Непобежденные - Илья Азаров

Когда совсем рассвело, вышел из строя второй мотор. На мостике уже нельзя было находиться. За рулем лежали двое убитых. Очередной рулевой лежал на спине и снизу управлял штурвалом.

Булатов, раненный в лицо, в полулежачем состоянии продолжал вести катер полулежа, подавая команду лежачему рулевому.

Когда заглох последний мотор, Евгений Звездкин спустился в моторное отделение. Там находились П. Г. Новиков и А. Д. Хацкевич. Раненый моторист докладывал Новикову, что идти будут только на одном моторе и надо сменить перебитый маслопровод. Звездкин включился в работу — до службы на флоте он работал слесарем, быстро снял маслопровод с подбитого мотора, сменил. Катер получил ход.

На СКА-0112 просто пассажиров не было — каждый стремился что-то делать, чем-то помочь экипажу. Вели огонь, боролись за живучесть корабля, исправляя повреждения.

Один мотор с трудом тянул катер, все более заполнявшийся забортной водой. СКА-0112 оседал. Накатившейся волной смыло убитых, раненые удержались за надстройки и леера.

Константина Павловича еще раз ранило. С трудом, по-пластунски перебрался он к кормовой пушке и стал корректировать стрельбу.

Закончились снаряды. Тяжело раненный комендор прошептал, что в носовом кубрике, в правом борту над настилом, есть снаряды. Армейские командиры ползком пробрались в носовой кубрик, волоком притащили ящики со снарядами.

Иван Трофименко помнит как к кормовой пушке подполз, толкая перед собой снаряд, полковник А. Б. Меграбян. У него была перебита нога, полковник был весь в крови…

Зарубу ранило в ногу ниже колена, в кость. Стоять было нельзя, он сел у мостика.

СКА-0112 уже не имел хода, но все еще продолжал отстреливаться. Немецкие катера близко не подходили, продолжали вести огонь.

Прилетел Ю-88. Сначала он на бреющем облетел немецкие торпедные катера, а потом на высоте не более 25–30 метров зашел на СКА-0112 с кормы и обстрелял его из пулемета.

«Юнкерс» сделал несколько заходов. Звездкин, подавая снаряды, получил второе ранение. С большим трудом перевязал себе рану, но встать уже не мог и остался лежать у замолкшей кормовой пушки. Умолк и пулемет.

Корма совсем погрузилась в воду, волны обмывали палубу. Кто еще мог, полз к носу катера.

Иван Антонович увидел, как один из торпедных катеров стал подходить к обреченному СКА-0112.

— Что делать? В пистолете оставался один патрон, — вспоминает Заруба. — Я думал, что нас в упор расстреляют и потопят, так как буксировать катер было невозможно. И я решил: пусть меня расстреляют, сам я это делать не буду: надежда на жизнь все еще не угасала…

Пока немецкий катер подходил, Заруба уничтожил документы, выбросил за борт пистолет, часы.

Гитлеровцы подошли вплотную, перебросили сходни, вбежали на палубу с автоматами в руках. Что-то кричали… Заруба подполз к сходням. Немцы втащили его на торпедный катер и положили на корме.

В 1970 году в гости ко мне пришел Константин Павлович Булатов. Он поведал о своем последнем трагическом походе из Севастополя. Во время рассказа у него не раз навертывались на глаза слезы.

— Я очнулся, — вспоминает К. П. Булатов, — когда катер потерял ход. Весь боеприпас уже был израсходован. Я приказал боцману взорвать катер, но эту команду уже некому было выполнять: все были или тяжело ранены, или убиты. Помню, меня кто-то волоком перетащил на немецкий катер.

На торпедный катер переправили всего 16 человек. Всех лежавших и сидевших на корме покрыли брезентом и сняли его только с приходом в Ялту.

«Мы видели, — вспоминает Звездкин, — как подошла санитарная машина и с торпедных катеров выносили убитых и раненых немцев. Кто-то из наших тихо сказал: „Набили-то мы их немало!“ И стало не так больно за поражение в неравном бою».

Булатов пришел в сознание через сутки. Женщина, которая принесла «баланду», сказала:

— Если бы не проснулся, вечером бы похоронили…

Потом тюрьма, лагеря. Два раза бежал, во второй раз перешел линию фронта, но на флот не попал, а служил в армии по своей специальности — инженер-механиком.

В 1947 году Булатов демобилизовался, вернулся в Горький на автозавод. В 1968 году Константина Павловича наградили орденом Отечественной войны и медалью «За оборону Севастополя». Теперь Булатов работает главным конструктором автозавода по механизации. За успехи на трудовом фронте награжден орденом «Знак Почета». Таков путь коммуниста — верного сына нашей Родины.

А генерал-майора П. Г. Новикова постигла трагическая участь: он погиб в фашистском концлагере Флоссенбург. Находившиеся вместе с ним в лагерях рассказывали, что Петр Георгиевич до конца оставался верным сыном Отчизны, мужественно переносил истязания фашистов, пытавшихся склонить генерала к измене.

Прислал мне свои воспоминания о последних днях пребывания в Севастополе начальник медсанслужбы 2-го отдельного дивизиона береговой обороны Главной базы Черноморского флота военврач 3 ранга Иван Степанович Ятманов.

В своем письме И. С. Ятманов пишет, что после взрыва 35-й батареи он еще сутки пробыл на Херсонесском мысу, где встретился с врачом батареи Е. В. Казанским, который после взрыва укрылся с ранеными и медицинским составом в глубоких казематах.

На рассвете 2 июля Ятманов спустился к морю. На берегу Херсонесского мыса валялись разбитые и обгорелые машины, повозки, искореженные орудия… Рвались снаряды повсюду — противник бил по площади и всюду находил жертвы.

После многих дней жестоких схваток с врагом бойцы и командиры имели утомленный и изнуренный вид. Жаркие знойные дни, постоянная напряженность, большие затраты душевных и физических сил, бессонные ночи, а у раненых, кроме того, еще и потеря крови — все это вызывало обезвоживание организма. Пресную воду негде было достать. Пробовали пить морскую воду, но каждый раз эти попытки заканчивались тошнотой, рвотой, расстройством желудка. Довольствовались ею лишь для полоскания горла, рта и промывали раны.

Ятманов пишет, что он старался восстановить в памяти свои познания о получении пресной воды, вспомнил теории адсорбции и коагуляции.

Иван Степанович проделал эксперимент: он набрал в металлическую каску морской воды, растер до порошкообразного состояния две горсти сухой глины, взятой тут же на скале, высыпал в воду, тщательно размешивал в течение 3–5 минут, затем дал воде отстояться, осторожно процедил ее сквозь марлевую салфетку. В результате соленая морская вода превратилась в относительно пресную, ее вполне можно было пить.

Мне не однажды рассказывали товарищи, бывшие в те июльские дни 1942 года на побережье Херсонесского мыса, что использование опыта одного врача немного облегчило их участь, но никто не мог вспомнить фамилию экспериментатора. Теперь можно назвать его — Иван Степанович Ятманов, ныне здравствующий и живущий в городе Йошкар-Ола.