По ту сторону тьмы - Йэн Бэнкс

Они сложили карту и вновь зашагали по окаймленной высокими стенами улице в сторону исторического факультета.

— Вот черт, неужели так заметно?

— К тому же ты выглядишь невыспавшейся.

Шеррис легонько потерла ладонями глаза.

— Хм, да уж.

— И кто же этот счастливчик?

— Музыкант.

— Струнные? Духовые? Клавиши? Композиция? — деловито осведомилась Зефла.

Шеррис усмехнулась, изогнув бровь.

— Ударные, — хрипло ответствовала она.

Зефла прыснула, затем снова посерьезнела и громко заявила, подняв голову:

— Не хвастайся, дорогая! Это неприлично.

— Черт бы побрал эту войну, — вздохнул Миц Энсил Годзикама, картинно откидываясь на ароматные подушки небольшой гондолы.

Он поднял за ножку бокал с крепким напитком, стоявший на столике посредине лодки, и деликатно пригубил, глядя на мягко сияющие фонари, мимо которых проплывала гондола. Фонарь на носу лодки тоже мягко светился, покачиваясь на конце изогнутой поскрипывающей тонкой ветви над головой. Люди в маскарадных костюмах прогуливались по набережной канала в нескольких метрах от них, посмеиваясь и помахивая флажками. Их лица были спрятаны под сказочными гротескными масками. Высоко над темной громадой города сверкал салют; вспышки высвечивали лиственные пологи Древодома, изредка обозначая силуэты сплетенных стеблей.

Шеррис — точнее, командир Одиннадцатой Эскадрильи Клиперов Нерегулярных Частей Антиналоговой Лиги — сидела тогда за столиком напротив Мица. Впервые, с тех пор как они встретились год назад, он видел ее не в форме, робе или грубой рабочей одежде. Сейчас ее глаза и переносицу закрывала радужная зеркальная полумаска. Голову венчало белое кепи с искусственными зелеными перьями. Платье тоже было ярко-зеленым — короткое, с глубоким вырезом, точно подогнанное по фигуре. Ноги, в соответствии с последними требованиями моды, покрывала прозрачная масляная полимерная ароматная пленка. У Шеррис были длинные ноги безупречной формы, и они сверкали, мерцали, искрились в свете висячих фонарей, качающихся на тонких стеблях над темным каналом.

Он не мог отвести взгляда от этих стройных, сильных ног. Он помнил, какова на ощупь эта полимерная пленка — сухая, мягкая и гладкая, она медленно испаряется при прикосновении, — блестящий покров в несколько молекул толщиной. Миц неоднократно испытывал это ощущение наедине с другими женщинами, и оно уже потеряло для него свою свежесть и эротизм. Но, сидя с ней в этой маленькой, тихо покачивающейся лодке в последнюю ночь фестиваля, ему хотелось приклеиться к ней, обнимать, гладить и целовать эту женщину больше, чем кого бы то ни было раньше. Желание было таким глубоким и сильным, словно это происходило в первый раз, и оно, это желание, жгло Мица, переполняло его, ослепляло и жидким огнем струилось по жилам.

Ему вдруг показался неуместным тот факт, что она — его командир, да вдобавок еще и голубых кровей. Эти мысли до сих пор почему-то не давали ему думать о ней как о женщине, к тому же женщине красивой и интеллигентной. А между тем женщин этого типа он безошибочно распознавал с первого взгляда, с первого слова и при первой же возможности стремился затащить в постель. С Шеррис же было не так. Он воспринимал ее не иначе как своего блестящего, но грубоватого и саркастичного командира. Или же — как высокомерную, презрительно-насмешливую голтарскую аристократку. И он отлично это сознавал…

— Тост! — Шеррис скрестила свои изящные ноги и подалась вперед, подняв бокал.

— За что пьем? — поинтересовался Миц, разглядывая искаженное разноцветное отражение собственного лица. Его радужная маска висела на веревочке, на шее.

— Тайный тост, — ответила она. — Секретный — каждый пьет за то, что загадает.

— Глупый обычай. — Он вздохнул. — О'кей.

Они чокнулись. Фигуры в масках, наряженные провинциальными разбойниками, бежали вдоль канала, вопя и стреляя из пугачей. Он не обращал на них внимания, глядя в ее глаза, и допивал коктейль. Пора уложить тебя в постель, мой командир, подумал он про себя.

Ее темные насмешливые глаза взглянули на него из-под маски. Губы чуть тронула улыбка.

На дно лодочки прямо между ними плюхнулась цветочная граната. Шеррис рассмеялась своим чувственным, холодноватым смехом и бросила гранату в него; он отправил ее обратно. Пахучий запал дымился, догорая. Шеррис прижала шарик размером с кулак, рассматривая его (и тут включилась синхронейросвязь — Шеррис ворвалась в него, как всегда бывало в подобных ситуациях, и он знал, что сейчас творится у нее в душе). Он ждал долгие секунды, чтобы вынудить ее действовать, затем, как только запал окончательно догорел, Шеррис перебросила ему гранату. Он расхохотался, переполняемый счастьем, и попытался отпихнуть цветочную гранату обратно.

Граната взорвалась с громким хлопком, подняв вокруг себя тучу разноцветных брызг, окруживших их тысячей крошечных бутонов. Некоторые пристали к его одежде, остальные оказались настолько маленькими и сухими, что попали в нос, заставив его чихнуть. Воздух наполнился сильным ароматом.

Он закашлялся, стараясь смахнуть цветы, с трудом осознавая при этом, что Шеррис хлопает в ладоши и безудержно смеется. Шутники на берегу свистели и веселились.

Миц сел, сморкаясь и продолжая смахивать налипшие цветки с пиджака. Несколько бутонов попало к нему в бокал; он сморщил нос и выплеснул пропахший цветочным ароматом напиток за борт.

— Штремский туннель! — возвестил сидевший на высоком постаменте посреди канала чиновник в официальном облачении. — Штремский туннель! Пятьдесят метров!

Он кивнул им и помахал рукой, точно знакомым.

Миц обернулся, глядя через нос плывущей лодки. Впереди виднелась широкая горловина туннеля. Большинство людей начали покидать свои лодки.

Кольцевой канал двадцатикилометровой длины, один из двух, опоясывавших город по окружности, некогда являвшейся городской окраиной, на самом деле был всего-навсего полым корневищем Древодома со срезанной верхней частью. Но на участке, к которому они приближались, верхушка срезана не была, и канал исчезал в темных недрах корня Древодома с небольшой холм величиной, покрывавшего дома и земли Штремской префектуры. Штремский туннель тянулся на пять километров. Лодка обычно преодолевала его не менее чем за время, которое большая часть людей — если они не спали и не занимались любовью — стремились выбраться из него.

Миц вновь повернулся к ней, со вздохом пожимая плечами.

— Ну, — произнес он, пытаясь придать голосу оттенок необходимого сожаления, — кажется, пора нам швартоваться и вылезать.