Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Продолжая преследование отступавшего противника, полк с ходу преодолел заранее подготовленную оборонительную полосу, очень удачно расположенную вдоль глубокого оврага, по дну которого протекал небольшой ручей. Однако не успевшие закрепиться на достигнутых рубежах передовые части полка были сразу же выбиты немцами, перешедшими в контратаку, подкрепленную танками, и окопались на дне оврага за ручьем. Более невыгодного расположения переднего края трудно было придумать: на виду у противника в неглубоких окопах по колено в воде сидели наши бойцы, методично обстреливаемые из минометов. Наблюдательный пункт полка находился перед склоном оврага, так что и без бинокля были отлично видны немецкие позиции. Это позволяло активно действовать нашей артиллерии, подавлявшей огневые точки и минометные позиции немцев. Этим несколько облегчалось положение находившихся в окопах на дне оврага.

Из памяти почему-то выпало, где я находился во время этого неудачно сложившегося первого форсирования оврага. Вероятно, выполнял какие-то поручения, связанные с поддержанием связи с тыловыми службами полка. Может быть, и здесь проявилась забота моего ангела-хранителя, благодаря чему я уцелел в этот день.

На четвертый или пятый день сидения в овраге прямым попаданием мины в окоп был ранен командир эскадрона и убит сидевший рядом с ним телефонист. Я получил приказание явиться на НП полка, и вместе с напарником, нагрузившись катушками и телефонным аппаратом, мы пришли туда. Помню, как вышли из деревни, где стоял штаб полка, прошли мимо единственной уцелевшей хаты, в окно которой выглядывали любопытные детские рожицы. Через некоторое время вышли на дорогу, простреливаемую немцами, которые не замедлили отреагировать на наше появление. Пришлось продвигаться перебежками, от воронки к воронке. Явились на НП, получили указание о том, в какой эскадрон направлены, и начали спускаться по склону оврага. Мой напарник, более опытный фронтовик, чем я, предложил спрятаться в попавшийся на пути маленький крытый блиндажик и переждать до темноты. Он был прав. С противоположного края оврага сидевшим там в окопах немцам мы были видны как на ладони и, очевидно, были бы расстреляны, не добравшись до цели.

Стемнело. В уже ставшей привычной обстановке, при свете часто взвивавшихся в небо из расположения немцев ракет, под непрерывным минометным обстрелом мы добрались до окопа, где сидел вновь назначенный комэск старший лейтенант Курицын. Установили телефон — связи нет, линия оборвана. Мой напарник, жаль, что я не запомнил, как его звали, сказал:

— Сиди и слушай аппарат. Я пойду устранять обрыв, а то тебя, неопытного, сразу подстрелят.

Он пополз назад, взяв в руку кабель, а я сел слушать молчавшую телефонную трубку.

Выглянул за бруствер. За ручейком на дне оврага — проволочные заграждения в несколько рядов, между рядами кольев, опутанных проволокой, — спирали Бруно. На проволоке висят консервные банки и таблички с надписями: Achtung, Mienen! («Внимание, мины!»). Между тем минометный обстрел наших окопов продолжался. Неподалеку от меня — окопчик командира другого эскадрона, около которого оказался знакомый по Коврову телефонист, уже пожилой, Любимов. Вскоре в бруствер его окопа угодила мина, разворотив ему живот. Его наспех перевязали, и он остался ждать на дне окопа, пока за ним придут санитары. Я успел обменяться с ним несколькими словами, пока он еще был в сознании.

Вдруг в телефонной трубке зазвучали голоса. Я тут же вклинился в разговор:

— Мина, Мина, я — Граната. Мина, я — Граната. Связь восстановлена.

Потребовали передать трубку комэску. Приполз мой напарник, его зацепило, но слегка: отщепило осколком кусок пальца руки. Он уполз, и вскоре я услышал его голос с НП. Его перевязали и оставили дежурить у телефона.

Как я уже раньше вспоминал, все переговоры НП с командирами эскадронов велись по общей сети, поэтому я сразу же вошел в курс дела. Оказывается, бойцы эскадронов через проходы в заграждениях, проделанные ночью саперами, продвинулись вплотную, на расстояние броска гранаты, к немецким окопам. Поднялись по противоположному склону оврага и залегли там, под интенсивным пулеметным и автоматным огнем, неся потери от обстрела. Командиры эскадронов жаловались, что «мало карандашей», просили добавить «огурцов»[5].

Командир полка требовал поднять бойцов в завершающую атаку, но никак не получалось: никто не мог набраться мужества сделать это. Командир полка сказал:

— Если не завершить атаку, дело будет проиграно. Всех перестреляют. Передайте: тот, кто поднимет людей в атаку, будет представлен мной к званию Героя.

Через некоторое время я услышал жиденькое «ура!». Атака началась и завершилась успешно. Немцы не выдержали и отступили. Как выяснилось потом, вскочил и поднял людей в атаку старший сержант, помощник командира взвода, исполнявший его обязанности (командир был ранен). Он получил за этот подвиг… медаль «За боевые заслуги».

То, что он сделал, — действительно подвиг, требующий огромной силы воли и мужества. Вскочить, подставив себя под огонь в двух шагах от вражеских окопов, своим примером поднять людей!..

На слетах ветеранов я часто встречаю однополчан, увешанных многочисленными высокими наградами. Как правило, это — офицеры, занимавшие командные посты. Многие из них (возможно, их обидят мои слова) не приближались к переднему краю ближе 100 метров. Заслуги их тем не менее бесспорны, особенно в трагические первые два года войны, когда даже командирам полков и дивизий приходилось иногда браться за винтовку и гранаты. Но бывших рядовых пехотинцев или «сабельников»-кавалеристов, столь же отмеченных наградами, очень мало. Неудивительно, ибо большинство их не переживали больше трех — пяти эпизодов, подобных рассказываемому.

Перед атакой я услышал поразительные слова. Один из оперативных работников штаба предлагал:

— На правом фланге, там, где овраг помельче, есть открытое пространство, не перегороженное проволокой. Следует собрать всех, кто еще не в атакующих эскадронах — комендантский взвод, писарей, вестовых и прочих, — и послать в обход.

В ответ на чьи-то возражения: «Там же заминировано!» — говорил:

— Ну и что? Подорвутся несколько человек, зато остальные пройдут и атакуют с фланга!

Меня всегда удивляло принятое на фронте пренебрежение к жизни солдат, но со столь циничным отношением встречаться еще не приходилось.

Итак, эскадроны заняли вражескую линию обороны и закрепились на ней в тревожном ожидании возможной контратаки. Потери были огромны: в полку оставалось всего 100–150 человек, способных держать оружие. Обнаружены были еще живые раненые солдаты, лежавшие здесь почти пять дней, еще с первого, неудачного штурма. Немцы оставили их без помощи умирать от ран и от обстрела со стороны своих.