Ночь Cтилета-2 - Роман Канушкин

— Да, спасибо, братишка, — сказал Игнат, прижимая телефонную трубку к уху. — Никаких ошибок? Ну что ж, хорошо. Точно та же картинка, понял тебя.

Позиция один «Анекдоты» и позиция два «Возвращение». Понял. Есть. А третья? Да, длинная работа, Александр… вся эта… угу. Не стал делать? Все-таки на всякий случай повтори, пожалуйста, хорошо? Спасибо. Да, для чистоты картинки. А раньше не сможешь? Только завтра? Понимаю, занято оборудование. Ладно, и на том спасибо. Не сильно тебя загрузил? Ну есть. Отлично. Спасибо еще раз. Я твой должник, Соболь. До завтра.

Игнат положил тяжелую трубку телефона на крупный, отливающий медью рычаг. Отличный у Лютого телефонный аппарат, в него так и хочется прокричать:

«Але, барышня»…

Но Игнат не стал ничего кричать. В этой напряженно повисшей тишине его услышали, даже если б он разговаривал шепотом.

— Нет никакой ошибки, — произнес Игнат и увидел, что щека у Лютого дернулась, — это голосовые отпечатки разных людей.

4. Вика: До и после

Краб прятался в пещере, в спасительном милосердном тумане — единственном надежном убежище для медленного и беззащитного существа. Только с тех пор уже многое изменилось.

Вика в спортивном костюме из легкого флиса вышла на широкое деревянное крыльцо, спустилась на нижнюю ступеньку и глубоко вздохнула. Ее левая нога, к счастью, единственное серьезное последствие аварии, уже почти не болела, лишь изредка напоминая о себе несильной хромотой. После завтрака Вике полагалось прогулка — ей шли навстречу, конечно, когда и она проявляла благоразумие.

Дои был просторный, двухэтажный, кирпичный, снаружи обшитый деревянными панелями, с высокой черепичной крышей и подвальным помещением, где располагались гараж, подсобки и довольно уютный бар, в полумраке которого стоял дорогой бильярдный стол для игры в пул. Несмотря на то что это был всего лишь навсего редко посещаемый охотничий домик, хозяин явно ценил уют. На первом этаже находилась большая гостиная в тирольском стиле, но с обязательным камином. Со стены светлого дерева грозно взирали головы поверженных трофеев — кабанья, волчья и голова рыси, хотя, если Вике не изменяет память, охотничьих трофеев у хозяина должно было быть значительно больше. На втором этаже располагались спальни, в том числе и ее светлая комната; еще три гостевые спальни имелись на первом этаже.

Территория вокруг дома также была обустроена со вкусом, вернее, ее все еще продолжали обустраивать. По всему периметру территории тянулись высокие металлические ограждения; в отдельной пристройке, похожей на сказочный теремок, оборудовали баню, топившуюся дровами.

Вика находилась здесь уже почти три месяца (можно сказать, что и два с половиной, смотря как считать), и теперь ей даже позволили гулять, подставляя лицо лучам ласкового весеннего солнышка. Это был подарок. За ее благоразумие.

— Здрасте, — сказала Вика крупному охраннику, вздумавшему проверить работоспособность бензиновой газонокосилки. Некоторое время назад охранники высадили здесь густую импортную траву и под сенью могучего раскидистого дуба соорудили нечто, представляющееся им садом камней. Увидев этот необычный дуб раз, потом его было невозможно не вспомнить (уж Вика-то знала об этом не понаслышке): примерно на высоте человеческого роста, если речь шла о баскетболисте, от основного мощного ствола расходились две почти такие же мощные ветви, раскидистые, параллельные земле лапы, которые затем удивительно симметричным рисунком устремлялись ввысь.

— Дерево-вилка, — сказала когда-то (целую вечность назад? В другой жизни?) о нем Вика, — какой красавец. Действительно — дуб-колдун.

Боже, как восхитительно-красива и беззащитна молодая зелень, как нежна расцветающая природа!

Вика двинулась вперед по выложенной камнями дорожке, вдыхая запахи утра. Теперь размер ее радостей сократился до самой малости, но и то, что осталось, было, конечно, божественным подарком.

Садик камней охранники соорудили практически на ее глазах, вкопав в землю декоративный пластиковый бассейн — в него с большого живописного валуна струилась вода. Сад камней выстраивали по каталогу, словно разборную мебель.

Вика никогда прежде не слышала, что садики камней поставлены на массовое производство и теперь их можно лепить, как лепят гамбургеры в ресторанах быстрого питания. Все это сооружение обслуживалось электричеством.

— Здрасте, — еще раз повторила Вика, полагая, что с первого раза охранник ее не услышал. Шнурок на ее кроссовке «Nike» был развязан.

— Привет-привет, — откликнулся охранник, провожая Вику равнодушным взглядом.

— А что это у вас за машина такая интересная? — Вика с рассеянной и чуть глуповатой улыбкой разглядывала газонокосилку, словно диковинку.

— Во дает! — Охранник усмехнулся и посмотрел на своего напарника, занятого цветочной клумбой. Тот лишь пожал плечами, отвернулся и, не выдержав, тоже прыснул. Вчера после ужина, на своей вечерней прогулке, Вика уже задавала этот вопрос. И, проявив большой интерес, получила исчерпывающий ответ об устройстве бензиновой газонокосилки и о ее назначении. Охранникам было скучно, но не настолько, чтобы в течение двенадцати часов повторять одну и ту же историю.

С Вики по-прежнему круглые сутки не спускали глаз. Но были и некоторые изменения, оставшиеся для Вики незамеченными, — в когда-то бдительных взорах ее стражников появлялось все больше равнодушия. Они, конечно, делали свою работу, но уже как бы по привычке. Два с половиной месяца — немалый срок, но чего можно ждать от вялой, рассеянной, заторможенной и напичканной наркотиками особы, которая не в состоянии провести и четырех часов без своих таблеток?

— Чего, подруга, опять кайфуешь? — поинтересовался охранник с газонокосилкой. Его смешливый напарник снова прыснул. — С утра прямо?

— В смысле? — насупилась Вика.

— Ну… пирожные свои получила?

— Пирожные полнят, — серьезно сообщила Вика.

— Это да… Я имею в виду твои таблетки.

— Мои таблетки всегда при мне, — нравоучительным тоном произнесла Вика. Помолчала и вдруг насторожилась:

— А вам-то, какой интерес?

— Не беспокойся, не отберем мы твое лекарство, — заверил ее охранник.

Вика смотрела подозрительно, потом, словно догадавшись, заявила:

— А вам их никто и не даст.

— Да мы и не настаиваем, — усмехнулся охранник, обменявшись взглядом с напарником.

По мнению охранника, возившегося с газонокосилкой, для того чтобы пасти здесь эту явно не ориентирующуюся в реальности наркоманку, более чем достаточно женщины-слона, этой действующей им на нервы старой девы Аллы.

Незачем здесь постоянно держать двух здоровенных мужиков. А сначала так перепугались, что сюда вообще полно народу нагнали, даже по лесу кто-то бродил.

Но все прошло гладко. Вроде как договорились с ней. Так почему же ее продолжают держать на «каликах»? А ту, вторую, от нее теперь действительно не отличить. Та даже лучше. Потому что ей не требуется новая порция «колес» каждые четыре часа.

Поди скажи кому, кем Вика была еще недавно, так ведь не поверят и засмеют. Хотя, конечно, смешного здесь мало. И нарозина, судя по результатам, следует остерегаться как огня. У охранника с газонокосилкой у самого была дочка, которой осенью во второй класс. И вот сесть в школе на наркоту сейчас стало легче, чем сходить в туалет. Гады, распустили всех!

Страх за дочку, страх того, что в школе она пристрастится к наркотикам (ведь эти наркодилеры дают детишкам попробовать бесплатно, «подсаживают» ребят и сосут из них, упыри, свою копейку. А потом, когда замечают родители, бывает уже поздно), постепенно превратился в навязчивую фобию. Правда, кто эти гады и кого они распустили, он вряд ли бы сказал. К столь далеко идущим заключениям он был явно не готов.

Охранник оглядел Вику и безразличным тоном произнес:

— У тебя развязан шнурок.

— Ой, спасибо, — оживилась Вика, — надо будет сходить завязать.

Охранник лишь пожал плечами. Его напарника опять разбирал смех.

— Мы там, под дубом, установили качели. Можешь пойти полетать, — сказал первый охранник, возвращаясь к своей газонокосилке.

— Она уже летает. — Второй охранник наконец не выдержал и захихикал.

— Перестань.

В принципе им было запрещено не то что смеяться над Викой, но и вступать с ней вообще в какие-либо разговоры, кроме вежливого «здравствуйте — до свидания». И уж в любом случае хоть как-то выказывать Вике, что с ней что-то не в порядке, было запрещено категорически. Опасались очередных истерик или приступов депрессии. А все это могло нарушить график. Его Величество График, которому, эти умники убеждены, должно подчиняться все живое в природе. Хотя, конечно, свое мнение лучше держать при себе: сказать про человека, ответственного за график, что он псих, — это не сказать ничего. Боялся народ с ним связываться. Остерегались его все. Кроме, быть может, одного человека. Один человек мог держать его в узде.