«Батарея, огонь!» - Василий Крысов

— Завтра во что бы то не стало следует овладеть высотой 197.2! — И тут же невнятно намекнул, что сегодня мы действовали нерешительно. — Это приказ командующего армией и мой приказ! — закончил повелительным тоном из темноты комполка.

Потом с нами долго и душевно разговаривал подполковник Рудаков. О погибших ребятах говорил чуть ли не со слезами на глазах. Когда мы прочитали ему письмо к девушке Леши Прокофьева, Алексей Николаевич сильно разволновался и попросил добавить, что за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Алексей Прокофьев представлен к ордену.

На прощание Алексей Николаевич с какой-то особой значительностью произнес:

— Завтра надо одолеть врага и овладеть высотой. Я прошу всех вас хорошо подумать, каким образом можно добиться этого.

Машина с командованием ушла в тыл.  

Только позднее понял я смысл его последних слов, оказалось, кто-то из командования загодя доложил наверх, что высота взята.

Чтобы немного успокоиться, я прошелся по расположению батареи, заодно проверив несение службы непосредственного охранения. На обратном пути встретил разведчиков и саперов во главе с начразведки Марченко, одетые в маскхалаты, они несли миноискатели и щупы, прошли они в сторону немцев.

Улегся рядом с ребятами на теплую броню моторного отделения, но заснуть не мог, хотя уже две ночи не спал. Думал о завтрашнем бое. Как овладеть высотой в такой неблагоприятной для нас обстановке?! Если будем наступать так же, как сегодня, сожгут все наши танки и самоходки, а высоту не возьмем, значит, эту треклятую высоту нужно как-то обойти, подобраться с тыла, тогда немцы сами ее оставят. И пришло решение: наступать надо левее высоты! Там, в лесу, по данным нашей разведки, нет ни танков, ни штурмовых орудий! Там у немцев находится только артиллерия, а прислуга пушек не защищена броней да и скорострельность полевых пушек ниже танковых! Значит, там легче будет вклиниться в оборону врага! Но что скажут на это ребята?! Согласятся ли с моими соображениями? Никто в экипаже не спал, вероятно, думая о предстоящем бое, каждый понимал: для любого из нас он может оказаться последним.

— Вот что я надумал, — начал я, приготовившись к длинной дискуссии. — Давайте первыми выйдем на артиллерийские позиции немцев между высотой и Кругелем — раздавим их орудия!

И неожиданно все сразу согласились! Рассчитав, что лучше рискнуть, мчась на пушки каких-то пять-десять минут, чем целый день находиться под ударами множества  артиллерийских орудий, танковых пушек и штурмовых орудий.

— Яков Петрович, ты же имеешь большой опыт, — обратился я к механику-водителю Михайлову, — знаешь, как наступать на пушки зигзагами, избегая прямых попаданий. Думаю, и на сей раз выдюжишь.

— Что ж, знакомы с этим. Наверно, нынче это лучший вариант, — спокойно ответил старый опытный танкист без сомнений в голосе.

Все смолкли. Я посоветовал:

— А теперь поспите хотя бы час.

Я был восхищен патриотизмом людей, готовых к самопожертвованию, и подумал: уж больно мы расхвалили нашу «тридцатьчетверку» — мол, лучший танк в мире, равных ему нет! А за один сегодняшний день их сгорело, наверное, десятка полтора да плюс три наших самоходки, созданные на базе этого танка. У немцев же, я видел, горело два или три танка, и то это были легкий T-III и средний T-IV, а не тяжелые танки или штурмовые орудия. И это логично, ведь у «пантер» и «тигров» броня в два раза толще, чем у «тридцатьчетверки», и пушки значительно мощнее, не говоря уж об «элефанте», у которого броня лобовой части достигает 200 мм, а пушка на 1000 метров пробивает броню 165 мм.

Тенденция считать Т-34 лучшим танком Второй мировой войны сохранилась и поныне. Хвалят все — конструкторы, инженеры и техники, рабочие-танкостроители и генералы, народ, школьники, даже немецкие генералы после войны в журнале «Милитертехник» писали, что они войну проиграли лишь потому, что у русских было очень много танков Т-34.

На самом деле «тридцатьчетверка» была самым сильным танком, кроме KB, до апреля 1942 года, а к апрелю 1942 года немцы модернизировали танк T-IV: увеличили его лобовую броню до 70 мм и поставили на него длинноствольную 75-мм пушку, которая на 1000 метров  пробивала броню 111 мм, и танк стал называться T-IVФ.

Танк Т-34, безусловно, хороший танк, особенно когда на него была установлена 85-мм пушка. Машина имела отличную скорость, большой запас хода, высокую проходимость и надежный двигатель. Используя эти качества, можно было без потерь сближаться с немецкими танками примерно на 500 метров и тогда драться на равных, так как, по существу, мы убирали огневое преимущество немцев. А вот наступать фронтально два километра по открытому полю было не только неразумно, но даже преступно. Но в те времена об этом мы могли думать только про себя, и, не дай бог, кто похвалит вражескую технику или даже какую-то деталь ее — штрафбат обеспечен.

«Высота должна быть взята!» День второй

Начало светать, люди еще спали, и я решил побриться: перед такой схваткой выглядеть надо опрятно.

За час до атаки офицеров опять собрал на рекогносцировку начальник штаба. Каждому подразделению, взводу, экипажу уточнялась на местности боевая задача. Когда подошла очередь нашей 3-й батареи, я предложил план прорыва в тыл противника между высотой 197.2 и Кругелем. Майор Шулико согласился и переместил нашу батарею на левый фланг полка, придав нам взвод автоматчиков младшего лейтенанта Журова.

И вот наступление началось! Артиллерия уже заканчивала огневую подготовку атаки. Танки, ревя моторами, выходили из леса, на ходу разворачиваясь в боевой порядок. Наша самоходка пока стояла на месте, нужно было выждать, пока разгорится бой, чтобы проскочить незаметнее. Командиры взводов Ревуцкий и Бакуров еще на исходных позициях получили указание поддержать огнем с места действия нашей самоходки, а потом,  после выхода ее на позиции вражеской артиллерии, атаковать в том же направлении.

Противник, как и вчера, открыл сильнейший огонь по атакующим танкам и самоходкам. Наши экипажи тоже вели огонь из пушек и пулеметов, медленно продвигаясь вперед, маскируя машины дымовыми гранатами. Но уже в первые минуты боя немцы подожгли танк и самоходку, которой после ранения Саши Грабовского командовал Илья Горелик. Объятая пламенем, самоходка остановилась, из башни выскочил в горящем комбинезоне только командир и бросился бежать. От ветра и бега он сразу превратился в бегущий факел, на голове его не было шлемофона, горели волосы. Закрывшись пеленой дымовой гранаты, остановилась самоходка, шедшая рядом с машиной Горелика. Из башни выскочили двое, кинулись наперерез горящему, нужно было уронить его на землю, чтобы справиться с огнем. Ребята были метрах в десяти, когда он рухнул на землю. Подбежав, они сорвали с Ильи горящий комбинезон, одновременно катая его по земле, и потушили пламя. Я видел, как они склонились над лежащим, а потом сняли шлемы. Илья был мертв. Наш экипаж тоже обнажил головы. Перед глазами промелькнул Илья, каким я видел его в последний раз перед атакой: его высокий рост как-то стушевался, красивое молодое лицо осунулось, постарело, на глазах — росинки слез, наверное, он предчувствовал свою гибель, — и стало так мучительно жалко этого парня, погибшего в восемнадцать лет! В первой же своей атаке! После боя мы узнали, что бегали спасать Илью лейтенант Коля Трошев и его заряжающий Кафий Юнисов. Обратно к самоходке они добирались по-пластунски под сильным огнем крупнокалиберных пулеметов и минометов, бивших с этой зловещей высоты.

Повторил батарейцам задачу:  

— Мы одной самоходкой идем в атаку, а вы нас поддерживаете с места. Все понятно?

— Понятно.

Я обратился к экипажу:

— Ребята! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Яша, зигзагами, пошел! — скомандовал механику, вглядываясь в темно-зеленую опушку на западных скатах высоты.

Самоходка с легкостью взяла старт, прыгнув через окопы пехоты. И понеслись мы по полю! Яша столько часов вождения имел, он самоходку, как игрушку, водил! Противник ощетинился на атакующих жерлами многих орудий, но пока молчал, и машина шла почти ровно, слегка маневрируя, чтобы не допустить попадания с первого выстрела. Метров через пятьсот Яков начал мастерски рыскать, не снижая скорости, Вражеские артиллеристы по-прежнему молчали. Прошли еще метров триста, слыша только выстрелы сзади, — это экипажи батареи вели огневую поддержку нашей самоходки. Внезапно фонтанами земли взметнулись разрывы, окольцевав самоходку со всех сторон! Но мы продолжали на максимальных скоростях нестись вперед! Я в тот момент почему-то не думал о прямом попадании, боялся одного: только бы мы не остановились! Первый рикошетный удар пришелся по левому борту, заставив содрогнуться машину, пламенем взрыва осветило всю самоходку, что, видимо, создало у немецких артиллеристов уверенность, что мы горим. Если мы продолжаем мчаться — значит, не горим! — подумал радостно и не стал отвлекать экипаж командами. До леса оставалась самая малость — всего метров триста! И тут мы почувствовали один за другим пять рикошетных ударов — они не только сотрясали, даже слегка разворачивали мчавшуюся с уменьшенным сцеплением с грунтом самоходку! Зато мы уже могли рассмотреть, что половина, а возможно, и больше прислуги вражеских орудий разбежалась, а остальные нервно суетились  возле казенников и панорам, огонь их сделался малоприцельным.