Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

– Иди к черту! Румянцева права, ты – шибанутый.

Журкин отваливает, а я представляю, как все будет выглядеть. Они выйдут на сцену, наговорят про Макарова заслуженных гадостей, а потом появлюсь я, весь такой чинный и благородный, и толкну душещипательную речь, как нам всем его не хватает. Как месть шобле, с учетом того, что я сам все это и замутил, – прокатит, но Неля права: мы хотели не этого.

* * *

– Что делать? – пишу я ей. – Может, просто заболеть и не прийти? Пускай разбираются без меня.

– Ты не сможешь заболеть. Ты же не трус.

– Но не драться же опять с ними? Этого всем уже достаточно.

– Нет, драться не нужно.

– Тогда сделаю как решил с самого начала. Хорошо-нехорошо – плевать. Не бросать же шоблу на съедение администрации. Журкина могут даже выкинуть из школы. У него там предупреждений накопилось…

– Дай подумать, – отвечает Неля и пропадает на полтора урока, потом приходит сообщение: – Просто предложи им заплатить. По косарю на нос. Точно согласятся.

– Может, и согласятся, но где я деньги возьму?

– У мамы Макарова.

– Так я же отказался.

– А теперь согласишься. Ты ведь не для себя, а для дела и для «прощения», как она этого и хотела.

Неля подкидывает неплохую мысль, во всяком случае хоть что-то.

За гаражами, как всегда, толпа курильщиков. Однако мое появление уже никого не шокирует.

– Короче, ребят, давайте договоримся, – говорю я миролюбивым тоном, не переставая улыбаться. – Я против вас ничего не имею. Зла не держу и никаких подлянок кидать не собираюсь. У меня только одна очень важная просьба. Давайте все дружно напряжемся и проведем вечер памяти Макарова и Алисы без сюрпризов. То, что я говорил Румянцевой, не считается. Это был прикол.

– Что? – зло бросает Лапин. – Зассал?

Его синяк стал больше, но немного светлее.

– Да хоть и зассал. Думай что хочешь. Это не важно.

– Если боишься, что мы все свалим на тебя, то можешь не переживать, – Титов настроен более благосклонно. – Мы не стукачи. Я Макарову три года на свои деньги сигареты покупал, но, кроме как «чмо», он меня никогда не называл, так что имею право высказаться.

– И я имею, – подает голос один из «ашек». – Он мой айфон о стенку разбил и бычком меня сколько раз прижигал, типа по приколу, а Горшкова вообще заставил ботинки целовать.

– А еще говорил, что мои родители алкота и что я имбицил, – добавляет Горшков, тоже из «ашек».

– У меня тоже есть претензии, – бурчит Журкин. – Так что, Филатов, все путем. Если сделаем это вместе – получится круто.

– Я тоже подумал как вы, но фишка в том, что Макарова все равно больше нет и наказать мы его так не сможем, об этом раньше нужно было думать. А теперь только себе хуже сделаем и другим. Тем, кто ни в чем не виноват. Жанне, например.

– Тебе, Филатов, лишь бы поспорить и повоевать, – из-за спины Журкина появляется Румянцева, и на этот раз кокетничать она явно не намерена. – Тебе просто в кайф всех троллить. Проваливай давай. Без тебя разберемся.

– Ну хорошо, – самое время перейти к коммерческому предложению. – А если я заплачу?

– В смысле? – тормозит Журкин.

– Тот, кто выступит с написанной для Жанны речью, получит от меня косарь. Как вам такой вариант?

Титов замирает не мигая:

– Косарь никогда лишним не бывает.

– Типа без геморроев да еще и за деньги? – уточняет Равиль.

– Ну да. И школа довольна, и вам хорошо.

– Вот ты больной! – В голосе Журкина слышится уважение.

– Только деньги получите после того, как все пройдет нормально.

– А вдруг ты нас кинешь? – сомневается Ляпин.

– Он может, – подливает масла в огонь Румянцева.

– Если кину, убьете меня. Даже сопротивляться не буду.

– А потом опять видос снимет и станет нас шантажировать, – не унимается Румянцева.

– Согласен. Это риск, – признаю я. – Но я же не за просто так вам предлагаю заплатить.

Они мнутся и переглядываются. Нужно дать им время на обсуждение.

– Думайте. В понедельник скажете, что решили.

Я ухожу от них с отчетливым ощущением, что все получилось.

Глава 26. Нелли

Вернувшись в приподнятом настроении, я вываливаю на кухонный стол несколько брикетов мороженого с разными вкусами, и Алина наконец становится прежней – неунывающей и улыбчивой. Она ни о чем меня не спрашивает, а мне и не нужно – главное, что злодей получил по заслугам, а его вытянувшаяся, бледная физиономия как нельзя лучше проиллюстрировала потрясение и душевную боль. Не уверена, что в моем поступке есть рациональное зерно, но мстить подлым придуркам иногда бывает очень приятно.

Разогреваю в микроволновке приготовленный мамой обед и, вооружившись вилкой, быстро ем.

Алина облизывает деревянную палочку, выбрасывает в мусорный пакет и окончательно включается в жизнь – трещит про какие-то модные тренды, но я не слушаю: каждую минуту проверяю диалог с Глебом. Сегодня в нем только пожелание доброго утра и котики, но у Глеба по расписанию на один урок больше – напишет, как только разгребет все дела в реале. Задумываюсь о наших совместных вечерах, тысячах присланных сообщений, о его приятном голосе и немного непривычной манере произносить слова, и теряю бдительность: Алина заглядывает через плечо и обнаруживает на экране настоящую сенсацию.

– Ого! Это кто так тебя любит? Старостин? – На слове «любит» я давлюсь и мучительно закашливаюсь. Сестра заботливо похлопывает меня по спине, но отставать не собирается: – Вот это новости! А говорила, что никогда ни с кем не станешь встречаться!..

Сарказма в ее тоне нет – она реально думает, что я закрутила роман с прыщавым ботаником и воинствующим женоненавистником Старостиным. Может, у нас действительно много общего – фриковатость, нелюдимость и агрессия в ответ на любые попытки выстроить контакт, но он даже для меня слишком плох.

Я вдруг понимаю, что, оценивая людей, оперирую понятиями Миланы и тоже делю их на сорта по внешке и социальному статусу. Открывшаяся истина не радует. Может, это и есть взросление и смена приоритетов, про которые толковала мама.

– Нет. Не Старостин, – бурчу я под нос, и Алина округляет глаза:

– А кто же? Артём?

– Нет.

– А что за парень? Откуда? Давно это у вас?

– Да так… – Я заливаюсь краской – настолько густой, что щеки пульсируют от нахлынувшего жара, споласкиваю посуду и сбегаю к себе. Падаю на диван и, подложив под голову руку, смотрю в белый потолок, украшенный люстрой футуристического дизайна. Сердце стучит у горла, а чувства не поддаются анализу –