7 проз - Вячеслав Курицын

Мадера и водка. Возвращение

Приходит Карлос к дону Хуану и говорит: "Мне больше не нужно тело. Ты научил меня управлять сновидениями и проникать в сердцевину камня. Ты открыл мне иные миры, я понял, насколько они богаче и удивительнее, чем тот, в котором я привык жить. Я хочу отказаться от здешнего тела, ибо хочу превратиться в чистую энергетику".

"Ты дурак, Карлос, - ответил дон Хуан. - Ты опять ничего не понял. Если у тебя не будет тела, тебе некуда будет возвращаться".

Тело бывает не только снаружи, но и изнутри. Надо его прочувствовать, ежели уж дано. Смешай водку с шампанским, влей мадеры и выпей шесть порций по сто грамм, стараясь не очень сблевать хотя бы до четвертой. Обидь, усни. Проснись среди ночи, постарайся дотянуться до водяного стакана: о, как скрипло ты застонешь, как разовьется от виска до виска, какой кулак шарахнет по сердцу, какой Джойс во рту, а тугой комок слизи бултыхнется в недрах и ринется на волю, обретая по дороге вкус, запах и цвет. Захлебнись собственной желчью, харкни кровью. Сводит икры, колкие мурашки соперничают в подлости с глупыми судорогами. Дышать получается два раза из трех.

Не осталось, разумеется, ни капли. Паллиативы в виде рассола, томатного сока, кефира, куриного бульона или холодного кипятка лишь подчеркивают, что знак зря старается предшествовать референту. Вспомни цитату - длинную, как дорога до точки, - "надо встать собраться пойти найти купить выпить". Все же прибавь на себе штанов, доберись до точки, завладей. Поможет, может, и не сразу. Секунда, в которую станет легче, будет означать, что ты не похмеляешься, а снова хмелеешь. Вовремя остановиться, как известно, значит просто не начинать. Ты не сможешь, и не мучай зря кенгуру мозжечка, чтобы они не обратились гиенами мщенья. Утром снова придется скрипеть сердцем.

Запой цитирует древнейшие общества, бытовавшие в режиме цикличного времени: было важно не наращивание событий (с кем пил, какой сорт, какой слышал анекдот), а их предсказуемость-повторяемость, надежность календаря сельхозработ: зерно падает в почву, прорастает, его, что ли, жнут, потом засовывают в змеевик. Фернан Бродель именно запой называл единственной моделью времени большой длительности, данной нам в психосоматике. Так репетируют победу геологии, географии и астрономии над историей. В человеке важно не то, что он во вторник пойдет на работу, а то, что он появляется в эпоху голоцена.

Зачем, кстати, человек вообще возник в этом круглейшем из миров? Чтобы предвкушать, известно зачем. Последние секунды перед первым глотком в душе человека поют птицы, бьют фонтаны и прыгают статуи. Он верит, что щас оно и Произойдет, Грянет, Замутится. А фиг, шиш, морок! Я бы сказал, тру-ля-ля!

В бывшем СССР в этом смысле дело было поставлено глубже и тоньше (теперь и категорий-то таких не сыщешь, ссохлись, не то что дел, в соответствии с ними поставленных). Нужно было энергично смирять гордыню и проникаться подлинной всечеловечностью: я имею в виду, конечно, очередь у пивного ларька. Вспомнить всю жизнь, возлюбить всех ближних, обсудить с ними нагваль. И когда у тебя в руках оказывается мокрая банка, полная пены и той ослиной мочи, которая тогда называлась здесь пивом, ты, мысленно осенив себя, выплевываешь папиросу и припадаешь... Сколько я помню случаев, когда человек не успевал выплюнуть папиросу и пивная волна заносила ее внутрь! Нисколько!

"В любом случае, - заметил дон Хуан, - не жуй травинку, которой ты только что ковырял себе меня".

Камень и камень. Ждать

"Вот камень, - сказал дон Хуан, - зачем лежит здесь этот камень?"

"Может быть, он указывает мне место силы?" - спросил глупый Карлос.

"Если бы он это делал, - расхохотался дон Хуан, - ты бы знал об этом, а не говорил "может быть"".

"Может быть, он замаскировался здесь до подходящих времен?"

"Тогда бы мы о нем не разговаривали, если бы он замаскировался".

"Может, любит кого-то?"

"Камень не может никого любить".

"Что же делает этот камень?" - сдался Карлос.

"Он ждет", - сказал дон Хуан.

"Ждет... чего?"

"Вообще".

И, значит, так можно: ждать. Это не значит "верить": потому что "верить" - всегда опаздывать, всегда спешить, суетиться, питать надежду. У камня такой диапазон (как сказал Генис, от песчинки до горы), что ему бессмысленно питать надежду. Но и себя мы можем помыслить в диапазоне от инфузории до годзиллы. Нет-нет, не верь: жди. Жди-жди.

Вот ночная автобусная остановка, там реклама какого-то напитка - "В каждой банке злой лимон, надо выпустить", хотя, казалось бы, пусть бы и сидел взаперти, коли злой-опасный. На остановке сидит человек предположительно типа мужчина, не в банке, свободный, но не уходит. Редко-редко протарахтит ночной автобус (предположим, что в этом городе такие есть), человек игнорирует автобус, как камень игнорирует дождь и прыгающую мимо жабу. Человек держит во рту незажженную сигарету, в руке - зажигалку; каждый раз, когда проезжает автобус или некто проходит мимо, спеша домой с позднего сеанса или из круглосуточного ларька, человек выпускает на волю флажок огня. Тьма на миг уступает свету его безразличное лицо. И проходящие-проезжающие могут видеть, кто там сидит в темноте. А вдруг он им нужен, вдруг они его искали множество лет?

Вероятность этого не шибко высока - тем важнее его ожидание. Платон учит, что население искомого государства делится на пять категорий. Андрогины, содержащиеся в глубоких темницах и разделяемые, только если в другой категории свирепствует недочет. Крестьяне, производящие хлеб, вино и овечий сыр. Воины, охраняющие производящих и содержащихся. Поэты, разводящие других по категориям: кому в крестьяне, кому в андрогины, кому в воины. Высшая категория: ждущие. "Чужие свои", они не приносят государству текущей пользы и не приносят ему пользы вневременной; если ждущий вдруг приносит пользу, его казнят.

На некоторых камнях также рисуют - рыбок, змеек, крокодилов, огоньки. Вот Карлос видит камень, на котором нарисован глюк. Спросил:

"А этот камень тоже ждет?"

Дон Хуан расхохотался:

"Посмотри на этот камень, послушай его, пни его ногой. Это просто старая твердая вещь. Если ее швырнуть, она полетит: не дальше, чем до того холма".

Нос и переносица. Фотоувеличение

"Дон Хуан затем описал технику, совершенное владение которой, как он сказал, потребует годы практики. Она состояла в том, чтобы постепенно заставлять глаза видеть раздельно одно и то же изображение. Отсутствие совпадения изображений вызывало двойное восприятие мира".

Жизнь, увы, такова, а современная жизнь такова тем более. Без умения раздваивать мир и, следовательно, поскольку мы являемся частью мира, без умения раздваиваться самому - обойтись решительно невозможно. Часто возникают ситуации, когда лишь привычка к раздваиванию спасет вас от закушенных губ, от непрошенных крыльев, от блуждающих огней. Представьте, что вы подлетаете на скорости, близкой к скорости света, к черной дыре. Влетая в оную дыру, вы, хотите - не хотите, станете жертвой так называемого сингулярного выворачивания, что физически выглядит совсем уж невообразимо, а метафизически - вы раздваиваетесь на себя, подлетающего к черной дыре, и себя, наблюдающего себя, подлетающего к черной дыре. При полном отсутствии опыта такого рода вы вполне можете счесть резонным сойти с ума.

Вчера был в гостях Д., и мы долго сидели на кухне без света, и разговаривали, в частности, о японском блокбастере "Гамера-3", повествующем о том, как девочка вырастила из волшебного яйца стоэтажную летучую дрянь, которая не хотела себя и девочку различать и все норовила засунуть последнюю себе в слизистую оболочку. Потом пришла В., заметила, что темно, мы включили свет и некоторое время сидели-обсуждали, выключить ли его, поскольку стало слишком ярко, или пуститься во все тяжкие привыкания к новой конфигурации теней. Потом В., сидевшая ровно под лампочкой, встала и пошла переодеваться, а лампочка разорвалась на тысячу осколков, покрывших еду, питье, пол и стол. Со мной подобный случай был года четыре назад в редакции "Матадора": за окном происходило заказное убийство, и окно посыпалось на меня, ввиду чего мне пришлось предпринять кинематографический прыжок по дуге. Конечно, раздваиваясь, наблюдая за остывающими в предыдущих узлах траектории проекциями моего тела.

В конце концов, мальчик, получивший в подарок фотоаппарат, выходит на улицу и щелкает все подряд: дома, облака, кошек, голубей, афишные тумбы. Прибегает домой и, отчаянно путая подлежащее со сказуемым, а проявитель с закрепителем, добивается негативов. Жадно рассматривает их на свет, если лампочка еще не взорвалась. И видит - и так всегда - с каждым мальчиком странное. Нет, даже не слюни дьявола. Себя самого, сидящего на корточках перед голубем и предлагающего ему с ладони печенье.

"Дон Хуан стал подбивать меня попробовать это. Он заверил меня, что для зрения это не вредно. Он сказал, что я должен начать с того, чтобы смотреть короткими взглядами, почти уголками глаз".