Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

Андреа говорит, что мне очень идет белый цвет.

Я краснею и разглядываю платье, которое сегодня надела: тонкие лямки, пышная юбка, из всех моих оно мне нравится меньше всего, но одно из немногих, которые еще чистые и висят в шкафу, – я постоянно учусь, постоянно потею, постоянно переодеваюсь, и мать ненавидит меня за это.

– Это сейчас не к месту, при чем здесь мое платье? – бросаю я и прячу складки юбки между коленями.

– Надо бы сходить на танцы, а тебе надо бы причесаться, – заявляет Андреа, он обеими руками собирает мне волосы наверх и аккуратно завязывает высокий хвост, говорит, так лучше видно лицо.

У меня загораются щеки и уши, теперь их ничто не прикрывает, весь мир их видит, они неестественно огромные, я тут же пытаюсь прикрыть их ладонями, прошу Андреа остановиться.

– Почему? – спрашивает он. – Тебе же идет, и мне нравится.

Я застываю на месте, его руки по-прежнему поглаживают волосы в хвосте, мои пытаются скрыть уши, я вижу, что он смотрит на меня и улыбается с таким видом, как будто любуется идеально ровным кругом.

Мне кажется, будто я оказалась где-то, в какой-то комнате или кладовке, и перед моими глазами снова встает тот день, когда мы катались на автодроме: он не смотрел на меня, а у меня ноги холодели от переизбытка чувств, все кружилось, все вертелось вокруг него, и вот я чувствую, как он подходит сзади, я поднимаю пистолет и стреляю, раз за разом попадаю в цель, побеждаю, больше нет никакого до и после, есть только это место – коридор, балкон, подземный переход, – и мы там одни.

– Хорошо, если хочешь, пойдем на танцы, – отвечаю я и наконец убираю ладони от своих ушей-локаторов, он сооружает у меня на голове пучок, держит в ладонях завитки моих волос, словно букет тюльпанов.

У Андреа поджарое тело, и когда остаемся вдвоем, мы лежим под одеялом в его кровати, я перестаю отличать север от юга, навязчивые, удушающие мысли отступают, а вместе с ними и все мои заморочки – чудовища, с которыми я сражаюсь и о которых не рассказываю; вижу лишь зубы, колени, пупок – есть в Андреа что-то осязаемое, материальное, что притягивает внимание, я больше не слышу шорохов в коридоре, не слышу, как ветки стучатся в оконное стекло, не замечаю гула машин, проезжающих по улице. Когда мы вдвоем, Андреа говорит шепотом, я не могу различить, что он говорит, но чувствую, будто знаю это – будто я сама вспоминаю и воспроизвожу его мелодичный голос.

В понедельник начинаются выпускные экзамены, письменная часть, но сейчас еще суббота, и я поддаюсь на уговоры – мы идем на танцы. Андреа настаивает, чтобы я не переодевалась и осталась в белом платье, которое так ему нравится, я закрываю тетрадь, выключаю компьютер, откладываю реферат, расчесываюсь, собираю волосы в хвост; у Андреа довольный вид, я же похожа на какого-то другого человека, которого никогда не существовало.

Мы ужинаем в машине, взяв пиццу навынос. Андреа включает радио, перескакивает с волны на волну, до меня долетают обрывки, фрагменты песен, а я тыльной стороной ладони вытираю с губ остатки соуса.

Место, куда мы едем танцевать, называется «Мовида», клуб недалеко от замка Браччано, как и многие другие заведения на береговой линии, работает оно только летом, рядом небольшой пляж со всем необходимым для отдыха, поле для игры в пляжный волейбол, залитая бетоном площадка для танцев, небольшой железный пирс.

Когда мы подъезжаем, то видим, что публика прибывает, но толпы пока еще нет, сегодня вечеринка в гавайском стиле, и кто-то на входе вручает нам гирлянды из искусственных цветов, я надеваю свою на белое платье и прячу под ней пятно от томатного соуса где-то в районе груди.

Я иду следом за Андреа, его друзья расположились за столиками возле танцпола, музыка гремит, создавая ощущение какофонии: популярные мелодии из восьмидесятых и девяностых смешиваются в неумелых ремиксах и спорят друг с другом, диджеи орут в микрофон, нелепо пытаясь расшевелить публику, – у них явно недостает воображения и таланта, и хотя они играют в разных кафе, ставят всегда одни и те же песни, месяцами, месяцами, годами, столетиями, и эти звуки как будто определяют нашу жизнь, они – своего рода провинциальный саундтрек.

Я здороваюсь с теми, кого знаю, жду, пока Андреа принесет мне выпить, я заказала клубничную «Кайпироску», он – «Голубого ангела», вокруг нас водоворот лиц, жители всех возможных окрестностей озера, они собираются здесь каждый вечер, так как выбирать особо не из чего, клубы даже не стараются быть лучше конкурентов, их всего три: в первом отдыхают по четвергам, во втором – по пятницам, в третьем – по субботам. Мы, люди, крутимся вокруг них, как спутники, они же неподвижны, как планеты или сама Вселенная.

Ирис видит меня в толпе, подходит, обнимает – она удивлена, как так, я все-таки решила выбраться, спрашивает, почему я ей не сказала, что приду, ведь можно было бы пойти вместе, у меня вид окуня, попавшегося на крючок, на ногах сланцы, на лбу отпечатались формулы, синус, косинус, тангенс; у Ирис пушистые ресницы, обильно накрашенные тушью, на губах красная помада, которая ей идет, она надела платье короче обычного, смотрю и опознаю в нем платье Агаты. А вот и она, подруги похожи как две капли воды – одежда, одинаковый макияж, – лишь немного различаются оттенками и парой деталей, аксессуаров. Как будто их отлили по одной форме, сделали на серийном производстве, как вещицы, которые продают на рынках и в супермаркетах в ярких коробках с выпуклыми буквами.

Я отвечаю, что мы решили рвануть в последний момент, Андреа хотел хотя бы ненадолго отвлечь меня от учебы, они говорят – это так мило с его стороны, а еще – мне идут зачесанные наверх волосы. Ирис особенно активно напирает на это – пять минут крутится вокруг меня, расписывает, какая у меня длинная шея, какой аккуратный затылок, так и говорит:

– У тебя красивый затылок!

– Ты сдала реферат в пятницу? – спрашивает Агата, поглаживая пальцами кончики волос; она распрямила их плойкой, и теперь они сияют как золото, как бриллианты.

– Ага, а ты?

– Нет, сдам в понедельник, учительница разрешила.

– А какую тему ты взяла? – встревает Ирис, хотя я никогда не обсуждала с ней свою учебу.

– Амур и Психея – про сам миф, про скульптуры… и еще много всякого, – небрежно бросаю я, не вдаваясь в детали.

Но