На службе народу - Кирилл Мерецков

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

В Генштабе и в округах

Здравствуй, Родина! - Только правду. - Рядом с Шапошниковым. - Что таков Главвоенсовет. - В Приволжском округе. - Безопасность города Ленина, - Жданов, Кузнецов, Штыков... - Строить и строить! - Границу - на замок!

1 июня 1937 года поезд, в котором я ехал из Франции через Германию и Польшу, пересек границу. Я вернулся на Родину. С этого момента начались для меня четыре предвоенных года, составившие в моей жизни особый этап. Никогда раньше не занимал я таких ответственных служебных постов, как те, что доверили мне после приезда из Испании: работа в Генеральном штабе и на высшей должности в военных округах; участие в мероприятиях, связанных с укреплением советской северо-западной границы в 1939 - 1940 годах и с упрочением мощи всей нашей армии накануне неумолимо надвигавшейся второй мировой войны и в первый ее период; работа в Наркомате обороны...

По напряжению, которое я тогда испытывал, эти четыре года могут сравниться только с годами Великой Отечественной войны. В то же время непосредственное общение с советскими государственными и партийными деятелями дало мне очень многое. Меня учили мыслить не только как военнослужащего, хотя бы и высокого ранга. Наблюдая вплотную за тем, как решались нашими партийными и государственными органами важнейшие экономические и политические проблемы, как ставились и обсуждались связанные с ними вопросы, я учился масштабности мышления, учился рассматривать события прежде всего в крупном плане, с точки зрения общегосударственных интересов.

Неверно было бы думать, что ранее это не имело места. Все мы сверху донизу, каждый на своем посту, вносили лепту в общее дело: и красноармеец, на полигоне готовивший себя к борьбе с настоящим противником; и рабочий, обтачивавший на станке деталь; и колхозник, собиравший в закрома хлеб для Родины; и ученый, разрабатывавший проблемы научно-технического прогресса; и служащий, подсчитывавший в учреждении ежедневные расходы и доходы. Но никогда прежде я так остро не чувствовал, что от точности и безошибочности того, что я делаю на доверенном мне посту, тоже в какой-то степени, пусть ограниченной, зависит наше общее благополучие. И чем сильнее ощущал ложащуюся на меня ответственность, тем с большей благодарностью и уважением вспоминал тех, кто вывел меня в люди.

Настоящую дорогу в жизнь открыл предо мною Великий Октябрь; Коммунистическая партия пестовала меня и воспитывала; старшие товарищи и друзья передавали мне свои знания и опыт. В воспоминаниях перед глазами проплывал полустертый годами или расстоянием облик тех, кто еще трудился во славу социалистической Отчизны, и тех, кого уже не было: крутой лоб Микова, впалые щеки и бородка Ошмарина, скуластое лицо Говоркова, волевые глаза Степиня, мужественный образ Уборевича...

Незабываем июнь 1937 года, когда я после девятимесячного отсутствия ступил на родную землю. Тогда радость возвращения была омрачена печалью и ужасом известия о том, что Тухачевский, Уборевич, Якир и другие видные военачальники разоблачены как изменники и враги. Адъютант наркома обороны Р. П. Хмельницкий поздравил меня с успешным возвращением и пригласил срочно прибыть в наркомат. Я ожидал, что мне придется рассказывать об испанских делах, и собирался доложить о том главном, что следовало, на мой взгляд, учесть как существенный опыт недавних военных действий. Получилось же совсем по-другому. В зале заседания наркомата собрались многие командиры из руководящего состава РККА, и вскоре нас ознакомили с материалами относительно М. Н. Тухачевского и остальных. А еще через несколько дней в Кремле состоялось совещание высшего комсостава, на котором обсуждалось трагическое событие. Выступал ряд лиц, и многие из них говорили о том, кого из числа обвиняемых они ранее подозревали и кому не доверяли.

Когда на совещании мне предоставили слово, я начал рассказывать о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Обстановка была трудная, из зала слышались отдельные реплики в том духе, что я говорю не о главном. Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы работал с Уборевичем бок о бок. И. В. Сталин перебил меня и начал задавать вопросы о моем отношении к повестке совещания. Я отвечал, что мне непонятны выступления товарищей, говоривших здесь о своих подозрениях и недоверии. Это странно выглядит: если они подозревали, то почему же до сих пор молчали? А я Уборевича ни в чем не подозревал, безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал. Тут И. В. Сталин сказал: "Мы тоже верили им, а вас я понял правильно". Далее он заметил, что наша деятельность в Испании заслуживает хорошей оценки; что опыт, приобретенный там, не пропадет; что я вскоре получу более высокое назначение; а из совещания все должны сделать для себя поучительные выводы о необходимости строжайшей бдительности.

Отсюда видно, что И. В. Сталин высоко ставил откровенность и прямоту. Я и в дальнейшем не раз убеждался в этом. Вскоре начальник Управления кадров Наркомата обороны А. С. Булин сообщил, что я назначен заместителем начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова.

Работать вместе с Борисом Михайловичем и под его прямым руководством - это была большая честь и серьезное испытание деловых качеств каждого. Шапошников считался у нас "патриархом" штабной службы. К тому вре-, мени он уже около двадцати лет занимал ведущие должности в Генеральном штабе, по заслугам ценился как крупнейший в СССР специалист своего дела, и мне очень не хотелось ронять себя в его глазах. Борис Михайлович превыше всего ставил два момента: максимально полное выполнение штабами их предназначения и культуру штабной работы. Он, как никто, умел использовать все то лучшее, что было внесено в деятельность российского Генштаба еще при Д. А. Милютине и Н. Н. Обручеве, а потом поднято на уровень современных требований в советских органах Всероссийском главном штабе (до 1921 года) и штабе РККА (до 1935 года). Именно он приложил, наряду с другими видными советскими генштабистами, все усилия к тому, чтобы полностью претворить в жизнь завет М. В. Фрунзе о создании и развитии "могучего и гибкого военно-теоретического штаба пролетарского государства".

Вступая в новую должность, я вспомнил о том, как легко удалось мне установить контакт с И. П. Уборевичем после того, как ознакомился с его трудами и постиг таким путем склад мышления и привычный образ действий непосредственного начальника. Естественно, что, находясь долгое время на штабной работе, я не раз обращался к соответствующим фундаментальным сочинениям по специальности, скажем к книге Н. Головина "Служба Генерального штаба" или Ф. Макшеева "Русский Генеральный штаб". Служа в Москве уже вместе с Уборевичем, я систематически изучал только что вышедшее тогда в свет трехтомное сочинение Б. М. Шапошникова "Мозг армии". Теперь я решил еще раз проштудировать этот труд, и, как показала жизнь, не напрасно.