Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Современная проза » Нежный театр - Николай Кононов

Нежный театр - Николай Кононов

Читать онлайн Нежный театр - Николай Кононов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 70
Перейти на страницу:

С отчаянной радостью стрелка я засекаю свое несовпадение со всеми. Мужчинами, женщинами, детьми. Все они мне кажутся взаимозаменяемыми. И я вижу себя в зеркальной стене театрального подъезда нарядной жертвой и тайным палачом, который все это измыслил.

Он ожидает Эсэс. Они еще незнакомы.

Это главное условие моего бреда, я будто заточен в себе, и вынуть или выудить меня на свет божий невозможно. Ведь я сам себе заказываю свет.

С досадой думаю о том, что ни мать (она просто не успела), ни отец никогда не водили меня в театр. Да, впрочем, бывал ли отец в этом здании хоть однажды? Может быть, только на торжественном собрании своей любимой партии, которая дала ему, как он торжественно выражался, «все, вплоть до жизни». В той его фразе меня до сих пор по-настоящему интересует только слово «вплоть». А может быть так, в два слова? «В плоть». Дело в том, что у меня-то ничего никогда не случалось «вплоть», то есть я был плоть от плоти сам от самого себя, и сам собою наполнен – «от и до». Сам для себя – как излишество.

Самое главное теперь – вытерпеть ее опоздание и не очень увлечься отвратительной пьесой. Поэтому я старательно выбираю самые плохие, ходульные, лучше к политическим событиям. Вроде дня рождения Маркса. Или его жены? Или его друга Энгельса? Ни Карла, ни Фридриха на сцену пока не выпустили. Они эпистолярные персонажи. Фигуранты зачитывают выдержки из их писем. Так плохо, что даже раздражение неуместно.

Чтобы надеяться было не на что.

Оставь надежду всяк сюда ходящий.

«Ходящий, хулящий, худющий», – скандирую я про себя.

Все должно начинаться именно там и именно с того, что Эсэс нет. Просто и вообще. Нет. И я в это начинаю верить. Как пыльный занавес, передо мной разверзается кошмар. Я делаюсь сам собою – без букета, в партере. Рядом пустые места. Холщовый сумрак зала.

Она будто подобрала меня на фронте. Связь с медсестрой – старинный скабрезный сюжет, наивный и глупый, полный горечи, чреватый утратой. Но только не с моей стороны.

Я никогда не мог сфокусироваться на чертах ее лица. Они от меня всегда ускользали, стекали за обратную сторону моего зрения. Куда-то за оборот. Стоит ли мне говорить, что мы с нею и не думали любить друг друга. В обычном смысле. Ведь нас связывала более глубинная связь – необходимой зависимости, порочного уговора.

Именно поэтому она всегда представала чем-то вроде англосаксонской куклы, героиней быстрого хмельного фильма. Правильные черты лица всегда выскальзывали из моего зрения, потому что я никогда не смотрел на нее цепким взглядом, каким смотрят влюбленные.

Мягкость и жалкость, – то, что меня волнует в подобных случаях, лежали за границей моих визионерских возможностей. Я не нуждался в ее специфических чертах, так как думая о ней – представлял только самого себя, словно перед зеркалом, – томящегося, изнывающего от ожидания. И, честно говоря, нисколько не удивился бы, если бы кто-либо из «доброжелателей» указал мне женский вопиющий и ужасающий изъян в ней. Ведь мне виделась в ней только плотская машина, специфическая, нужная мне. Без нее мне не справиться с бытием.

Да и голос ее всегда приходил ко мне, словно она транслировала что-то из самой глубины моего тела. Эта стабильность была необходимым качеством, условием возобновляемости моей жизни. Ее малоизменчивости.

Просто женщина из общественного транспорта, которой все же стоит уступить место. Вот она опустилась на сидение, достала плохую книжку, и ее слабый лик мелькнул, окунувшись в буквы. Я тоже прочел какое-то краткое предложение, другое, реплику, и она перевернула страничку.

Я навсегда отстал.

Так что нос, брови, веки, скулы, виски – с завидной мягкостью выскользнули из моей памяти. Увы, я запомнил ее как комикс!

И между эпизодами не было промежутков. Будто я посещал амбулаторию, и душевные раны выразительно заживали, меняя былую эластичность на жесткость бесчувственного рубца.

Серия перевязок.

Это соответствовало моей нелюбви к театру. Я не верил ни одному слову, доносящемуся со сцены. Я сомневался во всех словах. Я пытался их не слушать, или слышать так, чтоб не задумываться о смысле. Но их вульгарные мантии были пошиты из дешевой шумной мишуры. Это был сплошной обман. Тусклый и безрадостный. Будто вот-вот обворуют, и я сам себя к этому приуготовил.

В антракте в красном платье, словно примеченное мной в больнице белье разрослось и стало сплошным, Эсэс опускается ко мне по широкой лестнице. Она плотная и сильная. Она влита в свое одеянье как моллюск. Как самозародившаяся, колеблемая по неизвестным законам субстанция. Ртуть? Ее не смачивает ни липкий воздух театра, ни воспаление моего взора. Я вижу ее впервые, мы оцениваем друг друга, нисколько не смущаясь. Мы довольны, что все-таки встретились, невзирая на опоздание.

– Как звать вас?

– Строгая сестра. Сонная стрела. Серная сурьма. Сильная синева.

– Это вы крикнули с балкона мужским прокуренным голосом «не слышно, повторите!»?

– Так как молчанье порывает нити!

– Во дворце Минотавра, на Крите.

Я сам с собой затеваю этот диалог.

___________________________

Звуки шагов Эсэс, точнее шлепки ее туфель об асфальт были всегда равны моей эмоциональной затрате, необходимой для отвлечение на эту подробность. Мне чудилось, что я вижу не ее обутую стопу, а ожившую анатомию учебного слепка, рисунка или скульптуры. Я не мог и не хотел мыслить ее телом. Мой мир, которому она была равна, был очень жёсток. Сколько я не вслушивался – ничего кроме следов чрезмерного напряжения, преодолевающего болезнь неподвижности, обнаружить не мог. Все звуки не имели восходящей линии, они состояли из спазмов. Вскрики, всхлипы – все, чему потребна приставка «вс».

Это происходило во мне, росло из меня, озвучивалось, наделялось рубленным экстатическим размером и щемящим запахом затхлости.

Я несколько раз угощаю Эсэс по дороге мороженым.[74]

Это угодливая подчиненность обряду прогулки с милой статной дамой. Но на самом деле это тайная ловитва особенного звука, который так по сердцу мне. Это она меня ему научила. Когда берет зубами край вафельного стаканчика, хрусткого и жалкого одновременно.

Итак, вафля хрустит у нее на зубах, запуская во мне сцену из фильма, где героиня, в прошлом узница концлагеря, в замкнутом номере паршивого отеля вот-вот порежет себе губы, уста, весь свой рот осколком стеклянного вместилища. Кажется, в фильме есть даже чавкающий звук раненой утробы. Женщина помечена своей страстью, которую питает к бывшему стражнику, столь ласково бинтовавшему в лагере ее рану, ссадину, ожог. Она вот-вот поменяет свою белую ровную жизнь на ужасные всплески и нераспутываемые узлы. Она вот-вот выворотит бремя своего бытия, как красную с исподу живую перчатку.

Это апофеоз самообладания, так как претерпеваемая боль проистекала не следствием вины, а произволом выбора.

Вот моя подруга, жрущая стаканчик, грозно ломающая белые зубы о фарфоровое блюдце (она взяла его однажды в рот, так как белая масса растаяла и ложечкой ее было не собрать), напоминала мне языковой знак. Не букву, а именно знак – твердый, твердящий восклицание, забирающий у него писк ничтожества, насыщающий дифтонгом, специфическим носовым звуком – «в себя».

Это был знак не страдания, а внезапной боли, от которой ничего не болит, а случается – оползнем в недра, туда, откуда нет хода назад.

Мне казалось, что ее тело было зрячим, в отличие от ее глаз, которыми, как чудилось мне, она меня не видела. И я правда не знаю – как струились вены на ее руках, сух ли был ее язык и как она отворяла рот, и как там ворочались слова. Иногда я ловил асимметрию ее улыбки – быстро, за один мгновенный взгляд, будто в меня стреляли. Но все-таки она была уплощенной, так как ее имя, состоящее из двух одинаковых букв, заслоняло от меня ее тело. Оно было как марка авто. Больше чем автомобиль. Я чувствовал ее как границу, как краевые условия, как описание функции.

Она бодро и долго излагает мне подробности больничного дня. Кого привезли, кто с чем. Разнообразия, к счастью, никакого. Как кого попользовали. Но вот она говорит о детстве. И я представляю ее прошлое, расцвеченное алыми проблесками различных зорь ее злого кукольного отрочества.

Она повествует простыми бесцветными словами, не обладающими силой. Но за ее речью, описывающей простые действия дневных рычагов, есть второй, неподразумеваемый ею, но столь нужный мне план.

Скажем, – жирные дальневосточные лопухи облаков, воспаленные с исподу.

Из-за алого напряженного, теснеющего словно отек платья.

Еще – казахская утренняя сумятица степной ветрянки.

Из-за ее чересчур назойливой пудры.

Наконец, поволжская краснота, будто натерли веслом непривычную ладонь.

Когда она под столом сжала мое колено.

Как должен был вообще-то сжимать ее колено я. Но у нее так здорово получается захватить мою коленную чашечку.

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 70
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Нежный театр - Николай Кононов торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит