Лиса. Личные хроники русской смуты - Наталья Уланова

— А мы так и живём. Это я не знаю чего… Наверное ночью зачем-то ходила…Не помню…

Тётя Мария открыла дверцу посудного шкафа и показала на один из сервизов:

— Продать не хочешь? Хорошие деньги дадут, голодать не будешь.

Лиса испуганно замотала головой:

— Нет-нет, закройте! Это мамина посуда! Как я могу что-то продать?..

— Ну, как знаешь… Я помочь хотела. Санёк-то звонил?

— Александр, — машинально поправила её Лиса.

— Ну ладно, Сашок твой звонил?

Этот вопрос в разных вариациях звучал каждый раз, как они встречались с тетей Марией.

В нашей жизни так бывает сплошь и рядом: один, то ли из вежливости, то ли любопытства ради, просто спросит… А другому этот вопрос перевернет всю его и без того измаявшуюся ожиданием душу. Лиса не умела долго сердиться, но сейчас она буквально ненавидела свою соседку за её назойливые вопросы.

— Звонил, — неожиданно для себя самой выдохнула она.

Соседка недоверчиво взглянула ей в глаза.

— Звонил? И что говорил? Когда приедет-то? Чего молчишь?

— Скоро приедет, тёть Маша. Скоро…

— А где он сейчас? Почему молчал? И откуда звонил-то? Небось, уже из своей Прибалтики? Или все-таки за нашу, за общую родину по горячим точкам воюет?

Вопросы вылетали из соседки как из пулемета, но Лиса, как-то вдруг разом войдя во вкус своих самых сладких фантазий, отвечала спокойно:

— Не сердитесь, тёть Мария, нельзя говорить, где он сейчас.

— Ну… нельзя, так нельзя, — как-то сразу согласилась соседка, но, уже выходя из квартиры, вдруг остановилась у самого порога и показав на таращившегося на них Сашку, всё же съязвила: — А мальчонка-то один растёт, — и, вздохнув, добавила. — И как не пропал-то ещё, бедный, с такой вот малохольной матерью? Живность она, видишь ли, подбирает! Дверь закрывай давай! Пошла я. Живите себе как знаете…

И, с трудом переваливаясь по ступенькам, удалилась к себе на пятый этаж. Маленькая, ворчливая, нарочито сердитая и крайне скупая на внешние проявления доброты… Однако уже через пару минут назойливая соседка снова стучалась в дверь.

— Давай стакан, масла тебе налью, — в руках у неё была бутылка подсолнечного масла.

— Спасибо, тётя Мария, — смутилась Лиса. — Не надо мне…

— Стакан давай, говорю! Тоже мне, гордая нашлась! Дома у меня все гордые, теперь ещё и эта. Дают — бери, бьют — беги! Или не учили?

— Учили, — улыбнулась Лиса, а сама подумала, что готовить на этом масле у неё всё равно нечего.

— Завтра в пять за молоком пойду, для тебя тоже очередь займу, а ты к восьми, к открытию, к магазину подходи.

— Спасибо вам за всё, тёть Маша! Спасибо!

— Спасибо, спасибо… Заспасибилась. Отрез принесу, халат мне сошьешь. И у Фатьмы со второго этажа какие-то куски шерстяные есть. За просто так отдает, зайди, посмотри.

— Чего это я к ней пойду?.. — смутилась Лиса. — Сами сходите, посмотрите.

— Ладно, посмотрю. А ты всё же халат надень. Вот молодежь! На дворе — полдень, а она на ночнушку пальто надела и ходит себе. Барыня! Ещё и дверь в таком виде открывает. В наше время тебя бы за такое… — продолжать свою реплику тётя Мария не стала. Она перелила масло в принесенную Лисой папину чашку, вздохнула и, отчего-то пряча взгляд и бурча и вовсе что-то неразборчивое, ушла к себе.

— До свидания, тётя Мария, и ещё раз спасибо! — опомнилась Лиса уже тогда, когда соседка с трудом преодолела первый из лестничных маршей.

Та лишь махнула рукой.

К реальности Лиса вернулась не сразу:

— Сашенька, посмотри — нам бабуля маслица принесла. Хорошая бабуля! Сейчас, сейчас я тебя возьму.

— Ма-ма… мама… — малыш, упершись спиною в висевший на стене выцветший ковер, быстро перебирал ножками. Каждый раз, когда он так делал, Лисе почему-то казалось, что он куда-то от неё убегает.

Молодая женщина вышла на кухню, осторожно поставила наполненную маслом чашку на самую середину стола, а затем аккуратно, так чтобы не оставлять крошек, отломила кусочек от лежавшего в пакете полузасохшего круглого «заводского» батона и вернулась к ребёнку.

— На вот, возьми. А я пока чайник поставлю, а потом мы с тобой, мой хороший, умоемся, переоденемся в сухое и чистое и станем совсем красивые. А то вдруг приедет папа и нас таких, чумазых и описанных, ни за что не узнает…

— Папа, — мальчик одной рукою показал на фотографию одетого в военную форму мужчины, а второй отправил в рот облюбованный и одобренный им край только что врученной матерью горбушки.

Лиса невольно взглянула на висевшую на стене напротив кроватки фотографию и вздохнула.

В гудящей голове гулкими аккордами всплыло привязчивое: «…позвони мне, позвони, позвони мне, ради бога…»

Телефон и в самом деле зазвонил. Внезапный звонок ударил по напряженным нервам, но, к сожалению, это был вовсе не Александр. Услышав русское: «Алло, кто там?», — на том конце телефонной линии выругались на азербайджанском и, помянув своего шайтана и русскую проституцию, бросили трубку.

Лиса пожала плечами и, осторожно потрогав налившуюся грудь, обернулась к сыну.

— Мамка твоя, корова дойная, опять проспала время кормления… И сцеживаться уже, наверное, поздно. Что теперь делать-то будем?

— Сися кака? — нахмуря бровки, уточнил враз посерьезневший Сашка.

— Да, испортилась твоя сися, Сашуль…

Полупустой чайник показался Лисе настолько тяжёлым, что она еле сдвинула его с места. Любое движение отдавалось тупой ноющей болью. Грудь стала плотной и горячей, до неё невозможно было дотронуться. Попытка сцедить молоко ни к чему не привела.

Взять ребёнка на руки, как тот не просился, Лиса так и не смогла. С большим трудом она переодела его прямо в кроватке и напоила слегка подслащенным чаем. Затем, пользуясь той же самой ложечкой, напоила и щенка остатками чая. Тот с жадностью сглатывал жидкость и как-то потешно, совсем не по-собачьи причмокивал, и вскоре Лиса почувствовала, как по ней потекло что-то приятное и тёпленькое.

— Бессовестный, ты меня обдул! — рассмеялась она.

Впервые за долгое время ей стало легко и весело. На какое-то мгновение забылись все проблемы, вся неустроенность.

— Надо же какой хороший мальчик у нас появился! — Лиса обхватила маленького собаченыша ладонями и попыталась потёреться с ним носами.

Но напившийся теплого подслащенного чая щенок вдруг взял и уснул.

Прямо в руках.

Сашка тоже вовсю тёр глазки, зевал и вскоре сам улёгся на бочок и лишь осоловело таращился, словно проверяя — на месте ли его рыжеволосая мамочка. Та сидела рядышком и сомнамбулически раскачивалась из стороны в сторону. Нервы… Сашка ухватился за её руку и, наконец-то успокоившись, тоже заснул. Глядя на свое сонное детское царство, Лиса понемногу тоже стала клевать носом, но вдруг вспомнила, что ей всё-таки нужно переодеться. Она осторожно высвободила руку из детских пальчиков, положила щенка рядом с Сашкой, укрыла его краешком одеяльца и невольно залюбовалась получившейся картиной: рядышком, повернув друг к другу усердно сопящие носики, спали два ангелочка — сын человечий и собачий сын. И веяло от них таким умиротворением, таким счастьем, теплом и мирной жизнью, что Лиса снова улыбнулась. «Всё будет хорошо, лишь бы только мне не заболеть…» — подумалось ей.

Пальто соскользнуло с плеч вновь задремавшей Лисы, упало, да так и осталось лежать на полу. Сил наклониться за ним уже не было. Голова у неё кружилась, глаза слипались, а тело бросало то в жар, то в холод. Подвернувшийся под руку градусник тут же показал тридцать девять и девять, и Лиса долго всматривалась в его циферки, выверяя в мерцающем неровном свете положение ртутного столбика. Ей казалось, что это всё ей мерещится, и сбесившийся градусник бессовестно врёт.

Рассердившись, Лиса с силой потянула с себя ночную рубашку. Поднять руки вверх и снять её через голову у неё не получилось. Она несколько раз безрезультатно повторила свои попытки, но лишь вспотела, окончательно сбилась с дыхания и вся изнервничалась. Едва сдерживая рвущуюся наружу панику, Лиса судорожно вцепилась пальцами в горловину ночнушки и надорвала ткань. Тонкая материя поддалась легко, почти без сопротивления. Она переступила через остатки своего одеяния, подошла к зеркалу и там встретилась взглядом с какой-то смутно на неё похожей, изможденной, неопределенного возраста женщиной. У той, второй, были пунцовые щеки, бледное прозрачное лицо и растрескавшиеся губы.

«Неужели это я?» — в ужасе отпрянула Лиса от зеркала. — «Хорошо, хоть Саша в отъезде… Вот бы испугался, если бы сейчас приехал и увидел это „чудо“… Нет уж, лучше пусть пока не приезжает…» — и тут же испугалась этой мысли. Ей вдруг пришло в голову, что когда-нибудь, она сама, пусть даже мысленно, не захочет его больше видеть. Эта мысль и ужаснула её, и расстроила одновременно… — «Нет, это не я!.. Это температура… Я хочу тебя видеть! Приезжай, Сашенька! Приезжай, пожалуйста!.. Я жду тебя, помню каждый твой жест, твой запах… Помню твое движение во мне… помню и живу этим…» — по лицу Лисы пробежали две поблескивающие солёные дорожки, но после короткого взмаха руки они исчезли.