Невеста рока. Книга первая - Деннис Робинс

— Я не исключал, что такое может случиться, — произнес он. — Однако не надо чрезмерно беспокоиться на этот счет. Отнесись к этому как к варианту любовных испытаний. Сделай Гарри Роддни своим любовником, а потом брось его. Ему будет еще тяжелее перенести окончательную разлуку с тобой.

Но она отрицательно покачала головой и подумала:

«Я умру в его объятиях, я не могу и не стану заходить так далеко».

Теперь мучения, испытываемые Гарри, становились ее собственными. В результате Елена все больше нервничала, плохо ела, мало спала. Она становилась угрюмой, ее веселый нрав менялся.

Люсьен де Шартелье, наблюдая за ней, уже больше беспокоился, нежели радовался.

«До чего же все-таки преданные создания эти женщины, несмотря на все, что совершают с ними мужчины, — размышлял он. — Она по-прежнему любит этого человека, так подло предавшего ее. При этом она не станет колебаться в своем стремлении наказать его. Однако, отомстив, она тем самым жестоко накажет себя. Чем скорее мы отправимся в Лондон, тем лучше. Пусть она со своей красотой и очарованием неожиданно ворвется в самое сердце светского общества. Надо будет представить ее принцу и не давать ей времени на самоанализ».

Маркиз прекрасно знал, что неизлечимо болен и ему уже недолго осталось пребывать на этой грешной земле. Поездка в Лондон станет тяжелым испытанием для его здоровья. Он предпочел бы оставаться в постели в Бастилии, слушая шелест морских волн или, сидя подле окна, наблюдать за небольшими суденышками, бороздящими гавань. Но, чтобы довести до конца задуманное для своей последней драгоценности, которая заняла главное место среди остальных его сокровищ, он должен торопиться. Суренн докучал ему медицинскими предписаниями и успокаивал довольно утешительным прогнозом на будущее. Однако Люсьен де Шартелье, беспрестанно мучимый болями в боку и сильнейшим кашлем, понимал, что уже никогда больше не увидит, как расцветает бледно-розовыми цветками миндаль на дворе, как осенние листья мерно опадают с деревьев и как зимою иней застывает на знаменитой статуе всадника с похищенной девушкой, восседающего на ретивом коне.

Он часто задавал себе вопрос, правильно ли сделал, превратив эту юную квартеронку в великолепную светскую даму. Ему не хотелось, чтобы сладость триумфа в ее душе обернулась горечью. Старый и совершенно больной, он испытывал внутреннее беспокойство, столь необычное для Сатира. И хотя он скорее умер бы, чем признался в этом, он отлично понимал, что всем сердцем любит удивительную красавицу, которую сделал своей женой.

Однажды в конце марта мрачным утром Руфусу Панджоу довелось встретиться в Бастилии лицом к лицу с женщиной, с которой он так жестоко обошелся, когда она была еще совсем ребенком.

Мистер Панджоу чрезвычайно изумился тому, что, когда он проезжал по окрестностям Плимута, его карету в сумерках остановили двое всадников в масках. Прежде чем он успел выхватить пистолет, один из этих людей схватил за поводья его лошадь, а второй — самого мистера Панджоу.

Потом его связали, впихнули в рот кляп и повезли в карете по направлению к Эссексу, причем эта поездка оказалась сопряженной с крайними неудобствами: дорога была вся усеяна кочками, а мистер Панджоу мучился от жажды, нехватки воздуха и отсутствия пищи. Почему такое случилось с ним и кто его захватил, он не имел понятия. Одно для него было очевидно: эти мужчины в масках не простые разбойники. Затем он очутился в тесном подвале дома, который, как он заметил по дороге, располагался возле эстуария[47], хотя мистер Панджоу не знал, где именно. Он лишь слышал шорох морских волн и завывание ветра да чувствовал в своем заточении страшный холод. Еще он с горечью отметил, что его тюрьма кишит крысами. В самом деле, раньше, во время царствования последнего короля, это помещение использовалось как подземный каземат для политических заключенных.

Затем изо рта мистера Панджоу вытащили кляп, принесли немного воды, корку хлеба и оставили предаваться печальным размышлениям. Его терзала неизвестность. Как и все люди с нечистой совестью, он всегда был трусом. И сейчас дрожал не столько от холода, сколько от нестерпимого страха. Почему такое случилось с ним и кто сделал это? Его роскошный костюм был в полном беспорядке. Во время его пленения воротник оторвался, он потерял парик и теперь, ощупывая свою коротко стриженную голову, чувствовал себя крайне глупо. Он с тоской думал о своем роскошном доме, выходящем окнами на Плимутский залив, куда направлялся, устав от Бристоля и от своей последней любовницы. Он вспоминал о всех удобствах, которые успел себе создать на неправедно добытое за долгие годы золото. Золото, приобретенное ценою крови, слез, пота, стонов и предсмертного хрипа сотен тысяч замученных им невольников.

Страдая от бессонницы, он погрузился в невеселые мысли и в конце концов впал в полное малодушие и отчаяние. А утром к нему в темницу вошли двое людей в масках, которые были, разумеется, слугами маркиза. Панджоу попытался задавать им вопросы, но тут же замолк под сильными ударами, которыми эти люди наградили его. На губах его выступила кровь. Трясущегося, словно желе, его поволокли по винтовой лестнице наверх, а затем втолкнули в небольшую комнату, на стенах которой он увидел огнестрельное оружие. Единственной мебелью были деревянный стол и два стула. Посредине стояла жаровня с углями, и в комнате было довольно тепло. За столом восседал пожилой мужчина в парике, закутанный в меха. Мистеру Панджоу он был незнаком. В ту минуту он также не узнал и женщину, стоящую возле старика. Он взирал на нее испуганно и озадаченно. Она, как и старик, была закутана в меховую накидку и смутно напоминала мистеру Панджоу кого-то. Но — не более. Где же он мог видеть это удивительно красивое лицо, огромные черные глаза и сверкающие, как солнечные лучи, золотисто-рыжие волосы? Он пробормотал:

— Зачем меня привезли сюда? Кто осмелился подвергнуть меня подобному унижению? Я требую ответа.

Старик тихо произнес вкрадчивым голосом:

— Узнаете, сэр, узнаете. Мы недолго собираемся держать вас в неведении.

— Я — Руфус Панджоу, весьма известный человек в Плимуте… — начал пленник.

Елена стояла без движения, с абсолютно бесстрастным лицом, но при виде этого старого знакомого сердце ее переполнилось злыми чувствами. Он сыграл весьма мимолетную, короткую роль в ее жизни, однако повлиял на всю ее дальнейшую судьбу. И, видя черты хитрого лица и злобные глаза, она вернулась к воспоминаниям о том дне, когда этот человек поднялся на борт «Морехода». Он мало изменился, если не считать его жалкого сейчас, потрепанного вида.

Тут заговорил Люсьен:

— Нам известно ваше имя, мистер Панджоу. Ведь одно время вы также были хорошо известны в Бристоле?

— Совершенно верно, был.

— И вы владели целым флотом невольничьих судов, среди которых было судно «Мореход» под командованием капитана Хамблби?

Панджоу смотрел на старика и девушку с еще большим изумлением. Он был совершенно ошарашен.

— Да, это так, но…

Его перебил неумолимый голос:

— В тысяча семьсот девяносто седьмом году на этом судне среди остальных невольников находился некий старый негр, который скончался, оставив на попечение капитана свою внучку. Капитан доставил ее в Бристоль, где ее встретили вы и определили ее дальнейшую судьбу. Вы вспоминаете это, сэр?

Мистер Панджоу снова затрясся от страха. Его лицо покрылось испариной, он прерывисто дышал. Тут молодая женщина выступила вперед и сказала:

— Посмотрите на меня, Руфус Панджоу. Разве вы не встречались со мною прежде?

Теперь он все моментально вспомнил. Прошлое ожило перед ним, и он вскрикнул от изумления.

— Это дитя, Фауна! — запинаясь, проговорил он. — Так вы — это она…

— Да, я была тем ребенком, — произнесла Елена, — однако теперь я маркиза де Шартелье.

— Но как… как такое возможно?.. — заикаясь от волнения, начал Панджоу, вытаращив глаза. Его лицо стало пепельно-серым, ибо теперь он понял, что стал жертвой мщения.

— Неважно, — холодно ответил маркиз. — Лучше вообще помалкивайте, ибо ваше любопытство все равно не будет удовлетворено. Вам важно вспомнить другое — как вы издевались над беззащитным ребенком. Вы избивали ее до потери сознания, ваша жестокость потрясла даже грубого, вечно пьяного моряка.

— Я… не знаю… я не хотел… — начал оправдываться Панджоу.

— Молчать! — прикрикнул на него маркиз. — Вам нет оправдания. Никакого! Нет оправдания тому, что вы сделали с этой маленькой девочкой, когда обрекли ее на долгие годы страдания, отдав в лапы самым жестоким людям. А все ради того, чтобы потуже набить свой кошелек!