Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

Автосравнение центрального лирического персонажа с Гамлетом – характерный мотив у поэтов, например у Блока: «Я – Гамлет…» («Я – Гамлет. Холодеет кровь…», 1914); или монолог Гамлета у Пастернака: «Гул затих. Я вышел на подмостки…» («Гамлет», 1946).

Розанов же считал «аналитиком» русского классика, принцем не являвшегося: «Признают Достоевского глубочайшим аналитиком человеческой души» («Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского», гл. 5). Впрочем, у Достоевского есть занятый поисками истины князь, то есть prince, Мышкин.

Аналитиками себя считали и некоторые литературные персонажи – например, герой Ильфа и Петрова:

«Я не хирург, – заметил Остап. – Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души» («Золотой теленок», ч. 1, гл. 6).

И Гамсуна:

«Мне кажется, я немного умею читать в душах других людей <…> А когда я в духе, мне представляется, что я могу заглянуть глубоко в чужую душу <…> Вот мы сидим в комнате, несколько мужчин, несколько женщин и я, и я прямо вижу все, что происходит в этих людях, знаю все, что они обо мне думают. <…> И вот я сижу себе, смотрю, и никому-то невдомек, что я вижу насквозь любую душу. Много лет я был убежден, что умею читать в душах людей» («Пан», гл. 7).

Поэтическое обращение «принц» традиционно для средневековой европейской поэзии. Оно регулярно встречается у Вийона:

Сколь любезен ты, принц, и влюблен,Знай – Вийона любовь охватила,Залпом горечь вина выпил он,Отходя от сей жизни постылой.

(«Баллада заключительная», пер. И. Эренбурга)

13.27 …сочли штрейкбрехером и коллаборационистом… —

Штрейкбрехер – рабочий, нанимаемый хозяином завода или фабрики для работы во время проведения на нем всеобщей забастовки постоянного персонала. Встречается в ироническом контексте у «сатириконцев», занимавшихся историей Древней Руси: «Как только какой-нибудь князь начинал проявлять признаки даровитости, остальные князья объявляли его штрейкбрехером и подсылали к нему убийц» (Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». М., 1993. С. 150); и у серьезного Маяковского, писавшего о забастовке рабочих в Лейпциге:

Лишь изредка                    тишь                           будоражило эхо:это     грузчики                  бьют штрейкбрехеров.

(«Солидарность», 1923)

Коллаборационист – человек, сотрудничающий с оккупантами своей страны, предатель родины. Вот цитата из правдинской статьи «Кто же такие – коллаборационисты?»: «Коллаборационист сегодня – это тот, кто, действуя по указке классового врага, втихомолку пытается подорвать социалистическую экономику Чехословакии и превратить ее в придаток западногерманских монополий» (Правда. 1968. 13 августа).

Оба слова входили в лексическое меню советских пропагандистов при критике антикоммунистических и антирабочих действий отдельных группировок пролетариата в капиталистических странах и при описании фактов сотрудничества с фашистами граждан европейских стран в период Второй мировой войны.

Ситуация «обвинение в штрейкбрехерстве» в русской истории связана с именами двух видных членов ЦК РСДРП(б) – Николая Зиновьева и Льва Каменева:

«Вечером 16 октября [1917 г.] в Выборгском районе Петрограда состоялось заседание ЦК <…> В. И. Ленин огласил резолюцию, принятую на заседании ЦК 10 октября, и еще раз убедительно доказал необходимость вооруженного восстания. <…> Все <…> единодушно поддержали резолюцию ЦК. Против <…> выступили двое – Зиновьев и Каменев. <…> Потерпев поражение, Каменев и Зиновьев совершили невиданный в истории партии поступок, пошли на открытое предательство: 18 октября в непартийной газете „Новая жизнь“ Каменев заявил о своем несогласии с курсом большевистской партии на вооруженное восстание. Это было настоящее штрейкбрехерство. <…>. Это была тяжелая измена» (Родина советская: Исторический очерк. М., 1981. С. 26, 27).

Ленин за это очень на них сердился:

«Уважающая себя партия не может терпеть штрейкбрехерства и штрейкбрехеров в своей среде. А чем больше вдуматься в выступление Зиновьева и Каменева в непартийной прессе, тем более бесспорно становится, что их поступок представляет из себя полный состав штрейкбрехерства. <…> Только дети могли бы не понять этого. <…> „Признав полный состав штрейкбрехерства в выступлении Зиновьева и Каменева в непартийной печати, ЦК исключает обоих из партии“. Мне нелегко писать это про бывших близких товарищей, но колебания я считал бы здесь преступлением, ибо иначе партия революционеров, не карающая видных штрейкбрехеров, погибла. <…> Чем „виднее“ штрейкбрехеры, тем обязательнее немедля карать их исключением. Только так можно оздоровить рабочую партию, очиститься от дюжины бесхарактерных интеллигентиков, сплотив ряды революционеров, идти навстречу великим и величайшим трудностям, идти с революционными рабочими» (Письмо в Центральный комитет РСДРП(б), октябрь 1917 г.).

13.28 C. 28. Низы не хотели меня видеть, а верхи не могли без смеха обо мне говорить. «Верхи не могли, а низы не хотели». Что это предвещает, знатоки истинной философии истории? —

Революционную ситуацию и следующую за ней революцию, ибо здесь пародируется хрестоматийное определение революционной ситуации, сформулированное Лениным в 1913 г. в работе «Маевка революционного пролетариата», а затем повторенное в более компактном виде в 1915 г.: «Обычно бывает недостаточно, чтобы „низы не хотели“, а требуется еще, чтобы „верхи не могли“ жить по-старому» («Крах II Интернационала»).

13.29…истинной философии истории? —

Под истинной философией истории, кроме контекстуального, иронически заниженного толкования научного термина, может еще подразумеваться и противопоставление марксистско-ленинскому учению о классовой борьбе, которое носило чисто практический, утилитарный (для применения на практике в революционной борьбе) характер, «Философии истории» Гегеля – знаменитого в истории классической немецкой философии труда, где история соотносилась не с борьбой классов, а с прогрессом человеческого духа.

Пространными рассуждениями о философии, диалектике истории перегружен третий том «Войны и мира» Льва Толстого:

«Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно-малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний» (т. 3, ч. 3, гл. 1).

13.30 C. 28–29. …в ближайший же аванс меня будут пиздить… —

То есть будет так, как предсказывал Маяковский: «Ни тебе аванса, ни пивной. / Трезвость» («Сергею Есенину», 1926). См. также 12.13.

13.31 C. 29…меня будут пиздить… —

Данный матерный глагол (ударение на первом слоге) используется здесь в значении «бить, избивать» (в других контекстах может иметь значение «красть» (ср. также с «пиздить» (ударение на втором слоге) – врать).

13.32…по законам добра и красоты… —

Добро в сочетании с красотой часто встречается у поэтов, у Лермонтова есть: «И вновь постигнул он святыню / Любви, добра и красоты…» («Демон», ч. 1, строфа IX); у Фофанова: «В этот миг со мною / Роднилися добро и красота…» («Была ль то песнь, рожденная мечтою…», 1888); у Надсона: «Нет искусства, / Правды, добра, красоты, – нет души у земли!..» («Все это было, – но было как будто во сне…», 1882).

13.33…меня измудохают. —

То есть сильно изобьют, уделают. В случае употребления формы этого глагола с постфиксом «-ся» он приобретает значение «измучиться, сильно устать».

13.34 У меня все полосами, все в жизни как-то полосами: то не пью неделю подряд, то пью потом сорок дней, потом опять четыре дня не пью, а потом опять шесть месяцев пью без единого роздыха… —

Веничка противопоставляет себя Христу, который постился в пустыне, то есть не пил (и не ел), 40 дней (см. 4.27). Веничку же хватает только на 4 дня поста.

13.35 …мое сердце целых полчаса боролось с рассудком. —

По утверждению Земляного, это заявление восходит к Блезу Паскалю (1623–1662) и всей великой французской моралистике, которая «разграничивала „логику сердца“ и „логику разума“» (Земляной С. «Пусть все видят, что я взволнован»… С. 14). Борьба чувств и разума, эмоций и рассудка известна читателям еще со времен Античности. Так, у Гомера об Одиссее сказано: «Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать» («Одиссея», песнь XX). Позже Северянин констатировал факты: «Сон лелея, лиловеет запад дня. / Снова сердце для рассудка западня…» («Nocturne», 1908); «Душа и разум – антиподы: / Она – восход, а он – закат…» («Душа и разум…», 1911).