Порабощенные сердца - Хилл Эдит

Гален взглянул на Рику. Все было как в первый раз. Ее взгляд обладал силой, способной взволновать его кровь, подобно тому, как луна вызывает морской прилив.

Мысли, которые ранее отступили за пределы его сознания, теперь вернулись и завладели им. Чувство к этой женщине — больше, чем просто физическое влечение. Она стала для него необходимой, как еда, питье или воздух. Сита настаивал на том, что даже осознание этой правды уже есть предательство интересов Рима. Но если Рим не пострадает от его поступков? Что случится, какой вред он принесет, если хотя бы сейчас будет в первую очередь мужчиной, а потом уже солдатом? Он и так отдал Риму слишком многое. И позволить себе в награду любить ее оставшееся время — разве это слишком много?

В глубине души он знал ответ на этот вопрос, но намеренно отбросил его. Решение было принято.

Гален протянул руку и медленно развязал шнурки на ее вороте. Очень нежно, почти с благоговением распахнул полы, открывая тело любимой для взглядов и прикосновений. Эта сцена — раздевание мужчиной женщины — была древней, как сами боги. Его руки скользнули под одежду и ощутили мягкость ее грудей, потом он легко коснулся большими пальцами сосков и сразу почувствовал, что она тоже полна желания.

Гален помедлил, наблюдая, как любовь наполняет ее глаза — ясные, как звездное небо.

Вся дрожа, она отступила назад, и, одежда, скользнув, упала на землю.

— Великий Митра, — прошептал он хриплым от страстного желания голосом. — Как я хотел бы дать тебе больше, чем могу.

— Этого достаточно. — Она шагнула в его объятия. Ощущение ее тела наполнило его наслаждением, он был не в состоянии сопротивляться желанию, которое она вызывала в нем, и крепко стиснул ее руками.

Только эту ночь, поклялся он, и чувство долга потонуло в растущей любовной страсти. Только эту ночь он — не солдат Рима.

Глава 19

Трое воинов, следивших за ним от самой крепости, бесшумно заняли позицию в зарослях, ярдах в пятнадцати. Он без сомнения не замечал, что за ним наблюдали.

Несмотря на это, время от времени жилистый раб поднимал черноволосую голову и оглядывался вокруг, потом вновь занимался маленькой кучкой ясеневых и дубовых веток.

Просто привычка и тренировка, понял Маурик. Он подал знак, призывающий к осторожности, и прищурился от внезапной яркой вспышки света.

Воин слева толкнул его локтем. Он понимающе кивнул. У раба в руках было что-то вроде лезвия. Сидя на корточках, он выстругивал из ясеневых и дубовых веток заостренные колья.

Балор снова толкнул его и указал на несколько наполненных листьями вяза корзин с ручками, стоящих на земле рядом с человеком.

Маурик понял, что имел в виду брат по оружию. Раб-римлянин несомненно был послан в лес его хозяином-фермером. Идиот! Правда, чего еще можно ожидать от безмозглого пахаря? Заинтересованный только тем, чтобы его ямы были наполнены на зиму пищей для скота, этот фермер не видел никакой опасности и позволил опытному вражескому солдату ходить по лесам без охраны!

Зубы под усами Маурика медленно обнажились в довольной улыбке. Собственно говоря… это было даже слишком большой удачей… найти этого смуглого маленького ублюдка здесь, около кучи самодельного оружия. Должно быть, это знамение, сигнал от богов. Его план мести на самом деле — их воля!

Маурик почувствовал, как по телу прошла волна уверенности, наполнившая его спокойствием. Все эти три дня пьянства и две бессонные ночи его не оставляла одна мысль — как отомстить не только римлянину, который публично оскорбил его, но и человеку, затеявшему весь этот фарс с планом, чтобы упрочить свою призрачную власть!

Ответ был очевиден — больше не медлить и избавиться от этого труса, который не достоин носить королевский торк, принадлежащий по праву ему, Маурику. Но способ, которым Маурик мог достичь своей цели, требовал тщательной подготовки. Его план, подобно рогам оленя, должен ветвиться на три части. Первое, его не должны были обвинить, он не должен возбудить ни малейшего подозрения. Далее, в падении Церрикса должны винить только его самого. Ошибки в расчетах и неоправданное доверие — это самый подходящий повод. И наконец, племя должно увидеть в судьбе своего короля свою собственную, если оно немедленно не откажется от этого постыдного мирного плана.

Маурик не сомневался, что инструмент его мести сейчас находится всего на расстоянии хорошего броска копья — раб-римлянин, которого звали Друзом.

Увидев достаточно, уверенный в правильности своих действий, Маурик встал. Инир и Балор последовали за ним.

Они подошли к рабу футов на двадцать — гораздо ближе, чем любой ордовикский воин позволил бы приблизиться врагу, — когда тот заметил их. Друз быстро сунул то, что на взгляд Маурика казалось сломанным лезвием косы, в одну из корзинок. Перевернув другую, как будто спеша подняться из неудобного положения, римлянин встал. Его черные, птичьи глаза метались от Маурика к его спутникам и обратно. Казалось, он взвесил возможности и отказался от мысли о побеге, так как не двинулся с места.

Глядя на то, как напряглись его обнаженные ноги, Маурик презрительно усмехнулся. Хорек! Он считал их дураками, думал, что они не заметили свежесрезанные и заостренные палки, которые он попытался скрыть под рассыпанными листьями?

Даже Инир разгадал жалкую попытку маскировки. Юноша отстранил Друза и, встав на колени, пошарил в куче листьев. Потом поднял одну из палок и осмотрел повнимательнее заостренный конец.

— Грубо, но эффективно. — С удивлением на красивом лице он протянул импровизированное копье Маурику для осмотра.

Маурик взял его.

— Скажи, — он осмотрел раба с головы до ног, как бы припоминая его, — ты, которого зовут "испанец Друз», за какой дичью может охотиться раб с подобным оружием?

Римлянин с ненавистью смотрел на него. Маурик рассмеялся и протянул копье Балору.

— Разожги огонь и обожги острие.

Трудно сказать, какое из чувств преобладало в выражении темных глаз испанца: удивление или страх. Однако он достаточно владел собой, чтобы попытаться принять равнодушный вид.

— Будешь пытать, — сказал он с кривой усмешкой, — или предпочитаешь убить меня прямо сейчас, британец?

— Ни то, ни другое, римлянин. Я собираюсь сделать тебе предложение. Такое, которое будет обоюдно выгодным и удовлетворит всех.

Не стараясь скрыть свою ненависть, жилистый человек выпалил:

— Более всего меня удовлетворил бы вид твоей головы, британец, катящейся по земле, подобно голове обезглавленного тобой безоружного мальчика.

Маурик стиснул зубы. Хотя рука тянулась к мечу, он сохранил спокойный вид. Этот человек был ему нужен. Он единственный из пленников-римлян сохранил ненависть к пленителям, достаточно сильную, чтобы действовать вопреки приказам того, высокого. Следовательно, он был единственным подходящим человеком для целей Маурика.

— Не глупи, римлянин. Если бы ты не был нужен мне, я убил бы тебя сразу.

На мгновение выражение ненависти и вызова в глазах того, казалось, потускнело.

— Нужен, зачем? — спросил он, в его голосе и на лице читалось недоверие.

Маурик не ответил на вопрос.

— Скажи… Друз… принял бы ты свободу, если бы тебе предложили ее? Хотел бы ты покинуть эти места и вернуться к своим легионам? И откажешься ли ты подчиняться приказам своего высокого, чтобы сделать это?

Римлянин никак не отреагировал на свое имя, и даже упоминание о свободе, казалось, мало тронуло его. Но упоминание Мауриком его командира заставило Друза поднять голову и стерло презрительную усмешку с лица.

— Мавриций больше мне не командир! Пусть другие, которые немногим лучше, сотрудничают с ним, едят из его рук, но только не я. Нельзя служить и себе, и Риму одновременно. Он сделал свой выбор, и теперь он верен не Орлам, а шлюхе, с которой спит.

Маурик услышал слабый звук от удара кремня Балора и продолжил, следуя своему плану. Презрение этого раба к своим бывшим товарищам должно сослужить ему хорошую службу.