Кривое зеркало (СИ) - Ловыгина Маша

— Эти да, — Ряшенцев грустно усмехнулся, — им на улице в грязи слаще, чем дома. Понаслушался я у Танюши таких рассказов. Девчонки из отдела по детской преступности к ней на чай заходят. Ведь вот какие нервы надо иметь, чтобы общаться с мальцом лет десяти, когда он на тебя как взрослый мужик смотрит? И форы тебе даст по знанию всякой дряни, наркоты и беспределу. А девчата с ними по-доброму пытаются, объясняют.

— Через пару лет обрастут бронёй, и ничего смущать не будет.

— Да не хотелось бы, по-человечески оно как-то лучше. Есть там одна беленькая такая, фигуристая, — Колюня мечтательно поднял глаза к потолку.

— Товарищ лейтенант, побойтесь бога! И Татьяну! — Муратов направился к двери, — ты же понимаешь, не наш это случай. Благополучная девочка. Такая за приключениями не пойдёт вот так вдруг. Ну, хоть кто-то бы да намекнул, хоть где-то да она бы себя выдала. Нет, Колюня, носом чую, жива она.

— Дык хорошо бы, кто же будет против.

Муратов взглянул на часы и быстро ретировался.

Борис ждал Муратова в своей машине недалеко от клиники и увидел того, когда Казбек выходил из метро. Посигналив, он вышел.

— Хотите, зайдём в кафе? Или просто пройдёмся?

— Как пожелаете, — Казбек пожал протянутую руку.

— Тогда пройдёмся. Мало бываю на воздухе. — Мужчина приподнял воротник пальто и запер автомобиль.

— Как чувствует себя Нелли Фёдоровна?

— Как? — Борис достал сигарету и помял её в руке, — нам всем сейчас очень тяжело. Неизвестность хуже смерти.

— Да, абсолютно с вами согласен. Поэтому хочу задать несколько вопросов. Они, может быть, покажутся вам, несколько, — Муратов помедлил, подыскивая правильное слово, — бестактными?

Алимов удивлённо поднял брови.

Они шли по тротуару вдоль больничной стены, направляясь к небольшому парку с часовенкой из белого кирпича.

— Задавайте ваши вопросы, — голос Бориса был уставшим, и весь вид его напоминал лишь тень того импозантного мужчины, которого Казбек увидел первый раз всего лишь несколько дней назад.

— Это касается вашей семьи.

— Моя семья невелика, как вы знаете. Кроме Нелли и её семьи у меня никого нет.

— Я хочу спросить про вашего отца, Шамиля Алимова.

Рука Бориса дрогнула, и пепел неловко упал ему на лацкан. — Мой отец давно умер.

— Вы выросли без матери?

— Да. Насколько я знаю, она отказалась от меня после моего рождения.

— Вы не пытались её найти?

— Зачем? — сипло произнёс Борис и выбросил сигарету. — Видите ли, я не сентиментален. Мой отец был достаточно известным человеком. И обеспеченным. Уверен, что, если бы эта женщина хотела меня найти, она могла бы это сделать. Тогда я был достаточно молод, чтобы как-то понять и… — он поморщился, — принять её. Мне всегда не хватало матери, но потом появилась Нелли. Моя сестра.

— Ваша сестра, — эхом отозвался Казбек. — Но она не была вашей сестрой. У неё другие родители. То, что она с детства жила с вами, не значит, что…

— Послушайте, — Алимов резко остановился. — Она самый близкий мне человек, я отношусь к ней как к родной сестре!

— Вот как? Тогда помогите мне прояснить ещё один момент. Валерия ваша дочь? — скорее утвердительно спросил Муратов, не глядя на Бориса.

Алимов поднёс руку к лицу и потёр лоб. Казбек отметил про себя, какие красивые и ухоженные руки были у Бориса. Молчание затягивалось.

— Борис Шамильевич, я вас не осуждаю, поверьте. Всё, чего я хочу, это найти девочку. Пока мне не удаётся даже составить её психологический портрет. И знаете, почему? Потому что картинка настолько идеальна, что совсем не кажется мне правдоподобной. Разумеется, я не хочу сказать, что Валерия совсем не та, какой мне все её рисуют. Я даже склонен верить тому, что она действительно абсолютно безгрешна. Но обстоятельства складываются таким образом, что все эти ваши тайны и недоговорённости в прошлом и настоящем, могут оказаться тем самым спусковым крючком, в результате чего и произошла вся эта история. Разве вы не согласны со мной?

— Господи, да какая разница, — в глазах Бориса стояли слёзы, — я не знаю! Может быть я.

Лицо Муратова вытянулось, — между вами огромное сходство, разрез глаз, губы, брови…

— Я очень похож на своего отца… — Борис был мертвенно бледен, даже губы приобрели фиолетовый оттенок. На его лбу выступила испарина.

Муратов внутренне содрогнулся.

Порыв ветра зашевелил кроны деревьев, и они, словно участвуя в разговоре, зашептались между собой, склонив друг к другу лысоватые, в едва начавшей расти, молодой зелени.

— Частенько захожу сюда, — Борис резко сменил тему. Повернул к часовне и поднялся на пару ступенек. — С некоторых пор, знаете ли, душа требует. — Зайдёте?

Муратов кивнул и последовал за ним. Борис достал из портмоне несколько купюр, запихнул их в ящик для пожертвований, зажёг свечу перед иконостасом, перекрестился.

— Я знаю, что прощения мне нет. Да и не за себя прошу. Есть вещи, которые я не готов и не хочу обсуждать ни с кем, кроме него, — мужчина быстро взглянул на икону и тяжело вздохнул, — Если позволите, я пойду. Может быть, потом я буду готов, но не сейчас.

Муратов молча стоял, пока Борис спускался вниз, затем вышел сам, двигаясь на несколько шагов позади Алимова. Когда Борис дошёл до тротуара и развернулся в сторону своей машины, он остановился и, достав сигарету, стал чиркать зажигалкой. В этот момент на дороге появилась грязная иномарка. На бешеной скорости она неслась вдоль обочины, и Муратову даже показалось, что он слышит, как она задевает поребрик тротуара. Прозвучали два глухих выстрела. Борис сделал шаг, выронил сигарету, а затем рухнул на землю, нелепо подвернув руку. Казбек уже бежал к нему, на ходу вызывая опергруппу и «скорую помощь». Он видел, как со стороны входа в больницу к нему бежали люди, и это давало хоть какую-то надежду на то, что Алимов выживет.

34

— Это по «Кентавру», прислали сегодня, — на стол легло несколько листов с фотографиями и кратким резюме.

Байрамов вернулся к столу и, не взглянув на секретаршу, поправил на носу очки в золотой оправе.

— Я могу идти? — девушка напомнила о себе.

Кивнул, затем сгрёб все бумаги в портфель из крокодиловой кожи и, оглядев кабинет, вышел.

— Машина готова. — Секретарша встала из-за стола и нервно одёргивала костюмчик, пока Байрамов не скрылся за дверью. Выждав несколько минут, она взяла телефон.

— Привет, это я. Всё отдала, как договаривались. Нет, ничего не сказал. Не уверена, не знаю…Мне ещё твоих упрёков не хватало!

Внутрь заглянул Равиль.

— Нет, мама, я больше ничего не хочу слышать! — девушка демонстративно положила трубку и приветственно помахала Равилю, — Байрам уже спустился.

Равиль на секунду задержал взгляд на мобильном телефоне, затем выдавил из себя кривую полуулыбку.

Руслан ещё раз прошёлся по всем подсобкам и, казалось, заглянул во все углы. Торговый зал сверкал чистотой, товар на витринах расставлен с геометрической точностью. Продавщицы в белоснежных кружевных ободках, словно по струнке, вытянулись вдоль прилавков. Руслан видел, как у некоторых из них, стоявших по двое, шевелились губы. Бероев, как и всякий богатый и внешне привлекательный мужчина, знал эти взгляды и тихий шепоток за спиной. Было ли это приятно? Скорее забавляло. Наблюдать за людьми, которые, словно в курятнике, довольствуются крошками, рассыпаемыми такими как он, было увлекательным зрелищем. И, если в глазах мужчин он читал злость и зависть, то неприкрытое вожделение со стороны разновозрастных женщин питало его эго и брезгливость одновременно.

Красная атласная ленточка на входе, аромат колбасной и сырной нарезки на пластиковых тарелках, разноцветные воздушные шарики, воткнутые в белые палочки-макаронины.

— Когда соизволите начать, Руслан Тимурович?

Бероев взглянул на золотой «Ролекс», — пора. Задерживаться не хочу, масса дел. Как только дядя подъедет, сообщите мне.

— Разумеется, — управляющий попятился назад, подгоняя помощников активнее собираться в приветственную группу.