С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

— Поработаем в «Молодежке» на ГУК, потом разделимся, — чувствуется, что Потемкин времени зря в плавании не терял. — Капранов и Кравченко уже летали в Антарктиде, поэтому они уйдут на двух Ил-14 в «Мирный», чтобы обеспечить завоз на «Восток» и то, что попросит сделать «наука» в тех районах. Это наиболее сложная часть нашей работы, поэтому туда пойдут экипажи, знакомые с «Востоком» и полетавшие к нему.

В «Молодежной» остаются экипажи Заварзина и Желтобрюхова с одним Ил-14 и оба Ан-2 — Виктора Голованова и Володи Панова...

Но стройная, хорошо продуманная схема работ начала рушиться уже с первых дней. Нам надо было тремя самолетами забросить «на точки» в районе «Короля Бодуэна» грузы, оборудование, людей.

Раннее утро. Все три машины готовы к взлету с нижнего аэродрома на «Молодежной» (позже появился еще один, который мы назвали «верхним»).

У этого аэродрома свои особенности, да и уроки Минькова остались в памяти. Подъехал Потемкин. Он осмотрел ВПП и собрал нас, командиров самолетов, чтобы дать свои рекомендации, как взлетать. Они были вполне профессиональными и точными, но я позволил себе возразить командиру отряда:

— К месту старта в начале полосы я заруливать не буду. Взлет начну метров со стапятидесяти от его торца.

— Почему? — в голосе Потемкина угадываю неудовольствие.

— Со старта машина медленно будет набирать скорость — здесь полоса вверх, на бугор идет, да еще с правым уклоном. Я не смогу ее удержать на прямой, Ил-14 стащит вниз...

— Но полоса и так короткая. Зачем рисковать?

— Кто-то, может, и удержит ее, стартуя с торца. Я — не удержу. А вот если я на бугор выскочу в прямолинейном разбеге, то взлететь успею.

— Ладно, — у Потемкина ходят желваки, но он сдерживает себя. — Первым взлетает Капранов, вторым — Кравченко, за ним Желтобрюхов.

Я понимаю Потемкина. Ему приходится сейчас решать задачу со многими неизвестными. Аэродром у «Молодежной» — сложный. Он лежит в небольшой ложбине. Очерченный полукругом верхний край ее образован стекающим с купола ледником, зажатым справа и слева небольшими горушками и сопками. Нижний край обрывается в океан. А поскольку здесь все время работает либо стоковый ветер, либо циклоны, идущие с запада, которые своими фронтальными зонами создают сильные ветры, то взлетать приходится с нижнего торца к верхнему, то есть «в лоб» на ледник. Метров триста от барьера ВПП идет на бугор с правым уклоном, так как здесь лед поддавливает снизу гранитная подушка. За бугром следует прямой, ровный, но короткий отрезок ВПП длиной метров 600-700, а дальше — текущий с купола ледник с перепадом высот от 20 м до 109,6 м на полутора километрах.

Начнешь взлетать с торца ВПП — рискуешь тем, что Ил-14 сползет к правой ее кромке и дальше в канаву, пробитую для стока воды с аэродрома и ледников в океан.

Будешь стартовать поближе к ровному участку — можешь не успеть набрать скорость для взлета и набора высоты и вмажешь в ледник.

Потемкин, судя по его рекомендациям, выбрал бы первый вариант. Я — второй. Его «ладно» можно расценивать лишь как знак доверия нам, командирам Ил-14. Каждого из нас он знает по Полярной авиации давно, понимает, что мы не самоубийцы и потому будем принимать решение на взлет так, как подсказывает опыт, профессионализм и то, что называется интуицией.

Рассвет позолотил вершины сопок, солнце засияло в айсбергах, застывших в Заливе Алашеева, но нам сейчас не до красот Антарктиды.

Взревели двигатели Ил-14 Капранова, машина тяжело тронулась со стоянки, Толя порулил. Куда?! В самый конец ВПП, к ледовому барьеру.

— Смотри, Яшка, что сейчас будет, — невольно вырывается у меня, — Толя здесь летал и опыта у него побольше, но ты туда не заруливай, не надо.

Ил-14 начинает разбег, но медленно, слишком медленно нарастает скорость. Он не успевает выскочить на бугор, его стаскивает к правой обочине, и мы видим, что передняя «нога» пошла крушить фанерные щиты — транспаранты... Рев двигателей вдруг на мгновение стихает и тут же нарастает с новой силой. Машина каким-то чудом выскакивает на полосу, нам кажется — поперек ее, выравнивается и с трудом уходит в небе, как-то побалтываясь.

Тревога, которая хлынула в душу, когда я увидел, что Ил-14 Капранова может свалиться в канаву — до нее оставалось не более метра, — сменяется раздражением, хотя рассудок холодный и абсолютно лишен желания вести меня к каким-то авантюрам.

— Смотри, Яша, как будем мы взлетать. Следи за работой двигателей...

Занимаю свое командирское кресло.

Мы начали разбег на сто пятьдесят метров ближе к леднику, чем Капранов. Когда я почуял, что Ил-14 вот-вот вознамерится сползать, тут же чуть убрал мощность правого двигателя и прибавил ее левому. А вот он и бугор! Мы выскочили на него чуть правее оси ВПП, но машина спокойно набирала скорость в прямолинейном разбеге, и мы оторвались ото льда даже раньше, чем я рассчитывал. Теперь главное — набрать высоту, ведь ледник вот он, под нами в нескольких десятках метров. Аккуратно огибаем вершины сопок, радиоантенны и, пройдя над озером Глубоким, соскальзываем к океану. Чуть подвернув машину, вижу сзади Ил-14 Желтобрюхова. «Молодец, Яков!»

Полет тоже выдался тяжелым. И в заливе Лютцов-Хольм, и в районе бельгийской станции «Король Бодуэн» лежали туманы. Пришлось ждать, потом искать подходящие площадки, потаскать грузы «на точках», где садились. В общем, когда вернулись в «Молодежную», экипаж был вымотан так, словно мы налетали не восемь, а все восемьдесят часов. Хотелось покоя и тишины, но не тут-то было. Когда мы приземлились, на борт поднялся Потемкин. Похоже было, что он провел «разбор полетов» в экипаже Капранова, причем на весьма высоких тонах, поскольку под горячую руку досталось и нам. Дескать, набрал в экспедицию летчиков, которые летать не умеют, доверил самолеты мальчишкам, а они переднюю «ногу» раздолбали и далее в том же духе.

И тут я сорвался:

— Ты умеешь летать? Ну и летай сам...

Стащил с головы наушники, так называемую «гарнитуру», бросил на штурвал и ушел из машины. Экипаж — за мной. Жили мы в куполе для локатора слежения за будущими запусками ракет, поскольку станция еще строилась и места в жилых домиках нам не хватало. Голованов, к примеру, жил в бане...

Легли, но мне не спится. Вроде бы, друзья, никогда не ругались, а тут — ссора. К тому же обида гложет — не мы же машину повредили, нас-то за что «прорабатывать!» Ребята тоже, чувствую, не спят, взвинчены до предела.

Потемкин пришел часа через два. Побродил по нашему «шарику», тронул меня за плечо:

— Вылетать надо.

Я высунул голову из-под одеяла:

— Куда вылетать? Отдохнем — полетим, мы же только-только вернулись.