Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы - Геннадий Левицкий

Для Александра более чем достаточно быть и считаться самым храбрым из храбрецов, самым царственным из царей, из военачальников самым достойным этого звания. И уж кому, как не тебе, Анаксарх, следовало бы сказать то, что говорю я, и помешать высказываниям противоположным: ты ведь живешь при Александре, чтобы приобщить его к образованию и мудрости. Не выступать с твоим словом подобало тебе, а вспомнить, что ты живешь советником не при Камбизе или Ксерксе, а при сыне Филиппа, ведущем род от Геракла и Эака; его предки пришли из Аргоса в Македонию и стали править ею не как насильники, а по закону. И самому Гераклу при жизни эллины не воздавали божеских почестей и стали чтить его как бога не сразу после смерти, а только потом, по приказу дельфийского бога.

Если же человеку, который рассуждает в варварской стране, приходится иметь и варварский образ мыслей, то, прошу тебя, Александр, вспомни об Элладе, ради которой предпринял ты весь этот поход, пожелав присоединить Азию к Элладе. Подумай: вернувшись туда, ты и эллинов, свободнейших людей, заставишь кланяться тебе в землю? Или эллинов оставишь в покое и только на македонцев наложишь это бесчестье? Или вообще почести тебе будут оказывать разные: эллины и македонцы будут чтить тебя, как человека, по эллинскому обычаю, и только варвары по-варварски? О Кире, сыне Камбиза, рассказывают, что он был первым человеком, которому стали кланяться в землю, и с того времени персы и мидяне продолжают унижаться подобным образом. Следовало бы подумать, что этого Кира образумили скифы, люди бедные и независимые; Дария опятьтаки скифы; Ксеркса афиняне и лакедемоняне; Артаксеркса Клеарх и Ксенофонт со своими 10 000 воинов, а Дария, нашего современника, Александр, которому земно не кланялись.

Македоняне «сочувственно слушали Каллисфена как защитника общественной свободы. Его слова вызвали не только молчаливое согласие, но и возгласы одобрения, особенно со стороны стариков, которым тяжело было изменение старого обычая на иноземный лад». Реакцию македонян на выступление Каллисфена можно понять и без Курция Руфа; как и то, что отныне философ стал заклятым врагом Александра.

Что же подвигло философа на безумный поступок? Как мы помним, и другой философ, Анаксарх, был в это время подле Александра. Принадлежали они к разным философским школам и, соответственно, были враждебно настроены по отношению друг к другу. Стычки происходили и в малом, и в большом. Одну из них описывает Плутарх:

Рассказывают, что однажды на пиру, когда разговор зашел о временах года и погоде, Каллисфен, разделявший взгляды тех, которые считают, что в Азии холоднее, чем в Греции, в ответ на возражения Анаксарха сказал так: «Ты-то уж должен был бы согласиться с тем, что здесь холодней, чем в Греции. Там ты всю зиму ходил в изношенном плаще, а здесь лежишь, укрывшись тремя коврами». После этого Анаксарх стал еще больше ненавидеть Каллисфена.

Возможно, банальное соперничество и стало причиной ответной речи Каллисфена. Впрочем, Каллисфен давно понял, что Александр не нуждается в нем, тирану ближе беспринципный Анаксарх, славившийся «презрительным отношением к общественным взглядам». Праведному философу уже не находилось места подле царя из-за толп льстецов и угодников. По свидетельству Плутарха, его откровенно презирали за то, что вел безупречную жизнь — «чистую, чуждую искательства».

Ненавидимый из-за своей славы, он и поведением своим давал врагам пищу для клеветы, ибо большей частью отклонял приглашения к царскому столу, а если и приходил, то своей суровостью и молчанием показывал, что он не одобряет происходящего. Оттого-то Александр и сказал про него:

— Противен мне мудрец, что для себя не мудр.

С этой позиции речь Каллисфена явилась последней попыткой остановить Александра от сползания в абсолютное зло; это был своего рода последний бой камикадзе.

Несмотря на досадное вмешательство Каллисфена запланированная процедура продолжалась, однако она превратилась в фарс. Пример подали те, кому дело было привычным, — «самые почтенные и старые персы встали и один за другим земно поклонились Александру».

Когда восточные подданные выказывали ему знаки почтения, находившийся подле Александра Полиперкон стал насмешливо уговаривать одного из персов, касавшегося бородой земли, еще сильнее бить ею о землю. Эти слова вызвали в Александре гнев, с которым он и раньше едва справлялся. Поэтому царь спросил:

— А ты не хочешь приветствовать меня? Или тебе одному я кажусь достойным насмешки?

Тот ответил, что царь не достоин насмешки, а он — унижения. Тогда, стащив Полиперкона с ложа, царь сбросил его на землю и, так как тот упал ничком, сказал:

— Вот видишь, теперь и ты делаешь то же самое, над чем смеялся.

Полиперкона царь приказал взять под стражу, но простил после долгой немилости.

Понимая, что любого из них может ожидать участь Клита, македоняне лениво принялись исполнять унизительный обряд. Он состоял из следующего: сначала Александр отпивал из чаши вина и передавал кому-нибудь из друзей; получивший выпивал вино и падал ниц перед царем, потом целовал Александра и возвращался на место.

Обратимся снова к Плутарху.

Так поступали все. Когда очередь дошла до Каллисфена, он взял чашу (царь в это время отвлекся беседой с Гефестионом), выпил вино и подошел к царю для поцелуя. Но тут Деметрий, по прозвищу Фидон, воскликнул:

— О царь, не целуй его, он один из всех не пал пред тобою ниц.

Александр уклонился от поцелуя, а Каллисфен сказал громким голосом:

— Что ж, одним поцелуем будет у меня меньше.

Александр так и не смог сломить волю Каллисфена. Более того, в последующем царь не решился прибегать к обряду проскинезы для македонян, он довольствовался прежним способом приветствия без падения ниц. Так Каллисфен победил Александра.

Он избавил греков от большого позора, а Александра — от еще большего, но себе самому уготовил погибель, ибо казалось, что он не столько убедил царя, сколько принудил его отказаться от почестей благоговейного поклонения.

Философ был обречен, но Александр не мог уничтожить его немедленно. Грека Каллисфена македоняне стали уважать больше, чем царя. Еще бы! Он спас их честь, не позволил превратить их в рабов! И потому Александру, прежде чем уничтожить Каллисфена физически, необходимо было опорочить в глазах соплеменников. (Слишком дорого обошлось ему устранение непокорного Клита, и память о нем была свежа. Новое беззаконное убийство македоняне могли не простить.) И Александр нашел способ, как отделить Каллисфена от македонян. Плутарх рассказывает следующее: