Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот так испанской мести не дали свершиться.
Голова миссис Деннисон
Когда я служил в «Банке займов и скидок» (сказал мистер Эпплгарт с улыбкой, которая у него обычно предваряла хорошую историю), там был еще один клерк по фамилии Деннисон – тихий, молчаливый, само воплощение правды, и мы все его очень любили. Он всегда носил траурный креп на шляпе, и когда его однажды спросили, кого он оплакивает, он ответил, что носит траур по жене, и нам показалось, что он очень разволновался. Мы все с максимальной деликатностью выразили ему сочувствие и больше разговоры на эту тему не поднимали. Через несколько недель после этого он, казалось, достиг той стадии горя, когда облегчение приносят разговоры о потере и беседы о покойном с сочувствующими друзьями, так как однажды он сам заговорил о своей утрате и об ужасной беде, в результате которой его жена лишилась своей головы!
Это пробудило в нас ужасное любопытство, но мы, конечно, держали себя в руках, надеясь, что он сообщит нам какую-нибудь еще информацию об этом необычном несчастье; однако дни шли за днями, а он больше не возвращался к этому вопросу, и мы уже просто сгорали от любопытства. Однажды вечером, после того как Деннисон ушел, мы устроили нечто вроде политического собрания на эту тему, на котором предлагали все возможные и невозможные способы обезглавливания, в результате которых миссис Деннисон могла встретить столь необычайный конец. С сожалением добавлю, что мы до такой степени позабыли о мрачном характере этого события, что даже делали небольшие ставки на то, каким образом это произошло, было ли это событие случайным или предварительно обдуманным, участвовала ли она в этом сама, или же к этому привели обстоятельства неконтролируемой силы. Конечно, все это были лишь догадки, однако с этого момента Деннисон, будучи хранителем секрета, на который мы сделали ставки наличными, стал объектом более пристального интереса. Но дело было не только в наших ставках – нас снедало любопытство и желание узнать правду ради самой правды. Каждый из нас решил попытаться каким-то образом узнать этот страшный секрет, и в этом мы проявили чудесную изобретательность. Мы прибегали ко всяческим благочестивым уловкам, чтобы заставить беднягу Деннисона раскрыть тайну. Тысячами косвенных способов мы старались заманить его в ловушку и вынудить его все нам рассказать. История, литература, поэзия – все было пущено в ход; все, кто когда-либо оплакивал потерю головы – от Голиафа до Карла I и Сэма Спиггера (местной знаменитости, у которого голова попала в мельничный механизм) – получили свою долю внимания в рабочие часы. Регулярность, с которой мы поднимали эту тему, и упрямство, с которым мы ее придерживались, чуть было не довели нас всех до увольнения: однажды владелец банка вышел из своего отдельного кабинета и сообщил нам, что, если мы дорожим своими должностями, сохранить их нам поможет тема повешения. Он прибавил, что при выборе подчиненных всегда обращал внимание на их способность поддержать разговор, однако иногда разнообразие в темах беседы столь же желательно, как и исчерпывающее освещение лишь одной из них.
Во время всех этих дискуссий Деннисон, хоть и продемонстрировал изначально особый интерес к этой теме и не уклонялся от участия в беседе, словно бы так ни разу и не понял, что все это имеет к нему какое-то отношение. Его честная, искренняя натура была совершенно неспособна уловить личное значение этой темы. Стало ясно, что лишь четко заданный вопрос позволит нам получить ту информацию, которую мы так жаждали узнать, и как-то вечером мы решили тянуть жребий, чтобы определить того, кто задаст этот вопрос. Выбор пал на меня.
На следующее утро мы пришли в банк чуть раньше обычного и с нетерпением ждали, пока придет Деннисон, а двери банка откроются – он всегда приходил точно к открытию. Когда Деннисон вошел в контору, обаятельно кланяясь всем клеркам по пути к своему рабочему столу, я подошел к нему и тепло пожал ему руку. В ту же секунду все принялись писать и считать с необычайным пылом, словно в этот момент они думали о чем угодно, только не о голове жены Деннисона.
– О, Деннисон, – начал я как мог беззаботно, – кстати об обезглавливании: есть кое-что, о чем я хотел бы вас спросить. Я уже несколько раз собирался это сделать, но все время забывал. Вы, конечно же, извините меня, если это невежливый вопрос.
Скрип перьев как по волшебству прекратился, и воцарилась мертвая тишина, что привело меня в сильное замешательство, однако я продолжил нести чушь:
– Я на днях слышал… то есть, вы сказали… Или это в газетах писали? Или еще где-то… Что-то о вашей бедной жене, понимаете? О том, что она потеряла голову. Вы не могли бы сказать мне, как произошел этот несчастный случай – если это был случай?
Когда я умолк, Деннисон прошел мимо меня, словно он меня и не заметил, обошел стол, с серьезным видом уселся на стул и посмотрел на остальных клерков. Затем он заговорил – спокойно, не проявляя никаких эмоций:
– Джентльмены, я давно хотел поговорить об этом, но поскольку вы не поощряли меня к этому разговору, я решил, что вам все равно. Теперь я благодарю вас всех за дружеский интерес, проявленный к моим делам. Я немедленно удовлетворю ваше любопытство по этому поводу, если вы пообещаете мне больше не возвращаться к этой теме и не задавать мне об этом никаких вопросов.
Мы все поклялись честью, что не станем этого делать, и мигом собрались вокруг него. Он на мгновение склонил голову, потом поднял ее и тихо сказал:
– Голова моей бедной жены была откушена!
– Кем? Чем? – воскликнули мы все, затаив дыхание.
Он взглянул на нас глазами, полными упрека, повернулся к столу и принялся за работу.
Мы все последовали его примеру.
Заклинательница птиц
Многие подозревали фрау Гаубенслошер в колдовстве. Не думаю, что она была ведьмой, но я не хотел бы клясться в этом в суде – разве что от моего свидетельства многое бы зависело, и меня бы заранее хорошенько подкупили. Множество обвиненных в колдовстве людей сами решительно не верили в это обвинение, пока, подвергнувшись расстрелу серебряной пулей или варке в кипящем масле, не обнаруживали, что не в состоянии выдержать проверку. Надо признать, что все признаки были не в пользу фрау. Во-первых, жила она одна, в лесу, и у нее не было списка визитов. Это было подозрительно. Во-вторых – и главным образом именно поэтому она приобрела дурную репутацию – вся домашняя птица из окрестных дворов относилась к ней с бескомпромиссной враждебностью. Когда она проходила мимо стаи кур, уток, индюшек или