Лиса. Личные хроники русской смуты - Наталья Уланова

Громко рыдая, она открыла замок, и…

Папа почему-то не ругался. Он лишь вздохнул и погладил набедокурившую дочку по голове:

— Не плачь, Лиса моя хорошая. Вот вырастешь и купишь мне новую чашку. Ещё лучше этой. Ведь купишь, правда?

— Правда… — облегченно выдохнула Лиса, крепко обняла своего великодушного папу и замерла, наслаждаясь вдруг наступившим состоянием покоя. — Пап, а, сколько стоит такая чашка?

— Ну… не знаю, — пожал плечами отец. — От силы рублей десять… Не думаю что больше.

Впоследствии, наблюдая, как отец пьёт чай из какой-то другой, мелкой и явно неудобной для него чашки, Лиса терзалась непреходящим чувством вины. Нецелевых карманных денег у неё никогда не было, поэтому она несколько лет не завтракала на школьных переменах; изумляя подруг, не тратила выданные ей «на мороженое и кино» деньги; охотно сдавала редкие бутылки из-под пива, минералки и лимонада (молочных бутылок в городе её детства не было — молоко в Баку продавали исключительно в пакетах — прим. авторов ). Сюжеты якобы просмотренных фильмов приходилось выспрашивать у тех же подружек и быть готовой «восторженно» пересказать их дома… Лиса упорно собирала требуемую сумму и, в конце концов, собрала её! Потом она понемногу обошла все посудные отделы окрестных магазинов, но похожих чашек в них не было… Ей очень нужно было в Киев, но родители туда почему-то никак не ехали. И тогда Лиса стала ждать…

Ждать пришлось долго. Десять рублей несколько лет так и пролежали нетронутыми.

И вот, после седьмого класса, Лису отправили со школьной туристической группой в поездку по Западной Украине. Первая пересадка была в Киеве. В столицу Украины их группа приехала ночью. Ожидая своего поезда, все просто вповалку уснули на сложенных у стены чемоданах. Тут было не до поисков.

На обратном пути шестичасовой разрыв между поездами пришелся на дневное время, и Лиса, достав со дна сумки заветный конверт с десяткой, уговорила подружку Юльку, с которой они познакомились, и сдружилась уже в поездке, сбежать ненадолго в универмаг. Сама она идти через незнакомый город ни за что не решилась бы, но для чего им надо идти — не призналась даже Юльке. Подружки долго шли по каким-то улицам; плутали, изумляя прохожих вопросом о «самом большом в Киеве универмаге». Но Лиса была уверена, что разыскиваемый ею магазин должен быть где-то рядом, и большую, украшенную алыми маками чашку там она обязательно купит! Наконец показался универмаг, огромный как их Бакинский ЦУМ. Народа в нем было столько, что подружкам пришлось крепко держаться за руки, чтобы не потеряться. Посудный отдел Лиса нашла не сразу, но, найдя, сразу же увидела в нем то, что искала. Её ликованию не было предела!

Очередь заметно нервничала, пока Лиса, судорожно сличала сохранившийся в её воспоминаниях образ разбитой папиной чашки с той, которую по её просьбе дала ей продавщица. Чашка была такая же, но вот расцветка… Оказалось, что Лиса за эти годы позабыла расцветку разбитой папиной чашки. А тут ещё и Юлька стала канючить, что им пора возвращаться, а идти очень и очень далеко. Пришлось смириться и выбрать самую красивую из имеющихся чашек. Лиса взяла две. На случай, если… Ну на всякий случай.

Подружки не стали больше нигде задерживаться. Правда, они ещё какое-то время постояли у витрины зоомагазина, хотя хорошо помнили, что по дороге к универмагу он им не встречался. Но зато там были такие яркие, такие веселые попугайчики!

Да и не опаздывали они, а вполне успевали! Об этом Лисе заботливо шептали тикавшие на её руке мамины часики.

На вокзале запыхавшихся подружек уже ждала поминутно хватавшаяся за сердце симпатичная руководительница группы и суетившиеся вокруг неё старшие ребята, а по громкой связи вовсю объявляли их имена и фамилии. Попало только Юльке. Наверное, потому, что её отец был простым рабочим, а мама Лисы — начальницей на спонсировавшем турпоездку предприятии.

Сегодня эта нечаянная детская вина перед подругой ощущалась как-то особенно сильно. «Прости ты меня, Юлька, пожалуйста…»

Те времена, когда семья Лисы в полном составе чаевничала с пирогами и конфетами на узенькой кухоньке — прошли безвозвратно. Каждый раз, вспоминая об этих посиделках, о непременных шутках и безобидных розыгрышах — Лиса невольно улыбалась.

Улыбнулась она и сейчас.

Папина чашка…

Взгляд Лисы остановился на висевшей вблизи газовой плиты полке.

Она поднялась, достала красочную папину чашку, закрыла глаза и представила, как наливает в неё свежезаваренный чай, бросает в парящую янтарную жидкость два кусочка сахара и тихонечко, стараясь, как учила мама, не стучать серебряной бабушкиной ложечкой, размешивает ароматную заварку…

Приучив себя вот к таким вот бесхитростным обманам в получении желаемого, Лиса неизменно ощущала в руке тяжесть наполненной чаем чашки.

Вот и сейчас, уже предвкушая знакомый аромат мелиссы, она вдруг открыла глаза, и, перевернув чашку вверх дном, поставила её на место.

Пить было нельзя.

Категорически.

Даже во сне.

Да и пустой, едва подкрашенный смородиновым листом чай пить Лисе вовсе не хотелось.

Сахара оставалось семь кусочков.

Содержащаяся в сахаре глюкоза нужна растущему Сашке. У него уже вылезли первые зубки, но он ещё ни разу не пробовал ни шоколада, ни шоколадных конфет — только карамельки, которыми изредка угощали Лису сердобольные соседки.

Пить хотелось невыносимо.

Грудь, словно в насмешку, наливалась всё больше и больше.

И тут, наплевав на здравый смысл и на все запреты, Лиса схватила чайник и принялась пить прямо из его носика. Стылая влага ледяной картечью ударила в горло, но ей уже было не остановиться. Лисе сразу же полегчало, но через мгновение…

Через мгновение приступ боли не оставил ей сил даже отругать себя. Лиса опустилась на стул и невольно опустила руки. Щенок, соскользнул на пол, и там, внизу, снова обнаружив себя одиноким и брошенным, запищал почти так же, как и прошедшей ночью. Лиса нагнулась к нему и почувствовала, что теряет сознание…

В комнате громко плакал Сашка, но она, привалившись спиной к стене, никак не могла подняться. В глазах стало темно, стены кухни закружились и куда-то поплыли …

Глава 21

Ворчливая соседка

Очнулась Лиса оттого, что в дверь тарабанили и, судя по всему — долго и настойчиво. Рядом с лежавшей на половике Лисой потеряно пищал щенок, а в дальней комнате заходился в истерике Сашка.

Превозмогая боль, Лиса поднялась с пола, машинально подхватила скулящего щенка и, пережидая внезапно накатившее головокружение, остановилась у дверей в комнату, где, сидя в кровати, мерно раскачиваясь, плакал её сын.

— Сашенька, маленький мой, я сейчас… Только посмотрю, кто там стучит. Подожди, миленький…

Тот, услышав материнский голос, стал понемногу успокаиваться. Щенок тоже умолк.

Между тем, дверь дёргали так, что щеколда, на которую она была закрыта, вот-вот должна была испустить дух. Лиса, совершенно забыв спросить — кто там к ней ломится, отодвинула её, и с той стороны двери буквально ввалилась соседка сверху — тетя Мария. Обе уставились друг на друга, явно ничего не понимая.

Первой очнулась Лиса.

— Тетя Мария, что же Вы мне с дверью сделали? Ведь расшатали совсем… И так всё еле держится… Что у вас такое случилось?

— Что случилось, что случилось?.. — недовольно заворчала тётя Мария. — Это у тебя надо спросить — что случилось?! Я уже полчаса к тебе ломлюсь! Вот — все руки отбила, — и соседка показала покрасневшие костяшки пальцев. — Почему у тебя ребенок криком заходится? Я думала — нет тебя. Хотела дверь сломать и забрать его к себе… А ты дома, оказывается! Спала что ли?

— Наверное… Не знаю…

Тётя Мария недоверчиво покачала головой. Судя по всему, уклончивый ответ Лисы её совсем не устроил.

— Какая-то ты странная сегодня. А в руках это у тебя кто? Псинка? Вот же малахольная… Ты зачем его взяла? Это же он всю ночь во дворе пищал, никому спать не давал. Под утро слышу — замолчал. Думала, издох, наконец. А это ты, оказывается, его взяла. Выбрось! Всё равно издохнет! Вот, обратно пойду, зайду, заберу его. Сама на помойку отнесу. Всё равно кормить нечем.

— Даже не заходите — не отдам!

— Издохнет, говорю! Его молоком отпаивать надо.

— Надо… — потерянно согласилась Лиса. — Я ему хлебушка разжевала, а он не взял…

— Вот, видишь, он такой махонький, что не сможет хлебом питаться.

Всё ещё бурчащая соседка уже расхаживала в прихожей, по-хозяйски заглядывая в открытые двери.

— А чего это ты все комнаты настежь пораскрывала? Закрой, и двери тряпками подоткни. Живи в одной комнате. Так теплее будет. Одну комнату, худо-бедно, своим дыханием можно согреть…

— А мы так и живём. Это я не знаю чего… Наверное ночью зачем-то ходила…Не помню…