Под покровом ночи - Энн Стюарт

Одного Тьернан не предусмотрел: что в ответ сам утратит привычное состояние духа. Не знал он, да и предполагать не мог, что, беззаветно отдавшись ему, Кэссиди извлечет его из темной и беспросветной пустоты, в которой Ричард уже давно влачил свое существование. Что он вновь обретет чувства, которые, как был уверен, утратил давно и навечно. И что Кэссиди вдруг станет дорога ему; не ради спасения его детей или претворения в жизнь намеченного плана — но ради её самой.

Он опустился перед кроватью на колени, прижав лицо к уютной и благоуханной впадинке над ключицей Кэссиди. Ричард мечтал навсегда осушить её слезы, услышать, как она смеется. Хотел, чтобы для неё всегда сияло солнце, чтобы она веселилась и радовалась жизни, как дитя. Для него самого же будущее рисовалось самыми мрачными и темными красками.

Ричард был настолько возбужден, что боялся даже прикоснуться к Кэссиди. Он старался не шевелиться, надеясь долготерпением погасить жаркое пламя костра, бушующего в его чреслах. До сих пор он вел свою партию предельно осторожно и расчетливо; на этом этапе права на ошибку у него уже не было. Кэссиди душой и телом принадлежала ему, она сделает все, что он от неё потребует, и сопротивляться не станет. Ему же осталось только немного перетерпеть…

В это мгновение Кэссиди прикоснулась к нему. Рука её скользнула в его расстегнутые джинсы, а длинные пальцы сперва нащупали, затем обвили напряженный фаллос. Ричард поспешно отшатнулся и, отойдя к окну, остановился в лунном свете.

— Дай мне одну минуту, — попросил он внезапно охрипшим голосом.

— Нет, — услышал он в ответ и, донельзя удивленный, повернул голову. На постели возлежала прекрасная языческая богиня, огненно-рыжим космам которой позавидовала бы сама бессмертная Фрейя, распутный ангел с белоснежной кожей и фигурой Афродиты.

Ричард отчаянно боролся с собой, тщетно пытаясь обрести самообладание и призвать на помощь остатки спасительного циничного юмора.

— Нет? — переспросил он. — А мне казалось, что я сделал все, чтобы ты была сыта хотя бы на ближайшие четверть часа.

Не сработало. Кэссиди спрыгнула с кровати и грациозно, как кошка, приблизилась к нему, не обращая внимания на собственную наготу.

— Ты ведь знаешь меня как облупленную, — промолвила она, надвигаясь на него — великолепная беломраморная богиня в серебристом лунном свете. Полная противоположность хрупкой девушке, на которой он в свое время так опрометчиво женился — напомнил себе Тьернан, надеясь хоть с помощью этих воспоминаний подавить безумный пожар сладострастия, сжигающий нутро.

Но даже обращение к мертвой жене не помогло ему. И вот, глядя на приближающую Кэссиди, Ричард едва ли не впервые в жизни почувствовал необоримое желание повернуться и бежать без оглядки.

Кэссиди подошла вплотную, и Ричард уловил тонкий запах её кожи, прозрачный аромат духов, смешанный с более тяжелым и удушливым ароматом цветущих нарциссов. И ещё один запах, неоспоримый признак её возбуждения.

— Но ты до сих пор так и не осознал, — продолжила Кэссиди тем же спокойным тоном, — что я начала тебя понимать. Несколько недель ты пытался меня запугать, но теперь я впервые поняла, что и ты способен меня бояться.

Ричард заставил себя цинично улыбнуться, но сердце его колотилось со скоростью пулемета.

— Дать тебе нож, Кэсси? — выдавил он.

— Нет, — сказала она. Затем, словно кающаяся послушница, опустилась перед ним на колени и, откинув со лба непослушные волосы, стянула с Ричарда джинсы. Его огромный фаллос, словно пойманная птица, затрепетал в её руках, и, несмотря на свои уверенные движения, Кэссиди почувствовала, как по спине её пробежал холодок. — У меня есть более опасное оружие, — сказала она, наклоняясь.

В следующее мгновение Ричард увидел, а затем и почувствовал, как её губы сомкнулись вокруг его разрывающейся от желания плоти.

Он наклонился и продел пальцы в спутавшиеся волосы Кэссиди, твердо намереваясь оттолкнуть её. Но, вопреки его воле, руки сами прижали голову Кэссиди к его животу, пленив её, хотя Кэссиди и не собиралась бежать.

Нет, не об этом помышлял Ричард. Он хотел как раз противоположного безраздельно властвовать над Кэссиди, завлечь в свои сети, поработить её, целиком подчинив своей воле. Но в эту минуту, напротив, он сам был её рабом, целиком и полностью оказавшийся в её власти, согласившийся отдаться на милость победительнице. Поразительно, но, понимая все это, Ричард только сильнее и сильнее впихивал свою агонизирующе вздувшуюся плоть в её пленительный рот, не в силах более контролировать свои поступки и позабыв обо всем на свете, кроме жаркого и до безумия сладостного плена её губ.

И ведь перед ним была не какая-то безымянная утешительница. На коленях перед ним стояла Кэссиди — с чудесной улыбкой и вечно напуганными глазами, доброй ранимой душой и с исключительно развитым материнском инстинктом, придающим ей силы для любой, пусть даже смертельной схватки. И главное перед ним была именно та женщина, которую он искал, женщина, которую он любил…

В последний миг Ричард все-таки попытался отстраниться, спастись, пока не произошло непоправимое, но Кэссиди не позволила ему вырваться; её руки ещё сильнее обхватили его за бедра, насильно вжимая в себя, в то время как её мягкие, неумелые, но неумолимые губы порождали в нем самые сильные и невероятные сексуальные ощущения во всей его жизни. И вот настало незабываемое и трепетное мгновение, когда, не в силах больше противиться неизбежному, Ричард ещё сильнее выгнулся навстречу сладостной пытке, и выплеснул в рот своей мучительницы ту пульсирующую и фонтанирующую страсть, которую никогда прежде не испытывал ни с одной другой женщиной.

Ричард прекрасно знал — это было совершенно очевидно, — что и для Кэссиди это испытание — первое в жизни. И такое, которое никогда не повторится для неё с другим мужчиной. И его самого, и все то, что из него изверглось, она восприняла с неподражаемым стоическим спокойствием. Немного отдышавшись, Ричард опустился на пол рядом с Кэссиди и порывисто обнял её.

Разгоряченная, взволнованная и дрожащая, она прильнула к Ричарду, зарывшись лицом на её крепкой и влажной груди. Кэссиди поняла, что победила, но одновременно и проиграла. Да, Ричард теперь принадлежал ей, но зато и её, добровольно возложенные на себя обязательства, стали ещё крепче.

Она попыталась высвободиться, и Ричард не стал её удерживать, надеясь только, что Кэссиди не заметила, с какой неохотой он разжал объятия. В лунном свете лицо рыжеволосой женщины казалось даже бледнее обычного, и лишь пунцовые щеки выдавали её душевное состояние. Не привыкла Кэссиди к роли распутницы. Ричард отметил про себя, что румянец очень ей идет.