Ловчий смерти - Валентин Леженда

– Кажется, теперь понимаю…

Возможно, она сказала так, чтобы поддержать его, а возможно, что и нет. В любом случае это в конечном счете не имело значения, ибо он уже все заранее решил… Потому что он ждал, он пытался быть терпеливым. Он ждал того дня, когда они наконец будут вместе. В одном мире. В одной жизни на двоих, в телах из плоти и крови, способных отдавать. Ради этого дня стоило жить, идти кровавой дорогой, служа самой смерти. Ради этого стоило потерять свободу. Ведь все однажды закончится, ведь не может не закончиться. Вергун сполна заплатит кровавый выкуп. И за себя, и за Мару. Заплатит сполна, а после… уйдет. Уйдет не один, а с той, которая ему так необходима.

Сейчас…

Вчера…

Через тысячу лет…

Только одна-единственная…

Ради нее он готов на все. Он подождет, он УМЕЕТ ждать, ждать так, как не умеет никто. Он терпелив и беспощаден. Беспощаден прежде всего к себе.

Ибо таков его путь, ПУТЬ ЛОВЧЕГО СМЕРТИ.

Кажется, уже однажды он произносил эти слова или думал, что мог произносить их. Но сейчас он был готов снова подписаться кровью под любым из них, и он это сделает, если потребуется, еще и еще раз…

– О чем ты думаешь?

– Твой любимый вопрос.

– Ты думаешь обо мне.

– Как ты догадалась?

– По твоему лицу!

– Но ведь ты не видишь его!

– Значит, по твоему дыханию!

– Разве ты его слышишь?

– Я даже чувствую, как кровь бежит по твоим венам.

– Так вот, значит, что такое любовь?

– Любовь? Но разве кто-то говорил о любви?

– Не строй из себя невинную простушку!

– А что такое любовь?

– Ну… – Вергун задумался, – это что-то сродни безумию. То, что не поддается вразумительному объяснению. Слова, поступки…

– Значит, по-твоему, любовь это безумие?

– Ну не без этого…

– А еще?

– Еще? Ну, наверное, любовь, когда кто-то готов жертвовать жизнью ради другого человека.

– Но ведь подобное бессмысленно?

– Бессмысленно? Но почему?

– Если один из любящих погибает, любовь теряет смысл!

– Да, наверное, ты права… в чем-то, – задумчиво проговорил Ловчий.

– А как же тогда любовь матери к ребенку? – все не сдавалась Дева Клинка. – Ведь тут тоже возможна жертва. А ведь я спрашивала тебя совсем об иной любви. Любви между женщиной и мужчиной.

– Признаюсь, ты ставишь меня в серьезный тупик, – улыбнулся Вергун.

Ему так нравилось просто улыбаться без всякого на то повода, и это была долгожданная свобода.

– Я ставлю тебя в тупик, потому что на самом деле ты не знаешь ответа! – строго проговорила Мара. – Как можешь ты болтать о любви, когда не способен внятно объяснить, что это такое?

– Можно подумать, ты можешь.

– А вот и могу!

– Я весь внимание!

– Нет!

– Но почему?

– Не время и не место!

– Ага! Значит, вот ты какая… Ладно, запомню…

Ловчего забавляла странная перемена в ней. Что-то произошло в тот самый момент, когда он попросил ее остаться. Что-то… необъяснимое сейчас, возможно, потом – да, но не сейчас… Но ощущение того, что он УЖЕ победил, удивительным образом крепло вопреки всему, вопреки логике и тому приговору, что уже почти осуществлен. Бессмыслица. Бред. Но, попросив Мару остаться, он одолел саму смерть, нет, не жестокую богиню, а что-то, что жило в нем словно попавший в кровь медленно действующий яд…

Он хорошо помнил тот день, когда стал обладать ею…

Вергун уже вторые сутки блуждал по странному зачарованному лесу, где не было дорог, а была лишь вязкая черная топь и уродливые карликовые деревья. Преследователи давно уже отстали, не рискнув соваться в проклятое богами место, где на протяжении целых веков безвозвратно пропадали люди. Ловчий даже был рад тому, что забрел сюда. Путешествие по земле, над которой много веков витает мистическая аура первобытного ужаса… О таком путешествии можно только мечтать. Он чувствовал, тут действительно было что-то не так. Прямо среди болот дремала какая-то тьма. Нет, не живое существо, а что-то мертвое и одновременно способное мыслить, пробуждаться, убивать…

Сыну Карны было интересно, куда же исчезали все те бедняги, что на свою беду забредали сюда. По незнанию ли или по глупости, но так или иначе назад действительно никто не возвращался. Поначалу Вергун пытался отыскать какие-нибудь следы. Но делать это на болотистой местности бесполезно. Проблуждав два дня и здорово испачкав одежду, Ловчий с удивлением понял, что странное место не отпускает его, держит словно кузнечными клещами, заставляя бродить по кругу. Оказывается, то, что спало среди болот, бодрствовало, заманивая Сына Карны в самый центр смертельной топи. Ловчего разобрало любопытство, и он решил подчиниться…

Удивительно, но почва вопреки ожиданию постепенно твердела, Вергун шел туда, куда его притягивала таинственная сила. Вскоре он увидел небольшой лес, возвышающийся на высоком холме над царством вечной топи. Из-за тумана Ловчий не мог подробно разглядеть холм, тем не менее он тут же определил его как самое опасное место. Туда ни в коем случае не следовало ходить, но Сын Карны пошел…

Через некоторое время он услышал зов. Да, именно так он его и назвал. ЗОВ. Будто постоянно звучащая в воздухе тихая грустная мелодия. Слов не было. Женский голос красиво музицировал, подчиняясь странным, никогда раньше не слышанным инструментам…

Вергун вошел в лес. Спящее под землей нечто заворочалось. Удивительно, но едва ощутимый зов имел с этой тьмой нечто общее. Как же они сосуществовали? Кто кого заманивал? Или, быть может, тут что-то другое: две древние силы, вынужденные временно соседствовать на одной земле? Когда-то очень давно в этом место что-то произошло. Что-то очень плохое. Вздыбившаяся во многих местах земля свидетельствовала о небывалом разгуле стихий. Будто здесь сражались непримиримые враги-великаны, вспахивая землю огромными невиданными мечами.

Сын Карны углубился в лес совсем немного, но и этого хватило. О да, он наконец нашел то самое место. Человеческие кости были повсюду. Со временем они превратились в естественное украшение ландшафта. Останки вросли в стволы деревьев, покрывшись разноцветным мхом. Может быть, этих людей пожрал сам лес? Нет, не похоже. Лес тут ни при чем. Тогда что?

Ловчий задумчиво бродил среди деревьев, пытаясь определить то место, откуда исходил зов. Но сделать это оказалось не так-то просто. Призрачная мелодия, казалось, лилась со всех сторон, полностью дезориентируя. Возможно, кто-то играл с ним? Но почему тогда в голосе такое отчаяние, безысходность, сожаление о потере, о невозможности спасения… Впервые Вергун чувствовал родственную душу. У них было много общего с этим зовом. Они хорошо осознавали тщетность любых попыток и, несмотря на это, продолжали бороться. К кому взывать, если вокруг одни мертвецы?