Ярость и Разрушение (ЛП) - Арментроут Дженнифер

Страх струйкой засочился по мне, усилившись, когда Зейн свернул на главную дорогу, и я выругалась от того как накренился мотоцикл в то время как мы набирали скорость. Но мотоцикл выровнялся и моё сердце успокоилось. Это напомнило мне ночь, когда Зейн помог мне полетать.

Это очень было похоже.

Хлещущий ветер. Чувство невесомости. Вакуум от скорости и принесённая вместе с ними пустота. Сидеть сзади на мотоцикле было подобно освобождению, и я хотела насладиться этим без терзающего пламени вины. Вины, что я не испытала перед лицом Фэй, но сейчас она порывалась поглотить меня. И хотя я не произнесла это вслух, как и Зейн, всё несказанное между нами никуда не исчезло. Неважно, какой свободой насытил меня ветер, истины это не изменило.

Сегодня ночью мы потеряли смысл нашей цели. Мы слишком долго пробыли в том ресторане и ещё дольше в аллее. Предвестник знал это, и Морган стал посланием, что он знал то, что никто из нас — ни Зейн, ни я, — не хотели признавать.

Мы делали ошибки... и кто-то умирал.

ГЛАВА 23

Натянув длинную майку, которая была на два размера больше и в которой я спала, потому что она была слишком большой, чтобы носить повседневно, я вышла из ванной и забралась под одеяло. Я знала, что уснуть мне не получится, несмотря на позднее время и моё психическое и физическое истощение. Я была слишком взвинчена, а в голове крутились сотни разных мыслей.

Сегодняшний день временами был чудесным, а временами — ужасным, и я испытала всё, начиная с апатии до ужаса. И хотя мне предстояло со многим разобраться — с тем, что я сотворила с Фэй, моими чувствами за ужином с Зейном, скорбью и чувством вины, связанными со смертью Моргана — я знала, что Зейн тоже многое из этого испытывал.

Я хотела пойти к нему, но не знала, мудрым ли решением было это. Я повернула голову и посмотрела на старый мамин любовный роман. Я до сих пор не могла поверить, что мой отец побывал здесь, а я даже не знала. Я начала грызть большой палец. Не то, чтобы я была против денег, но было бы... было бы хорошо вновь увидеть его. У меня были вопросы. Много вопросов. Мне нужно было узнать больше о Предвестнике, и почему он говорил о нём так, словно он принесёт людям разрушение на апокалиптическом уровне. Насколько нам было известно, он не нападал на людей. Я хотела, чтобы он подтвердил мои догадки о шипах — что они были ангельского происхождения.

Я выключила прикроватную лампу и поглубже зарылась в постель, натянув одеяло по самый подбородок. Стоило мне закрыть глаза, как сразу же появилась мысль, что было бы, если бы мы не пошли с Зейном на ужин? Что если бы мы не отвлеклись друг на друга на той аллее?

Был бы Морган всё ещё жив? Или его всё равно бы убили и выставили на обозрение в каком-нибудь другом месте? Во мне не было ни тени сомнения в том, что его распяли в качестве послания нам.

Я прямо у вас под носом.

Вот о чём в нём говорилось.

Но я никак не могла понять, почему Предвестник не явит себя? Чего он пытался достигнуть? Это было очень похоже на ожидание, но ожидание чего? Я понятия не имела.

Тихий стук вырвал меня из потока мыслей. У меня перехватило дыхание, и я приподнялась на локти.

Дверь со скрипом приоткрылась, и тонкая полоса серебристого света просочилась в комнату.

— Не спишь? — спросил Зейн.

— Неа, — ответила я. — А ты?

Как только вопрос слетел с моих губ, я задумалась, не бывают ли у меня периоды, когда мой мозг просто-напросто не хочет функционировать правильно.

Зейн не стал указывать на нелепость моего вопроса. Дверь открылась шире, и я увидела контур его тела. Дрожь восприятия прокатилась по мне.

— Компанию составить?

Весь здравый смысл мгновенно умер, растворившись в темноте.

— Да, — прошептала я.

Зейн шагнул внутрь, закрывая собой весь дверной проём. Моё сердце заколотилось, когда он пересёк тёмную комнату. Он замешкался у края кровати, но потом устроился рядом со мной. Я вдохнула и почувствовала привкус зимы на кончике языке.

Долгое время мы молчали.

Тишину нарушил Зейн.

— Сегодня мы наделали ошибок.

Я закрыла глаза. Я не должна была удивляться, что Зейн нашёл в себе мужество озвучить эти мысли первым.

— Знаю.

— Но я не сожалею об этом. Я об ужине, — добавил он. — И о том, что было после, на аллее.

Я резко повернула голову к нему и открыла глаза.

— На аллее ничего не произошло.

— Но должно было.

Я не могла нормально вдохнуть. Я уставилась на его неясный профиль.

— Если бы мы не услышали крик, кое-что произошло бы. Даже после того, как я сказал, что мы должны были заняться хоть чем-то, кроме поисков Предвестника, это случилось бы, — продолжил он. — Ты знаешь это. Я знаю это.

Я отвернулась. Горло пересохло. Огромная часть меня не могла поверить, что он так открыто говорил об этом. Я не знала, должна ли чувствовать упоение от того, что он признал это или обеспокоиться тем, к чему это могло привести.

Душевные страдания.

Потому что даже если его слова куда-то и вели, мы не могли никуда пойти, и даже с моим отсутствием опыта, я знала, что физическое влечение к кому-то не означало "всё" или что-либо ещё.

Но я должна была быть честна с ним. Я задолжала ему и себе, и здесь в темноте было проще решиться на честность.

— Знаю.

Затем я услышала, как Зейн сделал вдох. Тягостный и глубокий.

— Ты в каждой моей клеточке и в крови. И мне не избавиться от этого наваждения.

Каждый мускул в моём теле натянулся. Я не произнесла ни слова. Не смогла.

— Может быть, всё было бы иначе, не начни мы это той ночью... если бы я не поцеловал тебя. Или может быть это со временем дошло бы до этой точки, — его голос был глубже, грубее, как и тогда, когда мы ехали на мотоцикле. — Потому что не только твой вкус кружит по мне. Ты. Вся ты. Не просто воспоминание о том, как твои губы ощущались на моих, или каково было держать тебя в тот раз. То, как ты говоришь и смеёшься, когда смеёшься искренне. То, как ты борешься и как не отступаешь, — он тихо усмехнулся. — Даже когда ты сопротивляешься мне. Когда я уверен, что ты споришь со мной просто чтобы поспорить. Это всё ты.

Последняя часть его реплики вовсе не удивила меня. Я часто не соглашалась с ним просто, чтобы побыть антагонистом, и я в тайне верила, что он наслаждался нашими стычками. Но всё остальное? Моя кожа онемела, но в тоже время стала сверхчувствительной.

— Так, что да, — сказал он. — Я постоянно отвлечён, и сегодня мы напортачили. Это не твоя вина. Я не это пытаюсь сказать. Я должен был быть умнее. Я должен был быть способен вести себя... профессионально.

Я отыскала свой голос.

— В этом не только твоя вина, Зейн. Я... я чувствую то же самое. Я просто не могу высказать это столь же красноречиво, как ты, — я слегка покачала головой. — Я тоже отвлечена, и я прекрасно понимаю, в чём мой долг. Я знаю, что должна сделать. Мы оплошали. Не ты. А мы.

— И что мы тогда должны сделать?

— Может быть, если мы не будем слишком сопротивляться этому, это перестанет быть отвлечением, — сказала я, хмыкнув.

— Я как раз об этом и думаю.

— Что? — я снова резко повернулась к нему. — Я пошутила.

— А я нет.

Даже в полной темноте я чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Ты... ты серьёзно?

— Да, — ответил он, и это короткое слово сразило меня наповал. — Я знаю, что мы не должны, но это ничего не меняет.

О, боже, нет. Неважно, что я твердила себе вновь и вновь, ничего не изменилось.

— Ты думаешь... что? Если мы прекратим сопротивляться влечению, ситуация станет проще?

Он переместился и лёг лицом ко мне.

— Звучит как безумие, не так ли? Но притворство, что его между нами нет, не работает. И сегодняшний вечер тому подтверждение.

Я думала, что если мы поддадимся влечению, всё станет ещё гораздо хуже, но моё тело и моё сердце уже поддержали его ход мыслей. Онемение испарилось, и моя кожа теперь зудела, а конечности отяжелели.