Декабристы - Бригита Йосифова

Вопрос: Кто из членов наиболее стремился к распространению и утверждению мнений общества советами, сочинениями и личным влиянием на других?

Ответ: Все члены общества равно соревновали в стремлении к сей цели.

Вопрос: С кем из членов общества были в сношениях?..

Ответ: Объяснение моих личных сношений, с кем именно — представить не могу, дабы не называть по имени.

Вопрос: В чем состояло ваше совещание с Пестелем в 1820 или 1821 году?.. Читал ли вам Пестель им приготовленную конституцию «Русская правда»?»

И следует невероятный ответ! Лунин дорожит дружбой с Пестелем и даже высказывает похвальные слова «Русской правде».

«Находясь всегда в дружеских сношениях с Пестелем, я в 1821 году, на возвратном пути из Одессы, заехал к нему в Тульчин и пробыл там три дня. Политических совещаний между нами не происходило… Давность времени препятствует мне упомнить о предмете отрывков, читанных мне Пестелем из его „Русской правды“. Но я помню, что мнение мое при чтении сих отрывков было одобрительное, и помню, что они точно заслуживали сие мнение по их достоинству и пользе, по правоте цели и по глубокомыслию рассуждения».

Ясные и разумные ответы Михаила Лунина определяют его твердую позицию революционера, оказавшегося в руках врага, определяют его непреклонную веру в необходимость революционных преобразований в России.

10 апреля 1826 года в сопровождении фельдъегеря и двух казаков Лунин отправлен в Петербург. Великий князь Константин считал, что сделал все возможное для своего адъютанта: предложил ему деньги и быструю карету, которая его доставит в Париж.

Но… Лунин отказался. Он заявил великому князю:

— Я разделял идеи своих товарищей. Сейчас и участь их разделю.

В Петербурге продолжается следствие. Долгие часы допросов, нелепых вымыслов. Все вопросы сводятся к единственной теме — замыслам цареубийства. Многие очные ставки, педантичное выяснение мнений, обстоятельств, показаний…

Начались пасхальные празднества. Над городом мелодичный звон колоколов. Следственный комитет продолжает свою работу. Он готовится к расправе и с Михаилом Луниным. Снова и снова допрашивают Александра Поджио. Каждый раз его спрашивают:

— Комитету известно, что вы, находясь в гвардии в 1821 году, состояли в знакомстве с членами «Союза благоденствия» Шиповым и Луниным.

Объясните откровенно, в чем именно заключались ваши связи с этими лицами и особенно каким образом и при каких обстоятельствах познакомились с Луниным? Что говорил он вам о целях общества, в котором состоял членом, о средствах, с которыми предполагалось достигнуть этих целей? Предлагал ли Лунин совершить покушение на жизнь ныне уже покойного государя — в виде рекомендации или в виде окончательного решения общества? Или просто как собственное предложение?

Поджио отвечает, что Шипов и Лунин приняли его в члены общества. И далее:

— Не помню, то ли в присутствии Шипова или без него говорили о целях и средствах общества, но он мне говорил о покушении на жизнь покойного государя, и с этим я был согласен. С того времени, то есть с 1821 года, я не видел и ничего не слышал о Лунине. Знал, что связи с обществом он не имел, поэтому ничего о нем и не слышал.

Чернышев доволен. В его руках важное показание: Лунин вербовал новых членов общества — это нечто такое, что до сих пор не было известно; не только в 1816 году, но и пять лет спустя, в 1821 году, Лунин продолжал подготавливать убийство царя.

После Поджио в комнату вводят Лунина.

Чернышев разглядывает своего бывшего знакомого. Оба офицера одного и того же полка — Кавалергардского. И оба высокие, сильные, храбрые. И оба умные и ироничные. Но сходство судеб завершается на этом.

Через три месяца Лунин пойдет по этапу в Сибирь, закованным в кандалы, будет там каторжником в рудниках. Через десять лет его освободят от каторжных работ и отправят на поселение в далекое сибирское захолустье. Через пятнадцать лет по велению царя ему вынесут новый приговор — акатуйская тюрьма, где спустя пять лет он найдет свою смерть.

Через четыре месяца после расправы с декабристами Чернышев будет удостоен графского титула. Еще через год станет военным министром. Через пятнадцать лет — князем, через двадцать три года — светлейшим князем. Через тридцать лет бездарный генерал потерпит поражение в одном из сражений в Крымской войне (1853—1856). Через тридцать один год он подаст в отставку и умрет.

Две судьбы, два жизненных пути людей, которые встретились на этом допросе.

В комнате царит напряжение. В протоколе не значатся заданные вопросы. Записаны только ответы Лунина.

Сначала повторяются старые, отправленные еще в Варшаву вопросы, на которые Лунин ответил ранее; на этот раз его ответы еще более остры и убедительны. Чиновник записывает. Чернышев спокойно слушает своего бывшего знакомого.

Но вдруг Чернышев решает действовать открыто. Он говорит Лунину, что его родственники Никита Муравьев и Сергей Муравьев-Апостол, а также близкий его друг Пестель дали показания, что он, Лунин, лично задумал убийство царя «партией в масках» на Царкосельской дороге.

Лунин молчит. Взоры всех устремлены на него. Наверное, это была одна из труднейших минут в его жизни.

Отрицать показания друзей и товарищей по судьбе бессмысленно. Они прямо направлены против него! Признать же — значит: самому подписать себе смертный приговор. И Лунин спокойно заявляет:

— Намерение совершить покушение на в безе почившего государя-императора я не имел. В разговоре, когда одно предложение отвергалось за счет другого, возможно, я и упоминал о какой-то партии в масках на Царкосельской дороге. Но полковнику Пестелю к капитану Никите Муравьеву я никогда не делал такого предложения»

Чернышев идет дальше. Он напоминает о показаниях Поджио. Для Лунина теперь предельно ясно — и теми, и другими показаниями преследуется одна цель: обвинить его в намерении убить царя. Он вновь вынужден защищаться.

— О покушении же на жизнь покойного государя, — говорит Лунин, — ему, Подокно, мог не иначе говорить, как в разговоре о мнении некоторых членов общества.

Чернышев встал. Допрос окончен. Лунин оказался более сильным, чем тот предполагал.

Лунина вызывают на допрос во второй раз. Результат тот же. 3 мая 1826 года он посылает письменные ответы на поставленные ему вопросы. Для Чернышева все это равно победе. Он отправляет показания Лунина Николаю» I. Но для царя важны не столько сами показания» а факт, что Лунин в конце концов признал, проговорился о «нартшг в масках». Но уже 27 апреля Николай I пишет Константину в Варшаву: «Вы должны уже знать, что Лунин наконец заговорил, хотя раньше отрицал все, и, между прочим, признался, что перед своим, овъездом отсюда предлагал убить императора по дороге в Царское Село, употреби» для этого замаскированных лиц!»

На это письмо великий князь Константин ответил: «Я опомниться не могу от ужаса пред поведением Лунина. Никогда, никогда я не считал его способным на подобную жестокость, его, наделенного недюжинным умом, обладающего всемт чтобы сделаться выдающимся человеком! Очень обидно, мне жаль, что оказался столь дурного поведения. Вообще мы живем в век, когда нельзя ничему удивляться….»

Лунин изолирован ото всего. Его поглотили долгие и монотонные дни и ночи в Петронавловской крепости. Это время раздумий, переосмысления и переоценки всего — жизни, убеждений, друзей. Горькие, тяжелые месяцы одиночества. Он ничего не знает о многих своих друзьях. Некоторые из них также, не знают, что он. арестован и заточен в Петропавловскую крепость. И только позже, в Сибири, он узнает правду. И напишет: «Некоторых из заключенных содержали в цепях, в темноте, томили голодом; других смущали священники» имевшие поручение выведать тайны на исповеди и обнаружить; иных расстроили слезами обманутых семейств; почти всех обольстили коварным обещанием всепрощения.

Одна же из основных причин нравственной капитуляции некоторых из декабристов — отчаяние. Все схвачены! Великое дело погибло! Тайное общество разгромлено. Его прекрасные, умные и гордые основатели в руках царя. Наступил конец…»

Вспомним, «первый декабрист» В. Раевский арестован еще в 1822 году и многие годы молчал. Но он знал, что там, за стенами крепости, сохранено и продолжает свою деятельность Тайное общество.

Схваченные декабристы теряют веру, утрачивают какую бы то ни было надежду на будущее. У них нет опыта революционной борьбы, отсутствуют революционные традиции. Этим дворянам, аристократам не только в прямом смысле этого слова, но и аристократам чести, аристократам слова, психологически трудно не верить обещаниям царя, преодолеть иллюзии, связанные с его «честным словом». Какое-то восторженное, даже наивное ослепление видится в показаниях многих из них. (Ми верят, что искренность и любовь к отечеству тронут царя. И он с пониманием отнесется к их великому делу.