Вазкор, сын Вазкора - Танит Ли

В конечном итоге я пришел к мысли, что мне придется расстаться с моим конем. Старейшая уловка преследуемого — спешиться и пустить коня вперед, чтобы сбить с толку тех, кто идет по следу, однако это нелегкий шаг. Когда конь уходит, он уходит навсегда, и ты остаешься пешим, наполовину медленнее продвигаешься и становишься вдвое более уязвимым, чем прежде. Но ты не можешь приказать своей лошади не оставлять после себя навоз или не делать копытами вмятин в грязи, и если ты не хочешь, чтобы он пал мертвым, задохнувшись от бега, ты можешь заставить его гнаться только до определенного предела.

У погони был умный проводник; я пришел к этому выводу логическим путем. Он хорошо читал лошадиные следы. Наступил пятый рассвет, и я увидел всадников, собравшихся в узкой зеленой лощине под холмами. Их было только девять или десять. Один из них, проводник, стоял на коленях среди каких-то камней и исследовал место, где я позволил себе часовой сон. Это положило конец моим сомнениям. Они настигали меня быстро, проводник был проницательный, они предполагали, что я буду скакать пока не свалюсь с седла от смертельной усталости. Таким образом, я должен пустить коня бежать одного и надеяться тем самым обмануть их.

До полудня я вел коня на поводу. У зеленых холмов были рваные меловые вершины; путь между ними был достаточно ровный, коню не будет трудно бежать. Ветер дул с севера, по крайней мере ему не придется спорить с ним. Я дал ему есть, пока мы шли, и снял сбрую, нагрузил мешки у седла камнями, чтобы глубина его следов как можно меньше отличалась от прежней и не показала проводнику, что он без всадника. Я повесил фляжку с водой на шею и развернул коня на восток. Я надеялся, что он не влетит в коварную трясину, а будет держаться по краю. В нем был еще огромный запас скорости, а эшкирские кони любят бег. Я хлестнул его своим поясом, чтобы заставить бежать. Грубое и неблагодарное прощание с хорошим конем, но ничего нельзя было поделать. Он ринулся вперед, из-под копыт полетела трава, и вскоре он исчез за зелеными грядами гор, над которыми ветер гнал черные и белые тучи.

Я надеялся, что земля здесь достаточно твердая и не выдаст мой собственный след. Я повернул на юг, неся сбрую с собой, чтобы не оставлять ключа к разгадке, и пустился ритмичным бегом, которому мальчиков обучают в крарле. Если у тебя крепкие ноги и здоровые легкие, ты можешь сохранять эту скорость довольно долго и покрыть приличное расстояние.

Потом все мои старания пошли насмарку.

Ветер расколол небо. Вспыхнула белая молния, и дождь хлынул серой простыней. Еще три вспышки, и меня поглотила стена воды.

Теперь случится следующее: дождь смоет обманчивые следы коня-приманки; к тому же он образует грязь, которая, если потоп кончится танк же внезапно, как начался, засохнет с превосходными отпечатками моих собственных следов. Тем временем я, продираясь вслепую сквозь мокрую стену, оставлю столько любезных знаков своего продвижения, сколько есть вокруг невидимых кустов и веток, на которые я наткнусь и обломаю. Существовала еще одна приятная возможность. Некоторые лошади не хотят бежать в бурю. Может быть, мой эшкирский конь замрет на месте или рванет назад по тому пути, что я послал его, и с пустым седлом влетит прямо в гущу моих преследователей.

Я стоял под разрываемым молниями дождем и заклинал себя думать дальше. Мне казалось, что следует добраться до ближайшего укромного места и тем самым оставить как можно меньше сигнальных знаков. Конь, если, несмотря на мои сомнения, он продолжает двигаться вперед, оставит метки для проводника. И, что бы ни случилось, им не придет в голову, что я прячусь у обочины. Они решат, что я упорно продвигаюсь вперед.

Я поднялся по соседнему склону к естественной башне из известняка на вершине. Здесь, между двумя пористыми отрогами, в черной клейкой грязи я приготовился переждать бурю.

Ждать предстояло долго-долго.

Гроза бушевала на холмах, иногда бросаясь в сторону, потом снова возвращаясь. Дождь и ветер не утихали. Должно быть, прошло четыре часа, и я начал ругать себя; я должен был предвидеть плохую погоду, было предостаточно признаков того, что я должен был сохранить лошадь, должен был бежать на юг, рассчитывая на то, что дождь запутает мои следы. Короче говоря, я должен был сделать все, чего я не сделал.

Вскоре на нижний склон вылетели пять всадников, направляясь на юго-восток.

Очевидно, поисковая партия разделилась, так как они не были уверены, в каком направлении я двигаюсь.

Все они были люди Кортиса. Даже сквозь дождь я различил их черные одежды, их серебряные лица-черепа с черными стеклянными глазами. Только командиры Кортиса Феникса Джавховора носили униформу гвардии моего отца. Все еще жаждут возмездия?

Я гадал, как далеко они уйдут, прежде чем встретят мою лошадь или вернутся назад в укрытие. Я также гадал, куда направились другие четверо или пятеро, и есть ли среди них люди Эррана, хотя я не представлял больше интереса для Эррана и он не очень сильно заботился о мести, существовал еще вопрос его научных философских экспериментов с моей плотью. Возможно, он предложил за меня вознаграждение, и обнищавшие командиры Кортиса скакали за ним. Немарль тоже мог послать людей. Однако я заметил только десять человек. Немного за шкуру Черного Волка, сына Черного Волка Эзланна. Возможно, где-то были и другие группы, которых я еще не видел. Догадка омрачила меня, я рассердился на себя, на свое положение и недостаток удачи.

Внезапно из дождя возникли еще три всадника, эти ехали медленно. Когда они поравнялись с моим укрытием, первый спешился, встал на колени в грязи и начал обследовать землю. Лошадь этого всадника-проводника, была меньше и коренастее, и он был без маски. Темный раб. Два командира в капюшонах показали мне свои черно-серебряные головы-черепа; затем один из них рассеянно протянул руку, чтобы стряхнуть дождинки с пучка травы на склоне. Это был бессмысленный женственный жест изящной руки в перчатке с тонким запястьем; я узнал его — родственник Демиздор, Орек.

— Ну, — обратился второй к рабу, — что ты разглядел?

Раб что-то пробормотал на неестественном городском языке.

Этот командир сказал:

— Мы потеряли его, Орек, если только удача нам не улыбнется.

Орек яростно развернулся в седле.

— Нет, клянусь душой. Мы найдем его. Ах, почему Повелитель Кортис не дал нам бронзовых?

— Он считал это напрасным усилием. Он не хотел посылать войска на поимку волчьего пса Эррана.

Орек ударил себя кулаком по бедру — жест, характерный для девиц или девоподобных мужчин, предполагающий изобразить силу характера.

— Эрран не получит его, когда мы его схватим, нет, клянусь золотой шлюхой.