Сочинения — Том II - Евгений Тарле

Весьма предупредительны были заведующий архивом департамента Роны (в Лионе) г. Guiges и его помощник г. Jobelin, помощник архивариуса департамента Соммы (в Амьене) г. Tilloy, помощник архивариуса департамента Нижней Сены (в Руане) г. Jacquelin, помощник архивариуса департамента Луарэ (в Орлеане) г. Chabin, заведующий архивом департамента Индры и Луары (в Туре) г. Delmas и его помощник г. Mathurier. Весьма предупредительна была и администрация архива парижской префектуры полиции.

Должен прибавить, что г. Камиллу Блоку я признателен еще и за то, что он, несмотря на обременяющие его обязанности — по высшему надзору за всеми архивами Франции, — вызвался редактировать французский перевод моей книжки «L’industrie dans les campagnes en France à la fin de l’ancien régime» (Paris, 1910), a г. Шмидту за чтение корректур этой работы, куда вошла главным образом первая глава предлагаемой второй части книги «Рабочий класс во Франции в эпоху революции». Тот же г. Шмидт редактировал также перевод главы из первой части моей книги, помещенный в журнале «Révolution française» (1909, № 4–5) под заглавием «La classe ouvrière et le parti contre-révolutionnaire sous la Constituante».

Ho есть люди, которым я обязан больше, нежели хранителям архивных сокровищ, облегчившим мне собирание материалов: я говорю о некоторых из русских ученых, создавших совершенно определенную традицию в области разработки экономической истории конца XVIII столетия. Значение русской школы признают и Жорес, и Олар, и Henri Sée, и другие современные французские историки, и мне нечего тут распространяться об этом хорошо известном предмете. Вспоминая в хронологическом порядке русские работы, мы видим, что труды Кареена, Лучицкого, Максима Ковалевского, Ону, Ардашева целиком или частично выходили на французском языке, существенно влияя и на постановку вопросов и нередко на их разрешение. Но, повторяю, не общая оценка научного значения русской школы меня тут занимает. Мне хочется указать лишь на то непосредственное влияние, которое имели на меня некоторые представители этой школы. В Киевский университет я поступил как раз тогда, когда И. В. Лучицкий начал свои создавшие эпоху в науке архивные работы по истории крестьянского землевладения и продажи национальных имуществ при революции. Я живо помню его лекции, на которых он беспощадно разрушал установившиеся взгляды и не переставал повторять, что не в наказах и не у Артура Юнга, а в архивных картонах нужно искать отправной пункт для исследования экономической истории Франции, несмотря на все значение и наказов, и Артура Юнга, и других свидетельств современников; живо помню и огромное впечатление, которое эти лекции на нас производили: они возбуждали энергию к работе и вместе с тем ставили ряд вопросов, которые должны были дать точку приложения для этой энергии. (Отмечу, к слову, что во Франции влияние Лучицкого явственно отразилось на Henri Sée, Bloch’e, Boissonnade).

Во время практических занятий, затем во время долгих бесед, которые он со мной вел и до, и после оставления моего при университете, Иван Васильевич не только указывал мне на архив как на хранилище почти нетронутых, драгоценных показаний, но и прибавлял, что, как ни мало разработана история французского крестьянства при революции, есть тема, еще менее подвергавшаяся специальному исследованию: история рабочего класса в тот же период, та история, относительно которой наказы хранят почти полное молчание.

Я знал, что опять-таки именно русские историки, хоть и не делали этой темы предметом специальных работ, успели бросить некоторые замечания, которые могли возбудить научную любознательность. Я знал, что еще в 1879 г. (т. е. в те времена, когда, кроме Токвиля, Тэна и еще полдесятка ученых, трудно было назвать историков, обращавшихся к архивам при работе над концом XVIII в.) Н. И. Кареев в своей книге «Крестьяне в последней четверти XVIII в.», книге, основанной в значительной степени именно на архивном материале, обратил внимание на распространенность промышленного труда в деревнях, лежащих близ Труа; я знал, что в своей замечательной работе «Крестьянское землевладение накануне революции» И. В. Лучицкий указал на существование индустриальной деятельности в некоторых округах Лимузэна и упомянул об изданных Дювалом, архивариусом департамента l’Orne, ответах приходов алансонской généralité местному провинциальному собранию (в 1788 г.), причем в эти ответах нашел свидетельство о распространении промышленного труда в названной области; наконец, книга М. М. Ковалевского «Происхождение современной демократии» (т. I, ч. III), напоминавшая показание Клико-Блерваша о промышленном труде в деревне, дала, кроме того, несмотря на обширность общей темы, несколько важных и интересных страниц, касающихся специально рабочих в начале революции. Все эти русские авторы, уже вследствие самих тем, которые их занимали, и не могли, и не хотели задерживаться на вопросе о промышленном труде в дореволюционной или революционной Франции; но то, что они и в этом отношении дали, произвело лично на меня большее впечатление, возбудило в большей степени мое любопытство, нежели, например, верные по существу, но афористичные по форме и лишь слегка иллюстрированные примерами утверждения Жореса (в «La Constituante», стр. 70–71) о машинах, о домашней промышленности [2] и т. п. (Впрочем, книга Жореса и вышла в свет уже после названных трудов русских ученых).

Начавши преподавательскую деятельность в Петербургском университете, я нашел и здесь ту научную атмосферу, которая располагала к продолжению занятий по интересовавшему меня вопросу. В Историческом обществе при С.-Петербургском университете темы, касающиеся Франции при революции и ее историков, затрагивались не раз и не два. О крестьянском землевладении во Франции в XVIII в., о Тэне и об Оларе, о библиографии Буассоннада, о книге Кропоткина и тому подобном читали и спорили и Н. И. Кареев, и Э. Д. Гримм, и А. М. Ону, и председатель секции всеобщей истории И. М. Гревс, и переехавший в Петербург для заседаний в Государственной думе И. В. Лучицкий, и другие; в Историческом обществе и мне пришлось прочесть реферат о рабочих национальных мануфактур во Франции.

С 1903 г. я окончательно погрузился в собирание материалов для задуманной работы, и с тех пор не было года, когда бы я около четырех-пяти месяцев не проводил во французских архивах; и вспоминая, что начать систематическую работу над моей темой я получил возможность лишь с того времени, когда стал приват-доцентом С.-Петербургского университета, я чувствую нравственную потребность высказать здесь глубокую благодарность также историко-филологическому факультету С.-Петербургского университета. Если бы он не давал мне из года в год заграничных командировок и не печатал результатов моих работ в своих «Записках», эта книга едва ли скоро увидела бы свет…

ВВЕДЕНИЕ

Литература. Источники

Литература

Уже во введении к первой части отмечена бедность литературы, относящейся не только к истории рабочего класса, но и к истории французской обрабатывающей промышленности в XVIII в. вообще. Но во введении к первой части имелась в виду прежде всего литература, относящаяся к истории рабочего класса в 1789–1791 гг. Теперь, обращаясь к литературе о рабочем классе и о состоянии обрабатывающей промышленности за весь период революции, приходится в общем лишь повторить то, что было сказано раньше. Автор самой полной и лучшей (вышедшей в 1906 г.) библиографии экономической истории революции Буассонад признает, что по истории промышленности и рабочих сделано слишком мало и едва затронуты важнейшие вопросы. Можно было бы прибавить еще, что Буассонад все-таки скорее склонен к оптимизму, чем к пессимизму в этом отношении: он в своей книжке и именно на страницах, посвященных промышленности и рабочему классу, перечисляет на всякий случай много таких работ, которые при ближайшем рассмотрении никакого отношения к эпохе революции не имеют [1].

Коснусь сначала литературы по истории рабочего класса при революции, затем истории промышленности в тот же период (она нас тут будет интересовать больше всего по отношению ее к главному предмету работы) и, наконец, состояния разработки вопроса о промышленной деятельности французской деревни в конце XVIII столетия.

В новом, значительно расширенном и пополненном издании большого общего труда Levasseur’a «Histoire des classes ouvrières et de l’industrie en France de 1789 à 1870» (t. I. Paris, 1903) эпохе революции посвящена первая часть первого тома.

Автор смотрит на свою тему значительно шире, нежели обещает название его труда: он пишет наряду с историей рабочего класса также историю финансов, историю народного просвещения, историю общественной благотворительности в рассматриваемый период. Поскольку речь шла об эпохе 1789–1791 гг., я уже упоминал об этом труде в предисловии к первой части предлагаемой работы. Особенно обстоятельно изложена им история выпуска и обесценения ассигнаций. Из 212 страниц, отведенных периоду 1792–1799 гг., 137 (от стр. 112 до стр. 249) посвящены главным образом финансам времени революции (в связи с которыми автор говорит также о максимуме и реквизициях — на стр. 188–208); две особые главы заняты вопросами народного просвещения и благотворительности (стр. 57–76 и стр. 90–111). Глава о революции — только часть первого тома книги, название которой выписано выше; а в свою очередь эта книга маститого ученого составляет, как известно, часть той общей истории рабочего класса., которую он начинает с древнейших времен, с римского завоевания Галлии, и кончает нашим временем (только несколько лет тому назад появился монументальный заключительный том, посвященный истории рабочего класса в период третьей республики). Охватывая период в полторы тысячи лет, трактуя при этом сплошь и рядом не только об истории рабочего класса в самом широком смысле слова, но излагая попутно и историю земледелия, и юридические и политические учения, и историю быта и нравов общества, и историю народного образования, финансов, благотворительности, не оставляя без внимания и историю политическую, — автор, естественно, должен был выдерживать в своем изложении известный масштаб и поэтому дал сжатую картину состояния рабочего класса при революции. Слова, которыми он удостоил немецкое издание моей книги о «Рабочих национальных мануфактур в эпоху революции», убедили меня, что он сам вовсе не считает лишним дальнейшее, более детальное исследование вопроса о рабочем классе в революционную эпоху, это и было одним из стимулов, побудивших меня продолжать начатое [2].