Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

— Ах, ненадежность курьеров, — вздохнула я. — Ко мне в Мейфэр доставили, а к вам не смогли.

Директриса живо закивала. Упоминание богатого района Мейфэр должно быть подействовало на нее успокаивающе, а выходки курьеров ей были наверняка хорошо известны. Как часто она получала с опозданием или вообще не получала плату из-за их причуд? Она улыбнулась мне.

— Пожалуйста, поясните, о чем просит опекун Певенш. Надеюсь, он в добром здравии? Я давно его не видела. Конечно, я понимаю, что он за рубежом.

— Так и есть, — подтвердила я. — Он процветает и хочет поделиться этим успехом с малюткой. Он решил, что девочке пойдет на пользу совершить небольшое турне по Европе. Он лично будет сопровождать ее, поскольку его ждут дела в Вене, Праге, Санкт-Петербурге и, конечно, Венеции. Я тоже буду ее сопровождать, обучая итальянскому языку. Полагаю, что она уже бегло разговаривает по-французски и по-немецки.

Судя по тому, как сконфузилась и покраснела директриса, Певенш, по всей видимости, удалось всеми правдами и неправдами остаться полуграмотной пустышкой.

— Когда мы должны ее подготовить? — оживленно поинтересовалась она.

— Я хотела бы забрать ее немедленно, — пояснила я. — Ведь я считала, что она уже будет готова, — напомнила я о письме, которое якобы не было доставлено.

Я не знала, когда Диззом должен был прийти в следующий раз, потому не хотела рисковать, опасаясь его вмешательства.

Госпожа Хаггэрдун удивленно подняла брови, и я заметила на ее лице легкую озабоченность.

Я быстро пояснила:

— В Париже ее ждет комплект новых платьев, уже заказанных опекуном. Ее здешние наряды едва ли подойдут для заграничных придворных балов.

При слове «придворных» директриса, казалось, опешила и больше сопротивления не оказывала. Она извинилась и отправилась на поиски девочки.

Когда она вышла из кабинета, я тут же вскочила. Обладая актерской выучкой, я привыкла играть роль стоя. Сложно было изображать из себя гувернантку, развалившись в кресле.

Я услышала Певенш прежде, чем увидела. За дверью она бранила директрису дурными словами. Я заметила, что она подражала произношению богачей.

— Кто эта женщина? — спрашивала она. — Почему опекун лично не написал мне об этом плане? Не то чтобы я против, просто это кажется мне оскорбительным.

Она резко распахнула дверь и картинно застыла на пороге. За ней стояла директриса, бормоча ненужные объяснения по поводу утерянных писем.

Вокруг девушки образовалось густое облако из запаха фиалковых духов. Я поняла, что этот резкий запах мне знаком. Когда мы помирились после ссоры, от Валентина исходил этот аромат. Тогда мне показалось, что он нашел утешение в постели другой женщины, однако он меня не предавал. Он просто был с Певенш. Я облегченно улыбнулась.

Певенш приняла мою улыбку за приветствие, но не поздоровалась.

— Почему он мне не написал? — взвизгнула она. Я не могла не восхититься ее умением изобразить приступ гнева. Слезы брызнули из глаз. Она принялась трясти плечами, стараясь выдавить их из себя побольше. Она сработала просто мастерски. Обыватель не смог бы распознать игру. Только очень чувствительный человек заподозрил бы подвох. Я стояла и бесстрастно глядела на нее. Это разозлило ее еще сильнее. Только смесь оленьего рога и воды, подслащенная ужасом директрисы и двух служанок, помогли ей прийти в себя.

Как только буря закончилась, Певенш уставилась на меня, с презрением разглядывая мой скромный наряд и прическу.

— Что в тебе такого, что опекун доверяет тебе? — грубо спросила она, проигнорировав правила этикета и хорошего тона.

Я сделала небольшой реверанс, изобразив уважение, что вызвало на ее круглом лице ухмылку. Это был стратегический ход. Так, к вящему удовольствию бестии, я восстановила ее превосходство. Почтительный жест казался более искренним, чем любая льстивая фраза.

Я пробормотала:

— Надеюсь, что я вам понравлюсь в качестве компаньонки, мисс Певенш. Ваш опекун тщательно расспросил меня, прежде чем доверить это важное дело.

На самом деле в присутствии директрисы у меня земля уходила из-под ног.

Я заставила себя стиснуть зубы и добавила:

— Ваш дядя сказал мне, что не может больше жить без малышки П.!

При упоминании ее собственного прозвища Певенш улыбнулась почти милой улыбкой. Я показала верительные грамоты, чтобы окончательно убедить ее в подлинности моих слов.

Однако она не снизошла до ответа. Она бросила на меня беглый взгляд и вышла из комнаты, бормоча:

— Ну наконец-то он обнаруживает здравый смысл. Должно быть, избавился от нее.

Она бросила директрисе через плечо:

— Собирайте мои вещи. Разве вы не слышали, что она сказала?

Я уставилась на широкий зад Певенш.

На ней был модный шелковый платок с цветами. Она носила одежду, по всей видимости, единственного цвета, который ей нравился — светло-розового с оттенком бледно-фиолетового. Но ничто не могло скрыть ее грубые черты.

Несмотря на тесно облегающее ее фигуру платье, она умела ходить легко и непринужденно. Непосвященный человек, заметив ее широкую талию, подумал бы, что его обманывает зрение. Ее никто ничему не учил, потому она, вероятно, чертовски много времени проводила перед зеркалом.

Я заметила, что у нее очень злобный характер. Злить ее было опасно. Это я поняла, когда последовала за ней в спальню, как будто желая помочь собраться. Она не заметила меня и разделась догола. Певенш была тяжелой, как теленок. Распахнув шкаф, который горничная отодвинула от стены, чтобы убрать пыль, Певенш полезла в его дальний угол за какими-то вещами. Она ругала горничную такой отборной бранью, которой я в Лондоне не слышала даже от Дотторе и Зани. У Певенш был неприятный, пронзительный голос, которым она пользовалась, чтобы кричать на горничную, словно безумная обезьяна, которую накачали стимулирующим эликсиром.

Я с интересом наблюдала.

Ее эгоизм и лень вкупе с дурным характером были теми нитями, которые привяжут ее к моему плану. Если Певенш будет рядом со мной, Валентин не сможет долго находиться вдали от меня.

Мне понравилась поэтическая сторона ситуации. Певенш пыталась убить нашу любовь, и у нее это почти получилось. Я не хотела видеть в ней соперницу. Но если уж она решила бросить мне вызов, я ее закопаю.

Я зарою ее живьем в месте, где юных девушек никто не станет искать.

Умеренный жемчужный сердечный сироп

Берем настой огуречника аптечного, обыкновенную кислицу, всего по четыре унции; дамасскую розу и настой ячменной корицы, всего по две унции; подготовленный жемчуг, одну драхму; леденец с белым сахаром, три драхмы; масло мускатного ореха, одну каплю; смешать.

Приносит долгожданное облегчение пораженным приступами тошноты и беспокойства во время горячки, поскольку этот эликсир не разжижает и не возбуждает кровь; он не увеличивает ее волнение, однако укрепляет желудочки сердца, покрытые толстым слоем осадка, полученным сверхъестественной ферментацией. Все это эликсир делает с помощью пропитывания желудка сладким ароматом, укрепляя весь организм свежими силами.

Я сказала Дотторе, что мне нужно поехать в Венецию по семейным делам.

Он попытался поверить каждому слову, в то время как Зани слушал молча и закатывал глаза, словно заметил очередную седую нить в моих волосах. Несмотря на это я крепко поцеловала Зани в щеку, и он, хотя потом и вытер ее, не отпрянул от меня и не протестовал, когда я пообещала присоединиться к ним снова, если вернусь в Лондон. При этих словах у Дотторе проснулись итальянский акцент и легкая грусть. Он заказал бутылку портера, чтобы разнообразить наш прощальный обед из сосисок и лука. Мне нужна была свежая голова, потому я почти не пила. После веселого вечера в «Якоре», «Колоколе», «Джордже» и «Фезерзе» я захотела выкупить один из моих костюмов. Передник с толстой подкладкой помогал мне делать вид, что я примерно на четвертом месяце беременности — это должно было подтвердить благотворное действие одного эликсира, предназначенного для безболезненных родов. Зани ни на секунду не прекращал спорить с Дотторе, не выражая ни малейшего сожаления по поводу моего отъезда, однако впервые он сделал мне небольшую уступку.

Прежде чем завалиться спать, Дотторе Велена произнес речь, которая быстро свелась к романтическим признаниям; он даже подошел неровной походкой к моей корзине, слабо попытавшись покуситься на меня. Я ударила его по голени щипцами для снятия нагара со свечей, и он повалился в очаг, громко стукнувшись лбом. Там же он и заснул, вымазавшись пеплом, пробормотав что-то о «невозможности склеить разбитое сердце без помощи фей».

Мы попрощались на следующее утро в хорошем, хоть и немного подавленном расположении духа. Зани ушел еще до рассвета, вероятно, чтобы поискать «горяченького», а также чтобы избежать неловкости расставания. Я большего и не ожидала, потому положила пирог с угрями, завернутый в красивый платок, на доску, где он обычно спал.