Откатчики. Роман о «крысах» - Алексей Колышевский

– Я уже еду к тебе. Где ты?

– В редакции.

– Где это?

– На Большой Андроньевской.

– Лечу!

– Ради бога, поезжай тише! Будь осторожнее. У нас с тобой еще очень многое впереди, – серьезно сказала Настя, и Герман, враз позабыв все тревоги последнего месяца, почувствовал, как ликует его сердце. Он поцеловал телефон и поехал в центр.

Через три дня они улетели в Италию.

Первый шаг

За день до их отлета состоялось объяснение Германа с Настиными родителями. Те, как и всякие родители домашней милой девочки, страшно волновались, впервые отпуская свою единственную дочь, получившую классическое «домашнее» воспитание, куда-либо, а тем более отнюдь не в компании подружек. Мать-актриса вежливо попросила Настю уйти в свою комнату на то время, пока они с отцом будут разговаривать с Германом. Настя лишь пожала возмущенно плечами, но противоречить матери не стала. Этот ее жест и так был наивысшей формой протеста за всю жизнь под родительским кровом.

Мать проводила ее взглядом, затем поднялась из-за стола и мягко прикрыла двери в гостиную. За столом остался Герман, сидящий на одной половине и похожий на нахохлившегося воробья, а напротив него сидели родители Насти, причем мать постоянно помешивала серебряной ложечкой, увенчанной маленькой головой императора Александра, давно уже распавшийся на молекулы сахар в фарфоровой мэйсоновской чашке. Отец непрестанно поправлял очки и барабанил пальцами по столешнице, словно неслышно наигрывая марш «Прощание славянки». Герман спокойно ожидал первого вопроса, но пауза слишком затянулась, и он решил вступить первым:

– Итак, я намереваюсь просить руки вашей дочери.

Родители, оба, синхронно вздохнули с облегчением. Отец несколько инфантильно промямлил:

– Ну… – и более ничего из себя выдавить не успел, так как мать-актриса, профессионально сперва прижав к груди руки, а затем протянув их Гере через стол, патетически воскликнула:

– Ах! Я знала, что вы не только милый, но и честный молодой человек! Мы, – она неодобрительно покосилась на своего мужа, пристально смотревшего в этот момент перед собой в одну точку, – как раз об этом и хотели с вами говорить, но вы нас так замечательно опередили!

Гера вежливо осклабился, подумав про себя, что предпочел бы сейчас пить водку с бомжами, наблюдая мир их глазами, чем чинно «гонять чаи» с этой «гипертрофированной интеллигенцией», как сам он всегда называл про себя Настиных «предков».

– Я, признаться, и сам давно уже хотел объявить о своем намерении, но решил специально подгадать этакую семейную помолвку так, чтобы она пришлась на канун отпуска. Врачебные будни, они, знаете ли, при всей своей монотонности все же не в состоянии целиком убить креативное мышление. Так что извините за экспромт.

– А сама Настя что думает по этому поводу? – неожиданно вклинился в разговор отец, ревниво блеснув стеклами очков.

– Настя думает, что весь этот фарс в тургеневском багете давно пора снять со стены, на которой он уже давно покрылся пылью веков, и поставить возле мусорных контейнеров, если жаль выбрасывать, то пусть кто-нибудь позарится, – Настя вошла в гостиную и, сев рядом с Герой, положила голову ему на плечо. – Мы любим друг друга, и предложение Германа не вызывает во мне ни малейших противоречий. Поэтому, мама и папа, смело можете благословлять свою дочь стать женой такого замечательного кардиолога.

Мать-актриса немедленно извлекла откуда-то как будто заранее припасенную икону, потеребила своего вялого супруга и жестом предложила Насте и Гере выйти на свободную половину гостиной. Настя покривилась:

– Мама, ну зачем это? К чему эта икона? Гера, тебе разве импонирует вся эта церемонность?

– Я впервые не соглашусь с тобой, но мне хочется, чтобы все было по-настоящему, понимаешь? Куда надо встать?

Они стояли рядом, держась за руки, мать читала молитву, все неумело повторяли за ней. После того, как церемония закончилась, все вернулись за стол, выпили по рюмке коньяку, обмениваясь дежурными любезностями. Вдруг новоиспеченный тесть Германа хлопнул себя по лбу:

– О мой бог! У меня совсем вылетело из головы! Ведь вы вначале поедете в Рим? В таком случае, я хотел бы попросить вас зайти по одному адресу.

Настя, просияв, захлопала в ладоши.

– К дяде Пете?!

– Ну, разумеется, к Петру. – Отец, обращаясь к Герману, пояснил: – Это мой любимый ученик. Нынче очень и очень большой человек. Как сейчас модно говорить – «представитель современной российской олигархии». Он три недели из месяца живет в Риме с семьей, а в Москве бывает не очень-то часто. Занимается внешними делами своей нефтяной компании, и чаще его можно застать по спутниковому телефону где-нибудь в воздухе над Атлантой или Венесуэлой. Вот я подготовил ему некоторые свои соображения по спонсорской помощи родному вузу, не хотелось бы передавать это через Интернет, понимаете, – он подмигнул Герману. – Интернет – это ведь условно-безопасная связь? Вдруг кто-нибудь перехватит, а этого никак нельзя допустить…

– Разумеется, мы передадим. Ведь у нас не возникнет проблем с поиском его адреса?

Настя вступила в разговор:

– О нет! Во-первых, я с родителями бывала в Риме и раньше, во-вторых, твоя будущая жена все-таки журналист-международник и, к твоему сведению, совсем неплохо говорит по-итальянски, ну а в-третьих, дядя Петя живет в настоящем римском палаццо, в самом центре города, неподалеку от Капитолийского холма, так что найти его – дело несложное. Ну и самое главное – это то, что дядя Петя – мой крестный!

Герман имел одно, без сомнения, нужное и полезное свойство. Он буквально выуживал из, казалось бы, пустого разговора одну-единственную раковину, в которой росла жемчужина, и, сломав тонкую роговую скорлупу, вытаскивал перл на свет. Вот и сейчас он, рассеянно слушая отца Насти, мгновенно сконцентрировался после слов «нефтяная компания». Подождав, пока разговор за столом вот-вот уже должен был перейти на другую тему, он вежливо задал папе-ректору вопрос:

– Простите, а как, вы сказали, называется компания, где трудится этот ваш знакомый, которого мы должны навестить?

– Компания? Какая компания? Ах, компания! А я разве не сказал? Это «Юксон».

У Геры перехватило дыхание. Перспектива того, что он побывает дома у одного из топ-менеджеров и, возможно, совладельцев самого «Юксона», настолько вдохновила его, что он некоторое время не мог вымолвить ни слова. К подобным встречам у Геры было такое отношение, словно они были настоящим перстом судьбы, указующим направление на долгие годы вперед. Он постарался скрыть свое волнение, впрочем, никто не обратил на это внимания. Между тем Герман мгновенно мысленно превратил предстоящий отпуск в поездку исключительно ради одной этой встречи. Он будто сузил мишень, состоящую из «молока» и пронумерованных кругов, до размера «десятки», и «десяткой» был тот самый римский палаццо с олигархом внутри. Он не скоро заснул в ту ночь: ворочался и представлял себе, как именно он должен заговорить с «дядей Петей»: с чего начать, на чем сделать акцент, чтобы привлечь к себе его внимание, словом, занялся детальной разработкой плана этой встречи, из которой надеялся вынести очень много полезного. Не в силах заснуть, он вскочил с кровати, включил компьютер и погрузился в Интернет. Набрал в «Яндексе»: «Юксон», «Петр» и через несколько секунд, зайдя по одной из подходящих ссылок, прочитал, что «дядя Петя» – это не кто иной, как Петр Рогачев. Тридцати семи лет, совладелец НК «Юксон», «номер двадцать пять» в хит-параде миллиардеров по версии журнала «Forbes», владелец многокилометровой недвижимости в различных точках земного шара, яхт, самолетов и коллекции спортивных автомобилей. На Геру было забавно смотреть: с его лба рекой лился пот, капал на клавиатуру ноутбука, и он торопливо смахивал его рукой. С фотографии на каком-то из бесчисленных сайтов, в которых упоминался Рогачев, на него смотрел уверенный в себе крепкий мужик, «схваченный» фотографом в момент теннисной тренировки. Судя по всему, сет игрался «двое на двое», и напарником дяди Пети был не кто иной, как сам Борис Хроновский – президент и основной владелец все того же «Юксона». Герман почувствовал головокружение и выключил компьютер. Посидел немного в тишине, обхватив голову руками и раскачиваясь взад-вперед. Подошел к зеркалу, приобретенному недавно по желанию Насти и не повешенному еще в прихожей, но все же довольно высокому для того, чтобы Гера мог поместиться в нем в полный рост. Перед зеркалом он стал отрабатывать жестикуляцию и придумывать фразы, которые он хотел бы произнести в разговоре с Рогачевым. О том, что этого разговора могло и не произойти, он запретил себе думать. Ночь – время мечтаний и планов, ночь, порождающая так много фальши и превращающая ложь в иллюзию истины, вскружила Герману голову. Он вволю наговорился с воображаемым олигархом и, запомнив несколько особенно эффектных поз и высказываний, вполне довольный собой, выключил свет. Хотел было нырнуть с разбега в кровать, но передумал и, накинув на голое тело пальто, вышел на балкон.