Колхозное строительство 72 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Черненко со Щербицким, переговариваясь о чём-то вполголоса, подошли к накрытому уже хозяйкой Таисией Алексеевной столу и, не прерывая разговор, присоединились к курильщикам.

– Ну что, старая гвардия, за встречу? – поднял рюмку с зубровкой хозяин.

– Давай, Дмитрий Фёдорович, как там: «после первой не закусываю», – Щербицкий первым чокнулся с Устиновым и лихо принял соточку на грудь.

– Интересную фразу сказал уралец наш колхозный, – продолжил Устинов рассказ о заседании Политбюро, на котором всем бывшим решили все имеющиеся блага оставить, и даже переписать госдачи на бывших съёмщиков, сделав их полноправными хозяевами.

– Ага, я тоже слышал, – встрял Черненко. – Говорил, мол, все там, то есть, на пенсии будете. У них сейчас отберут, завтра – у вас. Давайте уважать старых партийцев. Пусть спокойно отдыхают на природе. Что, копеечные дачи не заработали?

– Правда, что копеечные, – стёр капли яда с зубов Устинов. – У самого, говорят, терем царский в Алма-Ате.

– Ладно, я как-то успокоился уже. Возьми да заработай на терем – не старик же ещё, – Щёлоков налил одному себе вторую и, крякнув, выпил. – Хотите, анекдот расскажу? Нет, не про Чапаева, да и не анекдот. Быль. Но смешная, – бывший министр МВД дождался кивков и, разлив теперь уже всем, продолжил: – Выхожу на днях из подъезда утром, мусор выбросить, а на скамеечке сидит полковник Снегирь – лучший опер в МУРе был. Когда Никитка МВД переименовал в МООП, и всякие сокращения с перестановками начались, он в отставку вышел – а молодой совсем ещё, только полтинник отметили. «Не хочу, – говорит, – в муупе ни в каком работать, буду капусту выращивать, как римский император Диоклетиан». Увидел меня, поднялся. «Привет, – говорю, – император, как капуста?» Ощерился и отвечает так с улыбочкой: «Да вот, баба запилила, наелась, говорит капусты – мяса хочется». – «Ну, – говорю, – овечек заведи и им капусту скармливай. Ещё их стричь можно и шерсть продавать. Сейчас вон разрешили опять безразмерные приусадебные хозяйства». Посмеялись, а он потом и говорит: «Николай Анисимович, вы ведь новый закон о самозанятых читали?» – «И что?» – «А нельзя ли частным детективом стать?» – «Ни хрена себе, – говорю, – Шерлок Холмс недоделанный. А кто же тебе будет деньги платить – мужья, что жён в измене подозревают, как в плохих зарубежных детективах?» – «А вот в Казахстане, – говорит, – Тишков огромные премии раздаёт за поимку опасных преступников. Так я могу десяток в Москве захомутать. Если по две тысячи за каждого, то на машину хватит, гараж, и мяса на несколько лет».

– Во жук! – засмеялся, расплескав водку, Черненко.

– И что? – стал вдруг серьёзным Щербицкий.

– Дал ему телефон Тишкова.

– То с этими народными предприятиями затеяли, теперь самозанятые. А кто работать будет? – сплюнул Устинов.

– Ерунда, – махнул рукой бывший министр, – при Сталине сколько артелей было, и ничего – и на заводах людей хватало. Никитка, придурок, лишь бы назло Иосифу Виссарионычу всё сделать – и артели позакрывал, и приусадебные хозяйства порушил. Дожили! Деревенские в магазине мясо покупать стали, а не на рынке им торговать.

– Мне жена пару дней назад рассказывала. Она на дому у одной женщины всегда причёски делает, – закусывая солёными груздями, поддержал Щёлокова бывший любимец Брежнева. – Так вот, приходит, а у той на двери табличка: «Самозанятый парикмахер Иванько Изольда». Раньше подпольный был, а теперь – самозанятый. Сколько им там налога нужно платить – копейки, а люди себя уверенней чувствовать стали.

– Чего «копейки»? Как все – тринадцать процентов, – начал разливать по третьей Устинов.

– Так кто тебя проверит? Шестьдесят ты рублей заработал или сто шестьдесят? Вот все и будут минимальный платить с шестидесяти. Озолотится государство с этих восьми рубчиков, – поддержал министра Черненко.

– Ладно, ну их, барыг… Давайте выпьем за мир. Косыгин выступал, что подписали договор с Китаем о дружбе и взаимопомощи, – поднял рюмку Устинов. – Думаю вот и вправду в самозанятые податься – запишусь и поеду в Китай, консультировать их.

– А здравая мысль, Дмитрий Фёдорович! – даже поставил свою рюмку Щербицкий, – Только не в Китай – ну их нахер, а в Илийскую республику.

– И то верно. Поехали? – «бывшие» переглянулись.

– Поехали, – вынес за всех решение Устинов.

Интермеццо двадцать первое

Перед матчем Уругвай – Россия интервьюер спрашивает Пеле:

– Как вы думаете, сборная Бразилии 1970 года смогла бы победить сегодняшнюю Россию? Пеле отвечает:

– Конечно!

– И с каким счётом?

– 1:0.

– Всего-то?!

– Ну, нам всем уже за семьдесят…

Джин Минго вышел из больницы с маленьким рюкзачком на плече и огляделся. Окна его палаты выходили на сквер, и оттуда через плотную зелёную стену почти не было видно гор. Теперь они отчётливо белели и розовели в лучах заходящего солнца. Красиво! Нужно будет обязательно сходить в горы со скаутами. Нет – пионерами. Они вчера приходили к Джину и принесли этот рюкзачок, полный шоколада, сказали, что собирали всей школой, чтобы отблагодарить спасителя города от страшной беды.

Минго отнекивался и пытался объяснить девочкам и мальчикам в белых рубашках с алым галстуком – почти таким же, как у скаутов, только цвет и узел другой. Так вот пытался объяснить пионерам, что он никакой не спаситель, а просто случайно столкнулся с тем страшным самолётом.

Тогда к его кровати подошла девочка чуть постарше и сказала, что Джин, как и все настоящие герои, очень храбрый и очень скромный. Они на совете дружины единогласно постановили принять Джина Минго в почётные пионеры, а школьную пионерскую организацию переименовать в дружину «имени лётчика Джина Минго».

Бывший футболист хоть и понимал русский так себе, с пятое на десятое, но детей понял и стал махать руками, уговаривая их не делать этого.

– Я не ест правилна герой. Я ест приносит несчастина. Тишкова нога раздавит. Тане рука подломат. Чуть Маша и остальные не убиват. Самолётку не сбиват. Это ест самолётка менья сбиват. Я плохой герой, не насящий.

– Настоящий! – сказала девочка постарше и повязала ему на шею красный галстук.

– Пионер, к борьбе за дело Ленина и коммунистической партии будь готов!

– Всегда готов! – гаркнули детишки и отсалютовали Джину.

Что оставалось делать? Джин встал с кровати во весь свой почти двухметровый рост, поправил алый галстук и тоже отсалютовал детишкам, правда руку поднёс ко лбу, как привык.

– Всьегта готоуф!

Пионеры звонко засмеялись и принялись учить чёрного великана делать правильный салют, а не отдавать честь, и правильно говорить: «Всегда готофф». Потом старшая девочка сунула ему свою ладошку, которую Минго очень-очень аккуратно принял в свою огромную лапищу и легонько пожал. Ладошка была такая тёплая и беззащитная, что на глазах великана невольно навернулись слёзы.

– Всьегда готофф!

После пионеров, узнав, что Джина выписывают из больницы, к нему пришли футболисты из местного клуба. Это, конечно, был не настоящий футбол – но парни тоже старались, тренировались, и даже иногда побеждали. Пришли они вместе с новым тренером, совсем ещё молодым, но очень солидным мистером Лобановски, и уговорили его на две вещи: во-первых, поиграть немного с ними в их соккер, а во-вторых, пойти завтра вместе с командой в предгорья, на пикник. Там даже один футболист был, который сносно говорил на английском. Оказывается, пикник не совсем обычный – и только для них сделали исключение, потому что он будет прямо в яблоневом саду. Есть в этом чудном городе такая традиция.

Летом в густой тени яблонь алмаатинцы устраивают пикники – с расстеленными одеялами, заготовленной по случаю снедью и прохладительными напитками, ну и немного с горячительными – как без того? Бегают дети постарше, играют в волейбол-бадминтон. Рядом ведут степенные беседы разомлевшие взрослые и носится с восторженным повизгиванием резвящаяся малышня. Колхозно-совхозные власти не препятствуют такому временному вторжению в сады. Да и как им препятствовать – это ведь городская традиция, заложенная ещё в былинные времена, когда город назывался «Верный».