Революция (сборник) - Захар Прилепин

В произведении Нолана пассажи, подражающие Шекспиру, оказались менее драматичны; Райен подозревает, что автор вставил их, дабы в будущем кто-нибудь угадал правду. Райен понимает, что и он также является частью замысла Нолана… После долгих раздумий он решает о своем открытии умолчать. Он издает книгу, прославляющую героя: возможно, и это было предусмотрено.

Рафаэль Карралеро

Приговор приведен в исполнение

[19]

Елена переходит улицу и входит в Эль Энканто.[20] Время истекает. Я сжимаю «спрингфилд» и прицеливаюсь. Одежда прилипла к телу, и страшно хочется пить. Я беру с кровати полевой бинокль, подношу его к глазам, и дверь аюнтамьенто вырастает, продавец газет на углу уже не кажется таким ничтожно маленьким в своем открытом киоске, я вижу шевеление его губ и движение рук и представляю, как он сообщает последнюю новость, привычно выученную наизусть или даже приукрашенную им и звучащую в драматическом тоне, чтобы привлечь внимание прохожих.

Без бинокля официантка из «Ла Флор де Куба» похожа на муравьиху пробирающуюся в кишащем муравейнике, дверь аюнтамьенто уменьшается, и я нервничаю, зная, что с минуты на минуту из этого отверстия появится Андрес Батиста и я увижу его таким же несравнимо уменьшенным. Меня угнетает мысль, что стрелять на ровной поверхности я тренировался пятнадцать дней, а сверху вниз всего три. И тем не менее этот человек должен быть убит. Я внушаю себе это вслух, потом повторяю про себя, но волнение не проходит: если я не убью его сегодня, завтра он может убить меня. Роберто и остальные согласятся, что я оказался непригодной кандидатурой, а этот сыщик по-прежнему станет смеяться с алькальдом, поднимаясь с ним на трибуны своей жеманной походкой, со своим кукольным лицом и запахом женских духов, а из-за него будут гибнуть такие люди, как Армандо.

Елена выходит из Эль Энканто и входит в «Ла Флор де Куба». Теперь я знаю, что он сейчас появится, потому что приближается к назначенному месту. Только бы не случилось ничего непредвиденного, я не уверен, что мои нервы выдержат еще один такой день, как сегодня. Хотя осложнений быть не должно, ведь не ради своего удовольствия Елена пятнадцать дней выучивала все привычные передвижения этого типа.

Все идет по плану, но при мысли, что я могу промахнуться, я внутренне содрогаюсь. Тогда я вспоминаю дыхание Армандо на заднем сиденье, где мы его прятали, и лицо Роберто, каким я видел его в зеркале заднего вида, и кровь снова бросается мне в лицо.

Я опять подношу к глазам бинокль, и первое, что увеличивается, – дверь аюнтамьенто, за ней – продавец газет и журналов, он все так же шевелит губами и двигает руками, официантка из «Ла Флор де Куба», манекены Эль Энканто, платье Елены в проеме двери. Мне хочется взглянуть Елене в лицо, но она наполовину скрыта стеной. В проходе уличный торговец скобяной мелочи, жестикулируя, предлагает свой товар, разложенный на брезенте, я вижу, как он открывает и закрывает рот, и мне представляется, что он тянет одну и ту же песнь: «Подойдите и взгляните, никто не даст дешевле за такую малость… Вольный бедняк продает за так».

Снова дверь аюнтамьенто. Сердце ходит у меня под рубашкой, и пот течет за воротник. Сверху расстояние кажется больше, чем есть на самом деле, и я бы чувствовал себя гораздо увереннее, если бы у меня был оптический прицел или хотя бы стрелять пришлось не сверху вниз.

Вот у киоска остановился прохожий, выбирает какую-то вещицу и платит киоскеру. Наверно, он купил фигурку супермена, приходит мне в голову, или Роя Роджерса. Хорошо бы стать суперменом, чтобы вылететь вон с этого третьего этажа и опуститься на улице возле Елены, или превратиться в Роя Роджерса и стрелять без промаха.

Без бинокля все снова уменьшается и удаляется даже больше, чем в действительности. Шум машин доходит до меня словно с другой планеты. По улице проезжает владелец овощной тележки, может быть, тот самый, у кого моя старушка покупает капусту и салат. Мне хочется догнать его и передать для нее пару слов, но он, толкая тележку, уже исчезает за углом Эль Энканто.

Елена остановилась у входа в кафе. Я взглядываю на часы: без двух минут три. Осталось две минуты, говорю я в голос и бросаю бинокль на кровать. Замечаю, что волнуюсь, и от этого нервничаю еще больше. Прицеливаюсь, и мушка замирает над центром двери аюнтамьенто. При оптическом прицеле Андрес Батиста оказался бы у меня прямо перед стволом, я увидел бы даже его нос и смог бы прицелиться ему в голову, чтобы убить наверняка, а с тем, что есть, необходимо, чтобы не промазать, целиться в грудь.

Елена начинает продвигаться к зданию аюнтамьенто. Она задерживается у газетного киоска и покупает газету, оборачивается, возможно, вычисляя мое местоположение, я неожиданно обнаруживаю, что мушка приходится посреди ее фигуры, и, удивленный, отвожу ствол, возвращая его на дверь аюнтамьенто. На улице северный ветер поднимает облако пыли и бумаги, которые взлетают над головами Елены и продавца газет. Киоскер отворачивается спиной и прикрывает нос платком, Елена делает то же самое ладошкой и бежит укрыться за колонну.

Андрес Батиста появляется в проеме двери неожиданно, как молния, и я нацеливаюсь ему в грудь. Мне хочется покончить с ним немедленно, но я помню, что должен дождаться, пока он не поравняется с газетным киоском, чтобы Елена оказалась к нему как можно ближе, и когда она бросится к нему, зовя на помощь, прохожие вынуждены были бы подбежать к ним. «Суматоха – вот что нас спасет», – сказала тогда Елена, и только сейчас я осознаю всю тщательность плана. Андрес Батиста продолжает беседовать с человеком у дверей, в бинокль доносчик виден мне, как и в тот вечер, когда убили Армандо, и по спине у меня пробегает обжигающий озноб. Не могу разглядеть как следует, но нос его мне кажется длиннее обычного. Та же куртка, те же жеманные движения, тот же запах духов. Этот больше ни на кого не донесет, говорю я вслух, чтобы услышать собственный голос, и снова вспоминаю Армандо на заднем сиденье, глаза Роберто в зеркале заднего вида, его приказ мне перед уходом в Сьерру и его горячую руку на моем плече: «Надеюсь на тебя, Даниэль».

Сыщик начинает шевелиться, и я держу его в прицеле, а потом следую за ним биноклем, беспокоясь, что его фигура для меня слишком мала, но когда возвращаюсь к винтовке, оказывается, что она наведена далеко от цели, и я бросаю бинокль на кровать, он подпрыгивает и ударяется о стену. Не знаю, где сейчас Елена, высчитываю, что она должна стоять вплотную к газетному киоску. Меня беспокоит, как поступят скобяник и продавец газет и те, кто окажется рядом в тот момент, когда раздастся выстрел и Елена бросится к месту происшествия, зовя на помощь.

Андрес Батиста приближается к киоску, и я, не отрываясь, веду за ним винтовку. Он останавливается у киоска и покупает газету. Теперь он стоит ко мне лицом. В разрез прицела я вижу мушку, которая упирается ему прямо в грудь. Винтовка очень тяжелая, и я боюсь из-за этого промахнуться. Я прикрываю глаз, которым целился, и открываю другой, чтобы проверить, правильный ли у меня уклон, но оказывается, что я целюсь куда-то вбок, и я снова меняю глаз. Ну вот, теперь он точно на мушке и в центре прицела. Я заново весь покрываюсь потом, очень хочется еще раз удостовериться в бинокль, но я не решаюсь пошевелиться. Знать бы, где находится Елена, но нет, уже поздно искать ее, пора стрелять. Я готовлюсь, глубоко дышу, потом задерживаю дыхание и нажимаю на курок. Звук выстрела меня слегка оглушает, приклад несильно толкает назад, но, взглянув в щели жалюзи, я вижу, как сыщик качается, а Елена бежит к нему. Я пулей вылетаю по запасной лестнице, и, когда выбегаю на улиц у, Елена уже стоит возле чьей-то красной машины, которая трогается с места. Он должен быть мертв, говорю я себе. Я добираюсь до Елены, когда в разных концах города уже слышны сирены патрульных машин. Она берет меня под руку и начинает уводить, не говоря ни слова, но я все-таки спрашиваю, едва выдавливая из себя голос, и она отвечает, что, кажется, он еще жив, но долго не протянет, потому что пуля попала ему в шею. После этого я повинуюсь ей молча.

Патрульные машины появляются отовсюду. Я уверен, что с минуты на минуту нас задержат, но открывается какая-то дверь, и Елена толкает меня туда. Там она заставляет меня сесть на диван. Я слышу, как тяжело она дышит, и хочу сказать ей что-нибудь, поблагодарить за то, что она сделала, поздравить, но слова не идут. Я непроизвольно оглядываюсь и оглядываюсь вокруг, жилье мне кажется знакомым, но я не могу вспомнить, когда я здесь был. Елена объясняет мне план, по которому меня будут выводить из города, но я почти не слышу ее, потому что день провала снова встает передо мной и я чувствую дыхание Армандо, укрывающегося на заднем сиденье, и вижу глаза Роберто, невыразительные, зависшие в зеркальце водителя.