Когда пробьет восемь склянок - Алистер Маклин

В постели лежал только один человек, но он полностью заполнял собой всю кровать. Довольно трудно определить рост лежащего, но могу сказать с уверенностью, что если бы этот мужчина выпрямился, то он, без сомнения, получил бы сотрясение мозга. Он лежал, повернувшись ко мне, но тем не менее я мог увидеть не многое, потому что густые пряди темных волос закрывали лицо. Кроме того, у него была роскошная черная борода — таких я еще не видывал. Человек крепко спал.

Я подошел к нему и довольно сильно ткнул в ребра рукояткой пистолета. Это ерунда для человека такой комплекции.

— Просыпайтесь, — сказал я при этом.

Он проснулся. Я деликатно отступил от кровати. Он потер глаза волосатой рукой, оперся о кровать и сел. Меня бы не удивило, если бы на нем оказалась медвежья шкура, но он был в пижаме, которая свидетельствовала о вкусе и очень мне понравилась.

Почтенные граждане, которых в ночной час будят незнакомцы с пистолетами, реагируют на это самым различным образом. Начиная от страха и ужаса и кончая слепой яростью. Бородач повел себя иначе. Он уставился на меня из-под своих густых, свисающих темных бровей, и выражение его глаз напомнило мне о глазах бенгальского тигра, готовящегося к прыжку. Я отступил еще и сказал:

— Не делайте глупостей.

— Уберите-ка пистолет, Сын Солнца, — ответил он. Громоподобный голос, казалось, исходил из глубин Карлсбадского источника. — Уберите. Иначе мне придется встать, чтобы надавать вам по шее и отнять его.

— Ну и условия, — сказал я обиженно и вежливо добавил: — А если уберу, тоже надаете по шее?

На какое-то мгновение он задумался, а потом покачал головой. Протянув руку к столику, он взял большую черную сигару и закурил. Причем ни на секунду не спуская с меня глаз. В комнате сразу завоняло. И так как считается невежливым бежать и открывать окно без разрешения хозяина, я удержался и перестал удивляться тому, как он может переносить стоящий в сарае для разделки акульих туш запашок! Если сравнить его сигару с сигарой Дядюшки Артура, то последняя показалась бы теперь благоуханнее духов Шарлотты.

— Прошу извинить за беспокойство. Вы — Тим Хатчинсон?

— Точно. А кто ты, Сын Солнца?

— Филипп Калверт. Я хотел бы воспользоваться вашим передатчиком, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, мне нужна помощь. И вы даже представить себе не можете, как срочно она нужна. Если вы мне не поможете, то погибнут люди и несколько миллионов фунтов золота и драгоценностей.

Он проследил за тем, как одно из его особенно вонючих облаков поднялось к потолку, а потом снова устремил на меня свой взгляд.

— Вы из породы шутников, Сын Солнца?

— Слушай, ты, черная обезьяна, мне не до шуток! И поскольку речь зашла о прозвищах, то прошу перестать называть меня Сыном Солнца, Тимони!

Он подался вперед. Его глубоко сидящие, черные угольки-глаза были не такими уж дружелюбными, как мне хотелось. А потом его тело затряслось от смеха.

— Туше, как имела обыкновение говорить моя воспитательница-француженка. Может быть, вы действительно не шутите. Кто вы, Калверт?

Снова я встал перед альтернативой. Этот человек поможет мне только в том случае, если я скажу правду. А мне очень бы пригодилась помощь такого человека. И второй раз за эту ночь, и второй раз за свою жизнь я сказал:

— Я — агент британской тайной службы. — В этот момент я был рад, что Дядюшка Артур далеко отсюда боролся в бурном море за свою жизнь. Его кровяное давление и без того было выше нормы, а то, что я сделал сейчас, могло спокойно довести его до инфаркта.

Австралиец какое-то время размышлял над моими словами, а потом проговорил:

— Из тайной службы… Наверное, вы действительно оттуда или… или из сумасшедшего дома. Ведь в этом не признаются.

— Я вынужден. Все равно это стало бы понятно после того, как я расскажу то, что должен.

— Сейчас я оденусь и через две минуты, самое большее, буду в передней. А вы тем временем выпейте виски. — Борода задрожала, и я предположил, что Хатчинсон ухмыльнулся. — Вы найдете его там в достаточном количестве.

Я вышел и выпил виски, после чего успел осмотреть картинную галерею острова Крейгмор. Я был занят этим делом, когда появился Тим Хатчинсон. Он был одет во все черное. Штаны, куртка, дождевик и высокие сапоги. Да, размер кровати ввел меня в заблуждение. Ему было, наверное, лет двенадцать, когда его рост достиг шести футов шести дюймов. Он взглянул на картины и ухмыльнулся.

— Кто бы мог подумать! — сказал он. — Гуггенхейм и Крейгмор — центры культуры. Вы не считаете, что вон та, с кольцами в ушах, имеет на себе до неприличия много одежды?

— Вы, без сомнения, разграбили крупнейшие картинные галереи мира, — сказал я покорно.

— Я не знаток. Ренуар и Матисс — эти люди мне нравятся. — Это было настолько невероятно, что, наверное, так и было… — Мне показалось, что вы спешили. Я предлагаю опустить в рассказе все несущественное.

Я опустил. Но, в отличие от Шарлотты и Макдональда, Хатчинсон узнал не просто правду, но полную правду.

— Черт возьми! Это — самая грязная история, которую я когда-либо слышал! И самое главное, все это происходит здесь, под нашим носом. — Временами было трудно определить — австралиец Хатчинсон или американец. Позднее я узнал, что он несколько лет охотился на тунца во Флориде. — Значит, это вы летали сегодня днем на «стрекозе». Должно быть, вы провели чертовски неприятный день. Прошу извинить меня за Сына Солнца. Это следствие моего плохого настроения. Чего вы хотите, Калверт?

Я сказал, что мне нужно: его личную поддержку этой ночью и команду и суда на ближайшие сутки. А также немедленно воспользоваться радиопередатчиком. Он кивнул.

— Можете на нас рассчитывать. Я скажу мальчикам, и вы можете сейчас же садиться за передатчик.

— Я бы предпочел в первую очередь отправиться на борт нашей яхты, — сказал я, — и оставить вас там. А потом я вернусь и воспользуюсь передатчиком.

— Кажется, вы не очень-то доверяете своей команде?

— Я каждую секунду жду, что в дверях вашего дома появится нос «Файркреста».

— У меня найдется вариант получше. Я подниму парочку моих ребят, мы сядем на «Фармейн» — это моторная лодка, которая ближе всего к сараю, — и направимся к «Файркресту». Я взойду на борт, а вы станете курсировать на «Фармейне» поблизости, пока не передадите сообщение в Лондон. Потом вернетесь на борт яхты, а мои мальчики отведут моторную лодку обратно.

Я вспомнил о бушующих белых бурунах за пределами так называемой гавани и сказал:

— А не опасно выходить в такую ночь на моторной лодке?

— А чем эта ночь хуже остальных? Хорошая, прохладная. Вам трудно было бы дождаться более подходящей. Все это пустяки. Я видел своих ребятишек, когда они выходили ночью в настоящую бурю, да еще в декабре.