Большой риф - Нора Робертс

Рэй стоял, положив одну руку на поручни, устремив взгляд вдаль, но Тейт показалось, что он смотрит внутрь себя.

— Папа, я рада, что ты не пошел тогда на болото. Если бы ты решился, то, вероятно, тебе не пришлось бы мечтать сегодня.

— Жизнь всему находит правильное время и место, Тейт.

Правильное время. Одно мгновение может начать или остановить войну, спасти брак или покончить с ним, дать или взять жизнь, думала Тейт, переходя на правый борт… Мэтью стоял на своей яхте, облокотившись о поручни, обнимая ладонями кружку с кофе. Тейт показалось, что ее сердце начало таять.

Ну почему он выглядит таким одиноким? И почему она так реагирует на это?

Мэтью повернул голову, и их взгляды встретились. Тейт ничего не смогла прочитать в его непроницаемых глазах, не увидела ничего, кроме глубокой загадочной синевы.

— Осталась лишь легкая зыбь! — крикнула она, сглотнув комок, подступивший к горлу. — Спускаешься?

— Подождем час-другой, и море совсем успокоится.

— Я хочу спуститься сейчас. Если внизу неспокойно, вернемся.

— Хорошо. Одевайся.

Тейт отвернулась и как слепая побрела в каюту. Ее жизнь была вполне сносной без него, без «Изабеллы», без Анжелики, без проклятого колье. Черт побери их всех!

Нечего решать, нечего контролировать. Несмотря ни на что, она все еще любит Мэта.

Шторм потрудился и на морском дне: взбаламутил песок, засыпал вырытые траншеи, но Мэтью был благодарен за дополнительную работу. Она не приносила ощутимых результатов, зато не оставляла времени на грустные мысли, мучившие его всю ночь.

В песке мелькнул эфес шпаги. «Как восемь лет назад», — подумал Мэт, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Отведя в сторону трубу пневмонасоса, он оглянулся на Тейт, ловко перебиравшую мусор, и постучал по своим баллонам, привлекая ее внимание. Когда она подплыла, он указал на эфес, словно говоря: возьми, эта шпага — твоя.

Тейт замерла, и Мэтью понял, что она тоже вспоминает. Затем ее пальцы сомкнулись на эфесе, освобождая шпагу из песчаного плена, и через секунду показался зазубренный обломок лезвия. Скрывая острое разочарование, Мэт небрежно дернул плечом и стал расширять траншею.

Блюдо они увидели одновременно. Когда Тейт схватила Мэта за руку, чтобы остановить, он уже отводил трубу пневмонасоса. Вручную Тейт раскопала три четверти фарфорового блюда, почти прозрачного, изящно расписанного фиалками, с золотой каймой по краю, и стала его высвобождать. Тщетно! Блюдо застряло накрепко, и Тейт в отчаянии подняла на Мэта глаза. Они оба понимали, что вытаскивать такую хрупкую вещь пневмонасосом — все равно что огранять алмаз топором. Если блюдо целое, что само по себе было бы чудом, струя сжатого воздуха разобьет его, а если разбито, то нечего терять время.

Жестикулируя, они обсудили все возможности и наконец решили попытаться.

Тейт придерживала блюдо, а Мэтью расчищал его песчинка за песчинкой, забыв о напряжении, сковавшем спину и плечи. Появилась еще одна фиалка, затем первый завиток монограммы.

Почувствовав, что блюдо поддается, Тейт остановила Мэта, но через мгновение, после того, как показалась первая золотая буква — Т, блюдо снова застряло. Мэтью осторожно заработал пневмонасосом, уверенный, что вот-вот увидит щербинку, ведь не мог же хрупкий фарфор пережить кораблекрушение и сотни лет под водой? Сосредоточенно хмурясь, он следил, как появляется вторая буква — Л.

Если Л означает удачу Лэситеров, то они точно понапрасну теряют время. Мэт уже решил все бросить и размять затекшие плечи, но возбужденное лицо Тейт удержало его. Наконец появилась третья и последняя буква — Б.

Тейт вздрогнула. ТЛБ! Это были бы ее инициалы, если бы восемь лет назад она вышла за Мэта замуж! Однако, когда абсолютно целое блюдо легко скользнуло в ее руки, горечь странного совпадения быстро сменилась восторженным изумлением, и Тейт чуть не выронила хрупкую находку. Блюдо было таким тонким, что она видела сквозь него свои собственные пальцы. Тейт словно наяву представила фамильный сервиз, с любовью упакованный для путешествия в новую жизнь, но путешествие трагически оборвалось, и вот через сотни лет она первая прикасается к тому, что осталось от чьих-то надежд.

Тейт подняла глаза на Мэта, увидела на его лице отблеск своего восторга, затем выражение его лица изменилось, он снова замкнулся в себе.

Тейт отплыла подальше от взметающихся из-под сопла насоса песочных струй, положила блюдо рядом со сломанной шпагой — воплощение красоты рядом с воплощением силы. Обе вещи пережили один и тот же шторм, их швыряли одни и те же волны, но лишь одна из них устояла, и устояла красота.

Размышляя над капризами судьбы, Тейт вернулась к своим монотонным и тяжелым обязанностям — просеиванию мусора. Позже она не раз задаст себе вопрос, почему оглянулась именно в тот момент, ведь не было никакого движения, которое могло бы привлечь ее внимание, разве что странное ощущение, возникающее, когда кто-то смотрит тебе в спину. Но она оглянулась. Холодные глаза барракуды смотрели на нее в упор, зубы обнажились в странной ухмылке. Она неподвижно висела рядом — терпеливая… и знакомая.

Что за глупости! Безусловно, это не может быть та же барракуда, что следила за раскопками «Маргариты»! Тейт уже хотела привлечь внимание Мэта, уже потянулась за ножом, чтобы постучать по баллонам, как вдруг что-то вылетело из трубы пневмонасоса и приземлилось совсем рядом с ее рукой.

Вода вдруг потеплела и закружилась в вихре, уже не мутном, а прозрачном как стекло.

Золотые звенья цепи и оправа камней сверкали, словно только что вышли из рук ювелира. На огромном центральном рубине, окруженном бриллиантовыми слезами, четко проступали выгравированные французские имена.

Анжелика. Этьен.

Раздался грохот, и Тейт не сразу поняла, что это грохочет в ушах ее собственная кровь. Не жужжал пневмонасос, не стучали по баллонам камни, раковины и черепки. Тишина вокруг была идеальной, настолько идеальной, что Тейт слышала эхо собственных мыслей, словно говорила вслух.

Тейт коснулась колье онемевшими пальцами и почувствовала исходящее от него тепло. Камни и золото запульсировали как живые, словно глубоко и жадно вдохнули воздух… Игра воображения? Предупреждение?

Скорбь, гнев, паника охватили Тейт, но мощный поток отчаянной любви смыл все эти чувства и чуть не разорвал ее сердце. Она обхватила одной рукой цепь, другой — камень и словно наяву увидела мрачное подземелье, тонкий луч света, пробивающийся в единственное зарешеченное окошко под самым потолком. Молодая женщина в грязных лохмотьях с коротко остриженными, потускневшими рыжими волосами сидела за крошечным грубо сколоченным столиком и что-то быстро писала. Роскошное колье обвивало ее тонкую шею, рубин сверкал, как вырванное из груди сердце…

Видение исчезло, словно поглощенное языками алчного пламени.

Сколько времени она сжимала в руках амулет, не чувствуя барабанивших по спине осколков? Первая связная мысль, пронзившая ее онемевший мозг, была о Мэтью.

Тейт взглянула на него, увидела его сосредоточенный профиль. Он даже не подозревает, что они нашли наконец то, о чем мечтали! Как он мог не заметить?

Сжимая в руках амулет, Тейт понимала, что должна просигналить Мэту, показать ему находку. Но к чему это приведет? Какую цену он за это заплатит? Не раздумывая, почему она это делает, Тейт сунула колье в поясную сумку и затянула шнурок, затем оглянулась на барракуду. Та исчезла, как будто ее никогда и не было.

В пятистах милях от них Ван Дайк скатился с роскошного тела изумленной любовницы, завернулся в халат и поспешно покинул каюту. Оттолкнув стюарда в белой униформе, он бегом поднялся на мостик. Во рту пересохло, сердце пульсировало, как свежая рана.

— Прибавьте скорость.

Капитан оторвался от изучения морских карт.

— Сэр, на востоке зарождается шторм. Я хотел изменить курс, чтобы обогнуть его.

— Держитесь прежнего курса, черт побери! — Ван Дайк, редко терявший самообладание при свидетелях, грохнул кулаком по столу, разметав карты. — Держитесь курса и прибавьте скорость. Если яхта к утру не будет у Невиса, вы до конца жизни будете управлять двухвесельной шлюпкой. Уж я об этом позабочусь.

Он не стал дожидаться ответа. Зачем? Его команды всегда четко исполнялись, его желания всегда удовлетворялись. Даже вспыхнувшее от унижения лицо капитана сейчас не принесло обычного удовлетворения, не успокоило.

Его руки дрожали, гнев обволакивал обжигающим туманом. Признаки слабости еще больше разъярили и напугали Сайласа. Чтобы доказать свою силу, он заставил себя гордо прошествовать в кают-компанию, обругал бармена и сам схватил бутылку коньяка.

Амулет! Сайлас готов был поклясться, что увидел его блеск, почувствовал его тяжесть на своей шее, и женщина в его постели вдруг превратилась из наскучившей за два месяца любовницы в Анжелику!