Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы - Геннадий Левицкий

Философ был обречен, но Александр не мог уничтожить его немедленно. Грека Каллисфена македоняне стали уважать больше, чем царя. Еще бы! Он спас их честь, не позволил превратить их в рабов! И потому Александру, прежде чем уничтожить Каллисфена физически, необходимо было опорочить в глазах соплеменников. (Слишком дорого обошлось ему устранение непокорного Клита, и память о нем была свежа. Новое беззаконное убийство македоняне могли не простить.) И Александр нашел способ, как отделить Каллисфена от македонян. Плутарх рассказывает следующее:

Однажды на царском пиру при большом стечении приглашенных Каллисфену поручили произнести за кубком вина хвалебную речь в честь македонян, и он говорил на эту тему с таким красноречием, что присутствовавшие стоя рукоплескали и бросали ему свои венки. Тогда Александр привел слова Еврипида о том, что прекрасно говорить о прекрасном предмете — дело нетрудное, и сказал:

— Теперь покажи нам свою силу, произнесши обвинительную речь против македонян, чтобы, узнав свои ошибки, они стали лучше.

Тут уже Каллисфен заговорил по-другому, в откровенной речи он предъявил македонянам многие обвинения. Он сказал, что раздор среди греков был единственной причиной успехов Филиппа и его возвышения, и в доказательство своей правоты привел стих:

Часто при распрях почет достается в удел негодяю.

Этой речью Каллисфен возбудил против себя лютую ненависть со стороны македонян, а Александр сказал, что Каллисфен показал не столько силу своего красноречия, сколько силу своей вражды к македонянам.

Повод окончательно устранить Каллисфена у Александра появился довольно скоро. Случился очередной заговор — у Александра обнаружились поразительные способности наживать врагов, большей частью оттого, что характер царя и его привычки постоянно менялись в худшую сторону. Смерть Каллисфена связывается с так называемым «заговором пажей». Об институте пажей рассказывает Арриан.

Еще Филиппом было заведено, чтобы сыновья знатных македонцев, вошедшие в юношеский возраст, набирались для услуг царю; им поручалось прислуживать царю и стоять на страже, когда он спит. Когда царь собирался выезжать, они приводили ему лошадь из конюшни, подсаживали его по персидскому обычаю, принимали участие в охотничьих состязаниях.

Почетная должность была мечтой юношей лучших македонских родов во времена Филиппа, но превратилась в сущий кошмар при Александре. «Представьте себе всю необузданность его темперамента, непостижимую внезапность решений, безудержность в гневе, безмерность пристрастий, его беспорядочный образ жизни в сочетании с напряженной работой, бессонными ночами, проведенными в попойках, и днями, потраченными на сон! Все это больше жгло, чем согревало: у людей, общавшихся с ним, захватывало дыхание. Что-то в нем мучило окружающих, и они чувствовали усталость от него, а подчас и болезненное отвращение», — выводы Шахермайра позволяют понять степень трудности службы пажей.

Однажды на охоте прямо на Александра несся разъяренный кабан. Юноша по имени Гермолай убил животное; бедняга, видимо, недавно состоял при Александре и не знал, что врага царь должен убить собственной рукой, что у царя вошло в привычку ежедневно совершать подвиг. Вместо обещанной награды за спасение жизни Александра Гермолай был высечен розгами на глазах у остальных участников охоты.

Обида и явилась причиной заговора, а найти единомышленников среди товарищей Гермолаю не составило труда. Юноши договорились убить Александра, когда тот будет возвращаться с очередного пира.

Спасла царя от неминуемой смерти лишь случайность. Уже рассвело, когда Александр собирался покинуть место пиршества, как путь ему преградила сириянка, обладавшая даром пророчества. Она принялась убеждать царя вернуться назад и продолжить развлечение. «Царь шутливо ответил, что боги подают ему благой совет, и, вернув друзей, пробыл на пиру почти до второй стражи».

Царь с удовольствием последовал совету сириянки не только оттого, что слепо ей доверял, но еще и потому, что превратился в алкоголика и в это время страдал обычным запоем. На всем протяжении «дела пажей» мы видим великого завоевателя либо пьяным, либо с такого похмелья, что он едва мог соображать.

Итак, юноши не дождались царя и вынуждены были отложить исполнение задуманного до лучших времен. Однако, как это часто бывает, нашелся предатель, который рассказал о заговоре царским телохранителям — Птолемею и Леоннату. По свидетельству Курция Руфа, отворив двери царской почивальни «и внеся огонь, они будят Александра, крепко спавшего после попойки. Понемногу собравшись с мыслями, царь спрашивает, с чем они пришли».

Царь приказал арестовать участников заговора, а заодно и Каллисфена; сам же занялся любимым делом. «Когда их привели к царскому двору, царь спал, устав от попойки и ночных бдений, он проспал весь день и всю следующую ночь».

Никто из допрашиваемых и пытаемых юношей не назвал Каллисфена в числе участников заговора. Впрочем, несомненно, что именно философ, помешавший Александру поставить на колени македонян, был для них идеалом и невольным вдохновителем. По македонской традиции, обвиняемых выставили перед воинским собранием; не было среди них только философа — бесстрашный Александр продолжал бояться Каллисфена и его речей. Однако ученик философа, Гермолай, произнес такую речь, что Александр в душе проклял древний обычай давать обвиняемому последнее слово.

Интересно, что даже Арриан, всегда пытающийся оправдать Александра, упоминает о его чрезмерном пристрастии к вину.

Гермолай, когда его поставили перед собранием македонцев, заявил, что он действительно составил заговор — свободному человеку невозможно терпеть дерзостное самомнение Александра — и он перечислил все: несправедливую казнь Филоты и уже совсем беззаконное уничтожение заодно с ним и его отца, Пармениона, и других людей; убийство Клита, совершенное в пьяном виде; мидийскую одежду; непрекращающееся обсуждение того, как ввести в обиход земные поклоны; попойки Александра, сменяющиеся сном. Он не в силах был переносить этого и захотел освободить и остальных македонцев.

Последнее слово Гермолая в изложении Курция Руфа прозвучало как беспощадная обвинительная речь против Александра:

— Как великодушно ты позволяешь говорить юнцам, неискусным в речах! А голос Каллисфена заглушен стенами тюрьмы, потому что этот человек умеет говорить. Почему же его не приводят, хотя слушают даже сознавшихся? Значит, ты не только боишься слушать свободный голос невинного, но и не выносишь его вида. Я утверждаю, что он ничего не делал. Здесь находятся те, кто вместе со мной замышляли прекрасное дело, но никто из нас не скажет, что Каллисфен был нашим сообщником, хотя он давно уже осужден на смерть справедливейшим и великодушнейшим царем.