Вазкор, сын Вазкора - Танит Ли

— О, волк есть, — сказал я.

И я направил коня прямо через край карьера и через костер свалив этого человека, развернувшись и наклонившись, чтобы сразить еще троих, прежде чем они поняли, какой демон гуляет среди них.

Темный раб откатился в сторону. Я схватил его вертел с насаженными на него зайцами и вонзил его в темя другого черепоголового, когда он вскочил, чтобы броситься на меня.

Тут кто-то подбил ноги лошади, она рухнула, и я вместе с ней. Человек Немарля обрушился на меня; я изогнулся, и его меч, не попав в сердце, приколол мое правое плечо к земле. Я рванулся вверх на всю его длину с криком боли и ярости и изо всей силы ударил нападавшего кулаком в челюсть; когда его голова опрокинулась, я вонзил нож в его горло левой рукой.

Он замертво упал на меня. Я выбрался из-под него и вытащил меч из своего плеча. Остались только раб и я. Последний черепоголовый карабкался из каменоломни, призывая Зренна (а может быть, свою мать, трудно было понять). Я пожалел, что нет стрелы или копья, чтобы снять его, нож так далеко не полетит.

Но мне не потребовалась стрела. Теперь, когда в этом не было нужды, я почувствовал в себе оружие, как это случилось в палатке Эттука.

Но сейчас было не совсем так. В тот раз энергия использовала меня как проводник, чтобы вырваться в мир. А сейчас казалось, что я могу управлять ею, обуздать, направлять и снова погасить, когда закончу свою операцию. Я стянул с головы серебряную маску-череп, бросил на землю и оттолкнул ногой в сторону.

Мне стало легко, и я едва почувствовал, как она вылетела из меня, эта колдовская сила, используя глаза как дверь.

Тонкий белый лучик света протянулся через каменоломню. Ревущий человек, метавшийся там, опустил руки, широко раскинул их как бы собираясь взлететь, упал среди разметанных углей костра и затих.

У меня кружилась голова, но я не чувствовал слабости; сдержал энергию, использовал ее и остановил. Это ободрило меня. Я обернулся и обнаружил, что Темный раб все еще стоит рядом со мной.

Его уродливое лицо не выражало страха, радости или сожаления по поводу смерти его хозяев от моей руки. Но он без слов пал ниц передо мной, зарывшись лицом в грязь и пепел. Потом, поднявшись, все еще молча, он поискал убийственный вертел, конец которого закрепился во лбу человека, сдернул наполовину недожаренного зайца и нырнул с ним в непроглядную ночь. Мне поклонялись, как богу, но и пренебрегали, как чем то бесполезным.

Два таких крепких напитка в одном бокале.

Из плеча сильно текла кровь. Я думал, рана заживет быстро и не обращал внимания. Я оказался очень самонадеянным. После этого я мало что помню из событий последующих нескольких дней.

Моя игра с силой белого света стоила мне кое-чего в конечном итоге.

Моя рана затягивалась медленно и кровоточила. Несмотря на свою измученность, я, должно быть, шатаясь, пробрел мили, забыв о лошадях и о том, что еще четыре охотника идут по моему следу.

Каким-то образом я ускользнул от преследования, или мои безумные пьяные шатания увели меня в сторону.

Я думаю, что двигался главным образом на восток. В одном месте я брел над рекой по каменному мосту, более древнему, чем деревья, что росли вокруг. В этом состоянии отупения я потерял около четырех дней и окончательно пришел в себя, лежа у какою-то пруда, куда я приполз напиться как больной медведь. Рана моя затянулась, и с ее заживлением прошло мое тупоголовое оцепенение. Воздух пах незнакомо, его непривычный аромат широко разливался вокруг, и вода в пруду была соленая.

Я пробормотал себе, что никогда больше не должен убивать с помощью белой энергии, взращенной в мозгу. Это звучало как бред лунатика в лесу. Я сам почти не верил в реальность своих слов, и осознание действительности возвращалось ко мне медленно, по частям.

Глава 3

В тот вечер я встретил черную ведьму с рыжим котом, которая гуляла по мысу над морем.

Я вышел к морю неожиданно, но море всегда — неожиданность для того, кто никогда прежде не знал его. Сначала думаешь, что это земля или небо, или легкий туман, потом понимаешь, что это безбрежная лазурная масса воды лежит, как дракон, в последних лучах солнца, и дышит, и наползает на берег. Море казалось безумным видением, явившимся завершением моих путаных блужданий. Когда я увидел девушку, она тоже была как неясное видение или игра моего воображения.

Поразительная девчонка, черная как уголь, с черной атласной гривой, явно рожденная среди черных болотных племен. Только вблизи можно было разглядеть, что в ней есть смешанная кровь, потому что на этом тонком эбонитовом лице ослепительно горели светлые глаза, как серо голубое море, что плескалось позади нее.

На ней было темное прямое платье, простая одежда женщин крарлов, и браслет из зеленоватых гладких камней, а в ушах золотые серьги. Вокруг шеи было нечто, что я принял за оранжево-красный меховой капюшон, но это был кот с горящими глазами.

Их головы разом поднялись, когда они увидели меня, а глаза одинаково вспыхнули, что заставило меня улыбнуться.

— Что ж, — сказала она, — я призвала тебя, и ты пришел. Ты видение, мужчина или дух?

— Мужчина, — сказал я. — Доказать это тебе?

Тогда она тоже улыбнулась, другой, женской улыбкой, и отвернула лицо.

У нее был точеный профиль с орлиным носим, почти плоские скулы, рот у нее был полный, изгиб нижней губы напоминал сливу, но цвет губ был темно красный.

— Ты слишком высокий, — сказала она, — и слишком белый, но все-таки красивый. Возможно, я лягу с тобой, но не сейчас.

— Девушка, — сказал я, — тебе не следует играть в игры с мужчиной, когда ты одна и никого нет рядом, чтобы позвать на помощь.

— О, я не одна. Я могу привлечь духов себе на помощь в случае необходимости. Я колдунья, я Уасти.

Это имя моментально меня остановило, хотя я с удовольствием рассчитывал на другие вещи, потому что обычно, когда женщина говорит «возможно», означает «конечно»и «не сейчас» означает «почему ты медлишь?».

— Уасти? — глупо повторил я.

Хотя она произнесла свое имя иначе, тверже и короче, это было имя эзланской кошки-богини, моей суки-матери.

— Так меня называют, — сказала черная девушка. — Я колдунья и целительница, а женщин, которые учатся искусству врачевания у жрецов моего народа, называют Уасти. Таков обычай. Мой кот — тоже знак моего призвания. — Уасти — городское имя, — сказал я все еще тупо, — а кошка — символ тамошней мертвой богини.

— Возможно. В нашем языке много странных слов, заимствованных из Древних Золотых Книг жрецов, так говорят. Уасти — одно из них, означающее врачевание и мудрость, и его символ — кот, потому что кто ж не знает, как мудр кот? Не правда ли, любимый? — добавила она, обращаясь к злобной рыжей твари, лежавшей вокруг ее шеи.