Привидение в кроссовках - Дарья Донцова

Итак, я вошла в кабинет.

– Ну, садись, кофе кончился еще утром, будешь чай? – спросил Ремизов.

– Извини, растворимый не пью, но вам принесла в подарок, – сообщила я, выставляя на стол банку кофе «Амбассадор», пачку рафинада, упаковку чая «Ахмад» в пакетиках, две банки паштета, сыр, колбасу и батон хлеба.

– Здорово! – обрадовался Витька и стукнул кулаком в стену.

Че­рез секунду в кабинет вошел молодой, незнакомый мне парень.

– В чем де­ло, – начал он, но потом осекся и заявил: – Ну, скатерть-самобранка. Нас угостишь?

– Бери, – широким жестом указал на стол Витька.

В кабинет влез еще один мужик.

– Нам че­го, зарплату сегодня дали? – поинтересовался он.

– У Витька день рождения, – ответил первый.

– Хорош вам, – рассердился Ремизов, – налили кофе и дуйте к себе, нам поболтать надо.

Потом он закурил и, стряхивая пепел в пустую тарелочку с надписью «Общепит», начал наконец рассказ:

– Жила-была на свете дама по имени Алла Сергеевна Рюмина. Работала всю жизнь в книготорговле и, медленно шагая по ступенькам служебной лестницы, делала карьеру. Помощник продавца, младший продавец, продавец, старший продавец… Основная часть ее карьерного роста пришлась на годы тотального дефицита книг, и Аллочка, как очень многие работники прилавка тех лет, пыталась поправить свое материальное положение, торгуя из-под прилавка Проскуриным и Пикулем. Если сказать честно, Аллочка не слишком нуждалась, потому что была замужней дамой, вполне счастливой в браке.

Коллеги по книжному магазину, а она всю жизнь проработала только в книготорговле, завидовали ей. За прилавками стояло много разведенных баб, а у Рюминой имелся супруг, Костя. Константин был художником и, как казалось, вполне нормально зарабатывал. У четы была хорошая квартира на Солянке, дачка, «Москвич» и, очевидно, сберкнижка. Если о наличии квартиры и автомобиля было известно всем, то о «золотом запасе», лежащем в сберкассе, коллеги только догадывались, но, видя, что Алла отлично одевается, пользуется только французскими духами и ездит каждый год в Крым, на море, предполагали, что у Рюминой припрятана тугая копеечка. Таково было внешнее положение вещей, потому что изнутри ситуация выглядела по-иному.

Константин практически ниче­го не зарабатывал, все благосостояние семьи шло от его матери, Татьяны Борисовны Алтуфьевой.

– Как, – заорала я, подскакивая на стуле, – Алла невестка старухи? Быть это­го не мо­жет!!!

– Почему? – усмехнулся Витька.

Я растерялась. Действительно, почему?

– Ну, она же Рюмина, а не Алтуфьева…

Ремизов кивнул:

– Правильно. Но разве не встречаются та­кие семьи, где жена оставляет себе девичью фамилию? Только ты случайно попала сейчас в самое больное место Аллы.

Татьяна Борисовна с первого дня восприняла будущую жену сына в штыки и категорически заявила:

– Константин, если ЭТА станет носить фамилию Алтуфьевых, на мою помощь не рассчитывай!

Костик, обожавший мать и всю жизнь живший по принципу: лишь бы не ругаться, пошел у нее на поводу.

Первое время молодые и Алтуфьева жили вместе, в доме на Федосеева, внизу очень удачно помещался книжный магазина, и Аллочка устроилась туда на работу замдиректора. Ско­ро, од­нако, Татьяне Борисовне надоели молодые, и она сделала царский подарок сыну с невесткой: квартиру на Солянке. Опустим тут всю историю, связанную с ее получением. Поверьте только, что старуха положила много сил и денег, пока добилась успеха.

Шла жизнь, у Аллы и Кости подрастал мальчик Валера. Алтуфьева отстегивала сыну вполне приличную сумму, и семья не бедствовала. Но каждый раз, ко­гда они собирались вместе на дни рождения, Новый год, Пасху, 7 Ноября или 1 Мая, Татьяна Борисовна заводила один и тот же разговор, начинавшийся все­гда одинаково:

– Мой папенька, Борис…

Далее следовал панегирик умершим родителям, рассказ об устойчивом финансовом положении маменьки и папеньки, их происхождении…

Дошло до того, что Аллочка лютой ненавистью стала ненавидеть всех женщин с именем Дарья и всех мужчин, которых зовут Борис. Да еще Татьяна Борисовна, забыв о хорошем воспитании, всякий раз завершала рассказ одинаково:

– Жаль, что в наше время благородное происхождение редкость, и ко­гда хочешь, что­бы в семью вошел новый, достойный член…

Тут она замолкала и принималась вздыхать, бросая многозначительные взгляды на Аллу, пос­ле че­го следовала новая порция историй. Демонстрировался тайный ход и сообщалось о спрятанном кладе.

Дома, на Солянке, Костик обнимал Аллочку.

– Не обращай на мать внимания, она гордится сво­им происхождением.

Аллочка кивала. Ссориться с содержащей их свекровью было нельзя.

– Как ты думаешь, клад – это правда? – спросила, услыхав историю в первый раз, Аллочка.

Костя пожал плечами:

– Мо­жет, и было что, только небось давным-дав­но пропало, дом сто раз перекраивали.

Поэтому Аллочка относилась к повествованиям старухи равнодушно, считая их идиотской выдумкой. Потом Константин умер. Аллочка осталась с сыном. Естественно, Татьяна Борисовна уверенной рукой перекрыла «денежный кран». Аллочка, возмущенная поведением свекрови, утащила у той парочку статуэток и колечко. Никаких угрызений совести она не испытывала. Брала, можно сказать, свое, все равно пос­ле смерти кичившейся сво­им благородством грымзы имущество достанется Валере, ну не ходить же сейчас парню в драных башмаках!

Сына Аллочка обожала до беспамятства, он заменил ей вся и всех: мужа, родственников, друзей. Почти до его двадцатилетия они везде появлялись вместе, чуть ли не за руку. Поэтому понятно, как Алла «обрадовалась», узнав, что Валерочка хочет жениться на Ксюше. Но, надо отдать должное Рюминой, она оказалась умнее Татьяны Борисовны. Отношений с невесткой не испортила, поселила ту на Солянку, а квартиру Шмелевой сдали.

Потом Валерочка решил сменить жену. Он, как и отец, стал художником, и, как папенька, неудачливым. Собственно говоря, Валера сидел на шее у матери, но та, считая ребенка гением, не возражала. Более того, именно Аллочка приду­мала, как отобрать у Ксюши жилплощадь. Ко­гда «операция» закончилась, Алла перебралась в Теплый Стан, оставив Валере хоромы на Солянке. Художник опять женился, че­рез месяц развелся, потом привел следующую обожэ, и Аллочка, устав от калейдоскопа чужих женщин на кухне, решила, что любимый сыночек должен получить свободу. Вот так они разъехались.

Незадолго до развода Валеры с Ксюхой позвонила Татьяна Борисовна, и завертелась история с письменным столом. Аллочка обрадовалась восстановлению дипломатических отношений со свекровью. Последние годы она жила очень бедно, отдавая каждую лишнюю копейку сыну. Поэтому в ее душе зашевелилась надежда на наследство.

«Ну ненавидит она меня, – ду­мала Алла, – но ведь Валерочка-то Алтуфьев, ему-то она должна все отписать».

Любовь к сыну начала принимать у Рюминой патологические формы, ей стало казаться, что весь мир только и думает о том, как его обидеть. Людям, которые «обижали» сына, мать мстила. Соседке, которая од­нажды со вздохом сказала: «Стареем мы с тобой, Алла, вон уже и у Валеры седина появилась», – Рюмина изрезала бритвой обивку на двери.

Никто не имел права говорить, что Валерочка плохо выглядит. Мужика в супермаркете, бормотнувшего вслед ее сыну: «Урод, че­го пихаешься!» – Аллочка облила кефиром, вроде совершенно случайно. Просто натолкнулась на парня и уронила открытый пакет.

Никто не имел права ругать Валеру. Алла рассорилась с большинством подруг. Од­на заявила:

– Мо­жет, твоему сыну профессию сменить? Ну сколько он собирается из матери деньги качать?

Другая обронила:

– Зря Валерке потакаешь, вырастила трутня.

Третья сдуру ляпнула:

– Валера-то разжирел, чистый кабан!

Ясное де­ло, что все эти дамы были изгнаны из дома. Любовь превращалась в фобию, в сумасшествие, в психическое заболевание.

Первый раз пос­ле многолетнего отсутствия Аллочка явилась к свекрови с коробкой шоколадных конфет под мышкой. Рюмина хорошо помнила о любви старухи к сладкому. Но шоколадки были с «начинкой». Аллочка накачала их димедролом.

– Зачем? – не утерпела я.

– Очень ей хотелось полазить в бумагах у бабки и узнать, на чье имя составлено завещание, – ответил Ремизов, – но номер не прошел. Свекровь съела пару шоколадок, и ниче­го не случилось.

Алла поехала домой, ругая себя на все корки. Ну как можно было забыть, что противная бабка, всю жизнь мучившаяся бессонницей, повторяла:

– Меня димедрол совсем не берет, наоборот, танцевать пос­ле его приема хочется.

– Понятно теперь, – вздохнула я.

– Что?

– Ко­гда я пришла к ней в гости впервые, Татьяна Борисовна вынула початую коробку конфет и угостила меня. Я чуть в обморок не грохнулась, мне от димедрола делается дурно.

Алла решает повторить попытку, приходит еще раз. Теперь она приносит коробку «Вишни в шоколаде», нашпигованную родедормом. Алтуфьевой хватает одной конфеты, что­бы заснуть.