Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

Революция изменила и планы взаимодействия с союзниками на других фронтах. Чистка командного состава, проводившаяся в армии Гучковым, дала знать о себе и в Салониках: в Россию был отозван генерал-майор М. К. Дитерихс. Вслед за этим сменилось несколько командующих. Параллельно шел процесс демократизации, или разложения, русских частей. Полки требовали вывода во вторую линию, началось братание с болгарами. В конце концов, значительную часть русских солдат союзное командование вынуждено было разоружить и выслать в лагеря в Северной Африке18. Попытки генерала М. Саррайля перейти в наступление в апреле и мае 1917 г. закончились провалом19.

Временное правительство, его друзья и враги

16 апреля 1917 г., Джордж Бьюкенен отправил в Форин оффис письмо, в котором содержался отчет о встрече с главой Временного правительства. Князь Львов был полностью удовлетворен развитием ситуации в армии и никак не мог понять причин «пессимизма» британского посла. Львов и его коллеги считали, что при новом режиме армия проявит гораздо лучшие боевые качества, чем при Империи. Подобные ожидания никак не соответствовали информации, которую английское посольство получало от своих сотрудников. Ссылаясь на нее, Бьюкенен призвал Львова немедленно принять меры для того, чтобы остановить деятельность «социалистических агитаторов» в армии и на фронте. Львов оставался оптимистом, считая, что на фронте существуют только два опасных участка – Рига и Двинск, все остальное не вызывало у него опасений. Львов был абсолютно уверен, что армия сама хочет расправиться с Советами, а Временное правительство не идет навстречу этим пожеланиям по причине риска быть обвиненным в подготовке контрреволюции. Агитаторов Львов не боялся1.

Между тем они уже достигли немалых успехов. 30 марта (12 апреля) Л. Б. Каменев в передовой статье «Правды» – «Заявление Временного правительства о войне» – открыто требовал немедленного начала переговоров о мире, если только это правительство действительно желает мира без аннексий и контрибуций. «Если намерения Временного правительства действительно таковы, как оно заявляет, – писал он, – то не должно медлить ни одной минуты, ни одна капля русской крови не должна быть пролита, оборона, не стратегическая, а в истинном смысле слова, начинается только тогда, когда открыто и официально предлагается мир на условиях, выработанных и одобренных лучшими умами мировой демократии»2. Эти требования были уже поддержаны и некоторыми частями гарнизона столицы.

1-й запасный полк в тот же день потребовал от правительства немедленного обращения к «народам всего мира» о готовности вести мирные переговоры. Неясно было, с кем требовали начать переговоры – с правительствами или народами, но резолюция заканчивалась весьма энергично и недвусмысленно: «В ожидании этого мы деятельно готовим защиту нашей свободы как от внешнего, так и от внутреннего врага»3.

Лучшие умы, упомянутые Каменевым, уже стремились в Россию из эмиграции. Некоторым повезло не так, и они, как Ленин, вынуждены были остаться в Швейцарии и «изнывали в ней, тщетно пытаясь проложить дорогу домой через страны Антанты»4. Ленин и его сторонники занимали антивоенную позицию, и поэтому ни Париж, ни Рим, ни Лондон не давали согласия на их проезд через собственную территорию5. Уже 6 (19) марта вождь большевиков изложил свою позицию следующим образом: «Наша тактика – полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями»6. В тот же день план переезда в Россию через Германию был впервые предложен Ю. О. Мартовым. Он был поддержан всеми социал-демократами, находившимися в эмиграции в Швейцарии7. С помощью швейцарских социалистов Ленин получил возможность войти в контакт с немецкими социалистами и представить с их помощью просьбу разрешить возвращение российских эмигрантов на родину через территорию Германии на условиях экстерриториальности железнодорожного вагона8.

3 апреля швейцарский социал-демократ Фриц Платтен обратился с этим планом к германскому послу в Швейцарии. Берлин разрешил переезд через два дня9. 9 апреля группа из 30 взрослых и 2 детей покинула Берн10. 19 из них были большевиками. Проезд через Германию для русских граждан был организован на запрошенных условиях. Группу политических эмигрантов сопровождал Платтен, который отвечал за организацию переезда и общение с немецкими властями во время движения поезда по территории Германии11. Поездка прошла спокойно, хотя революционеры иногда и вели себя вызывающе: большую часть пути они распевали на французском языке «Марсельезу» и «Карманьолу». Поздним вечером 3 (16) апреля группа русских политических эмигрантов из Швейцарии прибыла в Петроград12.

Немедленно по возвращении в Россию, 5 (18) апреля, Ленин и Зиновьев опубликовали в «Правде» отчет о поездке – «Как мы доехали», – настаивая на том, что все требования экстерриториальности при переезде были соблюдены, а за организацию переезда отвечал Платтен13. Внешне все так и было, но какая-то двусмысленность в факте переезда через территорию враждебной страны все же ощущалась и самим Лениным. Вплоть до прибытия в Петроград он не был уверен в том, как его встретят14. «Мы ехали в тюрьму, – заявил вождь большевиков на вокзале, – готовились к тому, что по переезде границы нас немедленно арестуют»15. На самом деле его ждал почетный караул и бурные приветствия собравшейся толпы16. По словам Платтена, «встреча была достойной Ленина»17.

«Толпа перед Финляндским вокзалом запружала всю площадь, – вспоминал Н. Н. Суханов, – мешала движению, едва пропускала трамваи. Над бесчисленными знаменами господствовал великолепный, расшитый золотом стяг: “Центральный Комитет РСДРП (большевиков)”. Под красными же знаменами и оркестрами музыки у бокового входа в бывшие царские комнаты были построены воинские части. Пыхтели многочисленные автомобили. В двух-трех местах высовывались страшные контуры броневиков. А с боковой улицы двигалось на площадь, пугая и разрезая толпу, неведомое чудовище – прожектор, внезапно бросавший в бездонную пустую тьму огромные полосы живого города – крыш, многоэтажных домов, столбов, проволок, трамваев и человеческих фигур»18.

Представители РСДРП, рабочие, солдаты, матросы собрались еще на перегоне, где оркестр играл «Марсельезу». Ленина на руках отнесли в здание вокзала19. «Он был как-то безоблачно весел, – вспоминал один из встречавших, – и улыбка ни на минуту не сходила с его лица»20. В здании его встречали бывшие товарищи по РСДРП – меньшевики Чхеидзе и Суханов. Чхеидзе от имени Петросовета приветствовал приехавших и призвал их к защите революции от посягательств «как изнутри, так и извне», к работе, направленной на «сплочение рядов всей демократии»21. Это были бессмысленные призывы: Ленин начал действовать именно так, как от него ожидали организаторы его поездки в Берлине. Поднявшись на одну из бронированных машин, подъехавших к вокзалу, он произнес зажигательную речь, призывая к дальнейшему развитию революции и передаче власти Советам22, после чего огромная толпа проследовала к штаб-квартире большевиков – бывшему дворцу балерины Кшесинской23.

Учитывая положение, в котором оказалась Германия, сотрудничество ее с большевиками как с самыми яркими и последовательными противниками войны неудивительно. Первой реакцией на революцию у командования Восточного фронта было создание института пропаганды, так как «.. тяготение к миру в русской армии надо было развить в непосредственной и резкой форме»24. Разумеется, что нетрадиционность подобных действий не останавливала германский генералитет. Говоря о поддержке большевиков, Гофман отмечал: «Подобно тому, как я пускаю гранаты в неприятельские окопы, как я выпускаю против них ядовитые газы, так же я имею право в качестве врага употреблять против него и средства пропаганды»25.

Правда, были и другие точки зрения. Людендорф, например, опасался того, что процессы, вызванные большевистской пропагандой, могут выйти за пределы России: «Для меня не было сомнений в том, что разложение русской армии и русского народа представляет большую опасность для Германии и Австро-Венгрии. Тем с большим опасением думал я о слабости германского и австро-венгерского правительства. Отправление в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность.

С военной точки зрения его проезд через Германию имел свои оправдания – Россия должна была пасть. Но наше правительство должно было следить, чтобы мы не погибли вместе с ней»26. Эти опасения вскоре оправдались.