Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лада Лузина

Но Маша не обернулась.

*****

— Это правда? — сказала она.

— Видимо, правда. — Мир Красавицкий опустил лоб. — Другого объяснения нет.

— Ты умер? Не может быть?

Маша думала, что потеряла способность говорить: «Этого не может быть». Ей казалось, она приняла: «В мире может быть все».

Но теперь не могла поверить.

Она коснулась его плеча.

Плечо было мягким — живым.

— Как ты попал сюда? В 1907? — Она не могла заставить себя повторить смертельный вопрос.

Вопрос казался абсурдным.

Мир не был привидением! Не был живым трупом!

— Я шел за тобой.

— И я не видела тебя?

Память вынула из кладовой недоуменный взгляд ведьмы Аллы, которой она указала на Мира.

Ведьма не видела, стоящего за ее правым плечом.

Память предоставила два необъяснимых приветственных кивка Демона-Прошлого, — он отвесил их Анне… и Мирославу.

Демон видел его!

Память достала крещатицкого приставалу — у него был такой вид, точно кто-то схватил его за шкирки.

— Ты оттащил того мужчину у старокивеской почты?

— Да.

— Ты оберегал меня? Но почему ты не сказал мне? Сразу…

— Я не знал, что я должен сказать.

— Ты не был уверен, что… мертв? — выговорила страшное слово она.

— Я не думал об этом, — с натугой сказал Красавицкий. — Я очнулся в больнице. Встал. Пошел искать тебя. Просто пошел. — Он смотрел перед собой.

— И где ты искал меня?

— Где мог. Я пошел в Башню, на Яр Валу. Но не мог попасть внутрь.

— Да, туда никто не может попасть. Кроме нас. И Акнир.

— Тогда я пошел к тебе домой. Я подумал, ты вернешься туда.

— Но, когда мы были с тобой в Прошлом, ты понял… — Маша покивала своей догадке, не ожидая подтверждения от Мира. — Ты понял, когда спасал Анну и Рику. Ты почувствовал, тебе не страшен медведь, тебе нечего бояться.

«Кроме одного, — что однажды ты прогонишь меня», — сказал ей Мир Красавицкий

«Я не брошу тебя, до тех пор, пока не смогу тебе помочь», — принесла она ему страшную клятву.

Не зная, что он мертв. И ему невозможно помочь — и в эту минуту она клянется не бросать его никогда!

Опустив голову, мертвый, такой странно живой Мир стоял на краю Михайловской-Владимирской горы, спускающейся к Царской площади, к «Европейской» гостинице...

…в ресторане которой Анна согласилась выйти замуж за Гумилева.

«Быть может за тем же самым столом, где сидели мы с Миром.

Она дала клятву по той же причине, что и я Мирославу. Она чувствовала себя виноватой, в том, что Гумилев чуть не погиб...

Но он погиб.

И Мир погиб.

И обе мы виноваты в их смерти».

— Поэтому там, в ресторане, ты предложил мне остаться жить в Прошлом. Там никто не знал, что ты умер. Если бы я осталась жить с тобой там, возможно, я б никогда не узнала… И считала б тебя нормальным.

— Я просто люблю тебя, — сказал он. — Не ищи других объяснений. Это объясняет все. Я просто хотел быть с тобой. Всегда.

«И будет.

Теперь он всегда будет со мной.

Ведь я обещала ему».

— Прости меня, Мир, — умоляюще прошептала Маша. — Но я, наверное, никогда… Ты знаешь, я люблю другого.

— Он умер! — Мир поднял глаза.

— Не хочу тебя обижать, — сказала она. — Но ты — тоже!

— Но я с тобой, — возразил Красавицкий. — Я, а не он. Потому что я люблю тебя.

У Маши свело желудок — стремительно и удушливо больно.

Если бы Врубель любил ее, он был бы с ней!

Это не приходило ей в голову… Она винила себя, Город, время, в котором они разминулись, его смерть.

Но смерть перестала быть оправданием.

Если бы Врубель любил ее, он был бы с нею — как Мир!

Мир любит ее…

— Присуха! — Маша испуганно приложила пальцы к губам. — Ты ж никогда меня не любил. Ты выпил приворотное зелье. Ты должен был разлюбить меня через тринадцать часов!

— Но не разлюбил.

— Потому что ты умер раньше! До того, как действие Присухи закончилось. И оно не может закончиться, потому что ты умер. И я виновата в твой смерти. И в том, что ты не можешь умереть.

— В том нет твоей вины, — сказал Мир мертвый. — Меня убила твоя подруга.

— Ты погиб из-за меня. Ты вытаскивал меня из-под Катиной машины. Я дала тебе выпить Присуху!

— Ты не знала, что ты даешь. Это знала твоя подруга, вторая. Она сварила эту дрянь.

— «Я не знала» — не оправдание! Ахматова тоже не знала, почему все рядом с ней — умирают. Демон не сказал ей. Даша не сказала мне. Но мы виновны… Это наша вина, Киевиц! И мы обязаны это исправить. Нужно освободить тебя как-то. От меня. Хотя бы теперь. Наверняка в Книге есть способ.

— Я так не думаю, — помедлив, сказал Красавицкий. — Это слишком похоже на вечность. Слишком похоже на крест.

«Крест…»

Маша повернула голову вправо, и молча пошла по прогулочной дорожке, убегающей на верхнюю террасу Владимирской.

Мир шел за ней — она знала это.

Поравнявший с верхней беседкой, Киевица подошла к обрыву.

Черная спина крестителя Руси еще не успела позеленеть.

На кресте еще не успели зажечься лампочки.

Вечерело.

Как-то вдруг горка стала почти пустой.

— «Древний город словно вымер, странен мой приезд…» — тихо сказала Маша.

…Над рекой своей Владимир

Поднял черный крест.

Путь мой жертвенный и славный

Здесь окончу я,

А со мной лишь ты, мне равный,

Да любовь моя.

— Ахматова? — спросил Красавицкий. — Она хотела умереть здесь?

— Где здесь? — отозвалась Ковалева.

— Откуда мне знать? В Киеве. Или на Владимирской горке. Она ж написала «путь мой жертвенный и славный здесь окончу я».

— «А со мной лишь ты, мне равный…»

Машин взгляд вцепился в фигуру Великого князя, под грозным крестом которого Аннушка объяснилась в любви своему Демону.

«и будет моею твоя дорога» -

«путь жертвенный и славный»

— слились в одно.

И завершились:

«сознаньем горделивым, что жертв своих не ведаешь числа».

— Жертва и слава. Приносишь жертву — получаешь славу. Это стихотворение тоже написано в Киеве. В 1914 году!!! — вскрикнула она.

— Ты имеешь в виду, что в этом году началась первая мировая война? — не уловил мысль Мирослав.

— Я имею в виду: через четыре года после замужества! Ахматова вышла замуж в 1910. В 1914 она уже прославилась на всю Россию, но… Бог мой, она не разлюбила его! Это ж все объясняет, все ее странные стихи.

— А в чем их странность? — задал нужный вопрос Красавицкий.

— Это известный факт, — ускорила темп Ковалева. — Так написано в статье! Ахматова постоянно признавалась в любви некому любимому. Гумилева это злило. Она была верной женой. Но каялась, что во сне изменяет ему с другим, — каялась, со слезами! А в стихах непрерывно писала о своих изменах, предательствах, муках. А читатели верили, что все, написанное в ее стихотворениях — правда. И гадали, про кого она пишет. Ей приписывали романы со всеми известными на тот момент петербургскими деятелями. А муж ходил по городу как ветвисторогий олень. Сам подумай, что еще можно подумать, когда солидная замужняя женщина заявляет «Может быть лучше, что я не стала, вашей женой» — это ж явно не мужу! 11-тый год, написано в Киеве. «Эта песня последней встречи» — сентябрь 11-го года, написано в Киеве. А мужу она посвящает стихи: «Пришли и сказали: «Умер твой брат» — тоже написано в Киеве. И брат ее таки умер, и муж тоже, — сказала Маша неважное, уже известное.