Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Энергия перешла в энергию секса, как всегда бывало… у меня. Неудобно сознаваться, но это правда. Мы одновременно оторвались от поцелуя, моргая, как разбуженные лунатики. Он нервно засмеялся и потянулся ко мне, будто чтобы снова поцеловать, но я уперлась ладонью ему в грудь и удержала на расстоянии. Его сердце колотилось у меня под рукой. Вдруг я почувствовала бег крови в его теле и не могла оторвать глаз от пульсирующей на шее артерии. Глядела, как быстро бьется кожа шеи, вздымаясь и опускаясь, и это напоминало игру драгоценного камня в переливающемся свете. Вдруг у меня пересохло во рту, но секс тут был ни при чем. Я даже шагнула к нему, прильнула всем телом, приблизила лицо к шее, к этому скачущему пульсу жизни. Очень мне хотелось прижаться губами к мягкой коже, вонзить в нее зубы, ощутить вкус того, что глубоко под ней. И я знала, что кровь его будет горячей человеческой. Не теплой, а горячей, как обжигающий поток жизни, согревающий холодную плоть.

Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться, отодвинуться, заслонив глаза рукой. У меня не было сейчас с ребятами прямой связи, но их сила была во мне. Горящая теплота Ричарда, холодный голод Жан-Клода. На миг мне захотелось припасть к Сезару и пить. И тогда я отгородилась от меток, заслонила их, посадила на цепь, заперла их из последних своих сил. Когда эти метки бывали открыты между всеми нами тремя, то пронизывающие меня желания и наплыв моих мыслей были слишком страшны – или, быть может, просто слишком чужды. Не раз я задумывалась, какая частица меня содержится в телах вервольфа и вампира. Какие темные желания и странные влечения оставила я им? Если когда-нибудь придется с кем-то из них поговорить, может быть, я расспрошу об этом. А может быть, и нет.

Что-то приблизилось ко мне, и я покачала головой:

– Не трогай меня.

– Отойдем в глубину сцены, и я принесу извинения.

Это был голос жреца.

Я опустила руки и увидела, что он стоит рядом, протянув одну руку ко мне. Я ее не взяла.

– Мы не хотели ничего плохого.

Тогда я вложила свою левую руку в его протянутую ладонь – кожа у него была спокойна. Ничего, кроме человеческого тепла и твердости на ощупь.

Он повел меня к дальнему левому углу сцены. Сезар с тремя женщинами уже был там.

Тут же стояли, как стража, ягуары-оборотни, и от их присутствия блондинка и та, длинноволосая, будто снова осмелели. Они лапали Сезара, а он целовал Рамону, которая отвечала на поцелуй со страстью.

Жрец подвел меня к ним, и я уперлась.

– Не могу, – шепнула я.

Имелось в виду, что я не могу сейчас снова дотронуться до Сезара. Я не доверяла себе, а говорить этого вслух не хотела. Кажется, жрец понял.

Он наклонился поближе:

– Пожалуйста, просто встаньте рядом с ними. Никто из них к вам не притронется.

Не знаю почему, но я ему поверила. Я стояла возле этой квазиоргии, пытаясь не выглядеть так смущенно, как себя чувствовала. Тут с потолка спустился большой белый экран, и прежде чем он успел достичь пола, жрец потянул меня в сторону. Женщина моей комплекции и с той же, что у меня, длиной волос появилась откуда-то, направляясь к мини-оргии. Она присоединилась к группе, и один ягуар оттащил блондинку. Ее заменила женщина, похожая на нее. Всех, даже Сезара, заменили актерами, которые устроили оргию теней на экране. Актрисы были похожи на выбранных из публики женщин, по крайней мере в театре теней сойдет. Вот что имела в виду Даллас, когда говорила, что им нужна женщина моей комплекции и с волосами, как у меня.

Актеры на самом деле ничего не делали, но со стороны публики это должно было смотреться ужасно. Полетела одежда, женщины остались с голой грудью. Интересно, так ли это заметно у теней.

Жрец отвел меня в сторону, в небольшой занавешенный уголок. Заговорил он тихо, но отчетливо, так что, наверное, на сцене нас не слышали.

– Вас бы ни за что не выбрали, если бы мы не приняли вас за человека. Примите наши глубочайшие извинения.

Я пожала плечами:

– Ничего же не случилось.

У него был умудренный взгляд видавшего виды человека, которому бессмысленно лгать.

– Ты боишься того, что живет в тебе, и ты не примирилась с этим.

Что правда, то правда.

– Да. Не примирилась.

– Ты должна принять себя такой, какая ты есть, или никогда не узнаешь своего истинного места в мире и своего предназначения.

– Извините меня за резкость, но сегодня мне лекции не нужны.

Он поморщился и даже чуть передернулся сердито – не привык он, чтобы ему так отвечали. Я готова была побиться об заклад, что его все боятся. Может, и мне стоило бы, но весь мой страх куда-то девался, когда я поняла, что хочу вцепиться Сезару в шею. Это меня перепугало больше, чем все, что они сегодня могут мне сделать. Ладно, чем почти все, что они сегодня могут мне сделать. Не надо недооценивать изобретательность существа, которому уже несколько сотен лет. Они знают о боли и страданиях больше, чем мы, бедняжки люди, когда-нибудь можем узнать. Разве что нам очень, очень не повезет. А я, значит, считала себя везучей. Или просто была дурой.

Он сделал едва заметный жест в сторону ягуара, который меня выбрал, и тот подошел, упал на колено и склонил голову.

– Ты выбрал эту женщину, – сказал жрец.

– Да, Пинотль.

– Ты не почувствовал ее зверя?

Голова ягуара склонилась еще ниже:

– Нет, мой господин.

– Выбирай, – сказал жрец.

Коленопреклоненный вытащил из-за пояса нож. Бирюзовая рукоять была вырезана в виде фигурки ягуара. Лезвие – дюймов шесть, из черного обсидиана. Оборотень протянул клинок жрецу, и тот принял его с такой же почтительностью, с какой ему предложили. Человек расстегнул какую-то невидимую застежку на ягуаровой шкуре и скинул с головы капюшон. Волосы у него оказались густые и длинные, завязанные на затылке в узел. Он поднял к свету темное лицо, такое квадратное и выточенное, будто этот человек позировал резчикам, украшавшим ацтекские храмы. Совершеннейший профиль, если вам нравится мезоамериканский тип.

На поднятом лице не выражалось ничего, кроме спокойного ожидания.

Из публики донесся рев, который заставил меня оглянуться на актеров, но я тут же снова повернулась к жрецу и оборотню, не успев ничего разглядеть. Только тень промелькнувших полуобнаженных тел и что-то массивное и фаллическое, обернутое вокруг мужчины. В нормальной ситуации я бы глянула еще раз, хотя бы убедиться, что мне не мерещится, но не важно, что там сейчас, – настоящее шоу разыгрывается здесь. Это было ясно по безмятежному, поднятому вверх лицу оборотня, по серьезным глазам жреца, по тусклому блеску черного лезвия. Пусть там, на сцене, вытаскивают любую бутафорию, но им не создать ничего подобного напряжению, которое легло сейчас между этими двумя.