Ученик - Picaro

– Знай, что случится через час – ты бы согласился умереть во сне, – прошептал рыцарь. – Бедняга.

Вытирая окровавленные руки тряпкой, во двор вышел цирюльник. При свете висевшего над дверью фонаря его рыхлое, обрюзгшее лицо бледностью не уступало мертвецу. Но вряд ли дело было в операции, только что произведенной Альфонсо, – личным брадобреем гофмаршала Друа. Как и фон Швертвальд, он хорошо представлял себе возможные последствия сегодняшних событий. Впрочем, выбор у мерзавца был невелик: гнев хозяина в случае отказа означал немедленную смерть. Старый "олень", ненавидевший того, кто украсил его голову рогами, не потерпел бы возражений собственного слуги. Уж слишком сладкой была месть, которую предложили люди графа Ландера.

– Я закончил, – сказал цирюльник глухо. – Теперь дело за вами, мессир, – отшвырнув испачканную тряпку, он с неодобрением оглядел свои пальцы – кое-где на них оставалась кровь.

Сделав знак Курцу следовать за ним, фон Швертвальд вошел в дом. Не заходя в комнату, так и не ставшую любовным гнездышком, он направился на кухню. Виктор фон Рунхофен лежал на земляном полу. Обнаженный. Руки и ноги графа, разведенные в стороны, отчего несчастный напоминал букву "Х", были крепко привязаны к вбитым в пол шкворням. Низ живота молодого человека был залит кровью, между ногами чернела натекшая лужа. Увидев последствия кастрации, Курц тихо выругался и отвернулся. По спине его хозяина тоже пробежала дрожь, но он постарался не подать виду, что ему не по себе.

– Отвяжи его, а потом принеси дерюгу, – приказал рыцарь. – Завернешь с головой… В несколько слоев, так, чтобы никто не мог увидеть, кто там лежит.

– Слушаюсь, – кивнул оруженосец. – Может, мне завязать веревки особым узлом? Я потом сразу пойму, если их попытаются развязать.

Фон Швертвальд покосился на слугу:

– Хорошо. И этого, как его… Йоганна точно так же запакуй.

Бедняга оруженосец, которому, как считали убийцы, повезло больше, чем его рыцарю, лежал во дворе. Перед тем, как графом занялся цирюльник, Херберт размозжил дубинкой голову ничего не подозревающего Йоганна. Тот и пикнуть не успел. Теперь ему предстояло разделить судьбу хозяина – рядышком ждать своего часа на леднике у Паука.

В кухню заглянул брадобрей гофмаршала Друа. В руках он держал медную шкатулку. Выходивший Курц покосился на нее со страхом, очевидно, догадавшись, что там находится. Облизнув языком толстые губы, Альфонсо сказал, что уезжает.

– Мне пора, мессир, счастливо оставаться, – он посмотрел на мертвеца. – Излишне напоминать, но проследите лично, чтобы тело исчезло.

– Не беспокойся, – усмехнулся рыцарь. – Я заинтересован в этом не меньше тебя. Счастливого пути и мои наилучшие пожелания гофмаршалу. Теперь он может спать спокойно – его честь отомщена.

– Благодарю, я передам, – цирюльник поклонился. – Мой хозяин никогда не забудет о вашей помощи. Прощайте.

Бережно прижимая к груди шкатулку с отвратительным трофеем, он ушел. Фон Швертвальд сплюнул на пол. Подумал, что с гораздо большим удовольствием вспорол бы брюхо брадобрею, чем участвовал в убийстве Рунхофена. За время короткого знакомства граф успел понравиться Венку своей жизнерадостностью и простым отношением ко всему на свете. Наслаждаться красивыми женщинами, вкусно есть и пить, азартно играть – все это любил и фон Швертвальд.

Но несмотря на большое сходство в характерах между жертвой и Венком было одно существенное различие. Будущему помощнику и доверенному лицу графа Ландера при рождении не досталось ничего, кроме дворянского звания. Даже в родных краях семейство рыцаря ничем не выделялось среди других таких же – влачивших жалкое существование. Богатые крестьяне и те жили лучше, чем их бывшие хозяева, чьи предки оставили своим правнукам только славное имя.

Каждый талер Венку, мечтавшему совсем о другой жизни, чем та, которую вел его робкий папаша, приходилось вырывать у судьбы зубами. Словно волку, гоняться за добычей, изворачиваться, обманывая идущих по следу охотников, порой оставлять в капканах ошметки окровавленной шкуры. Над шеей постоянно незримо висел меч палача, грозя оборвать жизнь в случае неудачи. Но честолюбие, азарт, желание достичь самых вершин, присущие рыцарю, были сильнее любых страхов. Его старшие братья избрали другую судьбу, променяв родовое имя на положение приживалов – зятьев богатых арендаторов.

Вспомнив о родных, которых презирал, фон Швертвальд скривился. И снова поклялся себе, что его сын получит от отца не только богатое наследство, но и высокое положение в обществе. Сейчас шестилетний мальчик – мать скончалась во время родов – воспитывался в поместье графа Ландера.

В кухню, прервав размышления хозяина, вернулся Курц с дерюгой и веревками.

– Не знаю, как вашмилсть, – начал он, опускаясь на колени рядом с распятым мертвецом, – но мне этот брадобрей очень не по душе. Лучше б мы его того… Ведь выдаст, ежли што.

Мысленно согласившись с оруженосцем, Венк промолчал. Придуманный Ландером план был очень опасен, но по-своему великолепен. Одним ударом хитроумный граф лишал партию кандидата на имперский престол важного союзника. У престарелого гофмаршала Друа – опытного придворного интригана – был свой небольшой, но достаточно влиятельный политический кружок. И теперь, благодаря кровавому трофею, призванному утолить оскорбленное честолюбие старика…

За спиной фон Швертвальда послышался слабый стон и громкое испуганное "О, Господи!" оруженосца. Рыцарь быстро обернулся – вытащивший кляп из рта мертвого графа Курц таращился на ожившую жертву. Оказалось, что чертов цирюльник случайно или намеренно оставил фон Рунхофена в живых. Глаза кастрированного человека по-прежнему были закрыты, но из рта снова вырвался негромкий стон. Оруженосец растерянно посмотрел на хозяина.

– Ну, что ты вылупился? – разозлился Венк. – Добей его.

– Не так сильно, болван, – раздраженно бросил имперский канцлер, когда оруженосец затянул на спине ремни парадной кирасы. – Я вздохнуть не могу!

В подтверждение словам граф Рунхофен тяжело, с шумом втянул и выпустил воздух. Его широкое, обычно бледное лицо налилось краской. Золоченый, украшенной великолепной чеканкой доспех изготовили в те далекие времена, когда у графа еще имелась талия. Пролежав последние лет десять в оружейной, он был извлечен по случаю созыва Рейхстага. Открытие имперского парламента должно было состояться сегодня, и через несколько часов канцлеру, одетому в соответствии с этикетом, предстояло открыть первое заседание.

– Ну, чего ты ждешь? – лицо графа начало багроветь – то ли от нехватки воздуха, то ли от злости. – Распусти эти чертовы ремни!