Никаких темных пятен или размытости. Однако когда она снова посмотрела на свой телефон, проблема вернулась. «Дипломированный… терапевт». Это было похоже на оптическую иллюзию. Что-то мешало ей увидеть текст. Ей стало дурно. Это казалось невозможным. Может быть, она действительно сошла с ума.

Майя опустилась на край кровати. Обхватила голову руками. Внезапно у нее возникла идея, и она снова взялась за телефон.

Она создала онлайн-документ. Скопировала «Дипломированный… терапевт» и вставила его в документ.

Затем выбрала опцию «Читать вслух».

От этого звука у нее кровь застыла в жилах. Середина слова прозвучала искаженно. Она слышала его не лучше, чем видела на своем экране. «Дипломированный *#@^-терапевт». Искажение было едва уловимым – она могла бы и не заметить, если бы услышала его всего один раз, – но оно там было. «Дипломированный *#@^– терапевт». Сердце Майи учащенно забилось. Она замедлила скорость чтения. Поднесла телефон к уху, закрыла глаза и слушала снова, и снова, и снова, и снова. Она вслушивалась, пока не услышала. И в ее груди взошло черное солнце.

Орен Беллами был дипломированным гипнотерапевтом.

Тридцать два

Майя до сих пор не рассказала Обри о выпавшем из ее памяти отрезке времени. С каждым часом она все больше сомневается в себе, и не похоже, что она может указать на какую-либо травму или с уверенностью заявить, что это была не ее вина, поэтому она не упомянула Фрэнка ни после вчерашнего концерта Tender Wallpaper, ни когда они вернулись домой к Майе и легли спать.

Но потом ей приснился домик. Во сне произошло не так уж много – Фрэнк сидел напротив нее, стол был уставлен тарелками, и все же ужас пронзил воздух, и она не могла пошевелиться, не могла открыть рот, чтобы издать крик, застрявший у нее в горле. Сон был настолько тревожным, что второе утро подряд она не в состоянии снова заснуть после него.

Она тихо идет на кухню. Мама и Обри все еще спят. Окно над раковиной оставлено открытым. С утра здесь прохладно. Она наливает себе стакан апельсинового сока и пытается стряхнуть ужас своего сна, но затем видит цифру, мигающую на беспроводном телефоне. Восемь. Восемь пропущенных звонков, и она знает, от кого они. Журнал вызовов подтверждает это – Фрэнк звонил ей все утро.

Мрачный страх, который она сдерживала в себе, нахлынул снова. Ей приходит в голову, что она понятия не имеет, кто такой Фрэнк на самом деле.

– Ты рано встала. – Майя вздрагивает. Мама влетает в гостиную в хлопчатобумажной ночной рубашке в розочку, ее белокурые локоны беспорядочным ореолом окружают голову. – Не хотела тебя напугать.

Майя прикладывает палец к губам.

– Обри спит.

– Она здесь? – Мама выглядит отдохнувшей после полноценного ночного сна, что является роскошью при ее профессии. Она ходит из комнаты в комнату, раздвигая шторы, наполняя дом светом. – Обри! Очень рада тебя видеть.

Их голоса раздаются в холле. Обри, должно быть, направлялась в ванную, вероятно, надеясь после этого снова улизнуть спать, но ее уже застали бодрствующей.

– Привет, Бренда. – Голос Обри сонный, но теплый. За эти годы она провела здесь много времени, в том числе целый месяц в прошлом году, после того как мама выгнала ее из дома за то, что она тайком привела мальчика в свою комнату.

Бренда готовит им всем французские тосты и подает их с местным кленовым сиропом – это роскошно. Французский тост получается хрустящим снаружи и мягким в середине. В доме пахнет жареным тестом и кофе, который Майя недавно начала пить за завтраком вместе со своей мамой. Она начала в основном потому, что ей не разрешали его пить, когда она была моложе, но ей нравилось, какие ощущения он вызывал, и она быстро научилась любить его горький вкус.

Потом она моет посуду, а Обри вытирает. Они разговаривают под звук струящейся воды, вдыхая запах Palmolive.

– Итак, насчет Фрэнка…

– Наконец-то! – восклицает Обри. – Я думала, ты никогда не расскажешь мне.

Майя не хотела зацикливаться на этом прошлой ночью, но теперь ей нужно знать, насколько ей следует бояться.

– Ты была права. Полный урод.

Обри никогда бы не сказала, что-то вроде «а я тебе это говорила». Она сочувственно надувает губы.

– Что он сделал?

Майя намыливает вилку, рассказывая Обри о трех случаях, когда она, как ей кажется, отключалась, находясь рядом с Фрэнком. В первый раз – в Balance Rock, она предположила, что это из-за медицинской марихуаны его отца: известно, что эта штука крепкая. Во второй раз – в ту ночь, когда они целовались, тогда у нее так кружилась голова, что она не придала особого значения упущенным часам.

– Несколько часов? – переспрашивает Обри. Майя, смущенная, не сводит глаз со своих намыленных рук. – Но как?..

– Я понятия не имею.

Она ждет, что Обри недоверчиво отмахнется, и поскольку она этого не делает, Майя рассказывает ей о прошлой ночи. Домик в лесу. Недостающие минуты, в которые она приходила и уходила. Шла под дождем, понятия не имея, как она там оказалась. Телефонные звонки. То, что творится с ее головой.

– Я собираюсь на пробежку, – говорит мама, внезапно появляясь у них за спиной, одетая в шорты и футболку с надписью «Триатлон тыквенная лихорадка». Обри чуть не роняет тарелку, которую терла последние две минуты. – Боже, вы обе какие-то нервные.

Мама уходит, оставляя кухонную дверь открытой. Майя не стала бы винить Обри за скептицизм. Но когда поднимает глаза на подругу, не обнаруживает на лице Обри и тени сомнения. Никакого осуждения. Она верит Майе, и это заметно: она выглядит испуганной.