Окно в потолке - Радиф Фаритович Кашапов

Когда юрист ушел, Марина, съев еще одно пирожное, позвонила подруге, недавно съездившей в Испанию для проверки обстановки. Если нет родственников с жилплощадью, надо искать ее там, где она дешевле. Искать новых родственников, молодых, живых, обеспеченных. Или просто делать ту же работу в более цивилизованной стране. В конце концов, она не только профессионал, но и философ, а в теплом климате второе в определенные часы даже важнее.

Путешествие оказалось не самым легким делом, однако после двух суток (они казались таковыми, возможно, она ехала и меньше, но – 48 часов, пусть так будет для небольшой дозы красоты).

Напротив нее сидел достаточно пьяный паренек в армейской рубашке и грязноватых больших ботинках и рассказывал, как он работает, склеивая ванны. «Вообще отличная такая тема, понимаешь? – на ты он перешел полчаса назад. – Обновляем ванны, новые делаем, декор, такая профессия, творческая, можно сказать». Инна его и не слушала, просто смотрела в одну точку над его головой и в 505-й раз читала заголовок в газете, что лежала за сеточкой в компании с полиэтиленовым пакетом. Половины букв не видно, однако ясно видны слова: «Альтернативы нет – заявляют».

У Инны могли быть варианты в Питере получше и похуже. Коммуналка на шесть комнат на Пяти углах с людьми степенных профессий, вроде хирурга или архитектора. Общие деньги на туалетную бумагу и пакеты для мусора. Никакой громкой музыки вечером.

Или четверо экспатов, живущих окнами на набережную. Обязательно – бармен и учитель английского. Первый приводит подруг и друзей в пять утра после окончания смены, ко второму ходят стройные блондинки в развевающихся мини-юбках и их мамы в жакетах. Постоянно гостит милиция.

Или замкнутое сообщество промоутеров и дизайнеров – по ночам они придумывают новые вечеринки, при этом сами дома не веселятся, а только пишут письма и водят пальцами по тачпэдам. Глубоко-глубоко во дворах стоит их дом. Выходят только за едой и в день икс, когда предстоит потратить деньги спонсора на еще одно сомнительное мероприятие.

Аналог – девчата, штук пять или шесть, все ходят в Муху или Репина, клеят макеты, шьют платья и вместе клеят полоски картона на эскизы к экзаменам. Питаются йогуртами и овощными супами. Раз в неделю кто-то обязательно покупает торт. Инна убеждает их основать креативную фирму – и успешно продает их продукцию за рубеж.

Даша однажды рассказывала, что ее закадычные друзья живут под самой крышей в огромном торговом центре на Невском проспекте. Последние этажи все не могут продать, там голая проводка на стенах, каждое окно выходит на крышу, но чтобы не напали не погибающие тараканы, один из чудиков спит на шкафу – и пока что оттуда не падает. Все-таки – это хороший или плохой вариант? Инна точно не тронет обнаженное электричество и против тихих дуростей ничего против не имеет. Ее смущают только люди, куряющие прямо в прихожей и на кухне – отчего пальто, куртки, шапки, береты, кажется, даже пластиковые тарелки пропитываются запахом табака. Ну, это она смогла бы уладить.

Отлично было бы иметь в квартире животных – крыс, котов, улиток, морских свинок…

Но ей достались эти четверо, дела кончились не так хорошо и зло, как хотелось.

Когда солдатик перешел на подробности покупки «будущей 12-й», на которой он с корешами тут же отправится на море жарить шашлыки (на новенькой тачке с севера на юг, до Азовского моря, к станице, к однополчанам), Инна вышла покурить. Зажигалка, сигарета, дверь в тамбур – все приходилось делать левой рукой. Потому что она все еще остерегалась снять с правой повязку. Хотя и противно было ходить с ней навесу, постоянно вызывая жалость. Поезд ужасно трясло, она чуть не опалила фильтром губы, безумно хотелось спать, а этот товарищ напротив вылезал через 20 минут – если его проводница сама не вытащит. Так что можно еще потерпеть. Инна уже собиралась пойти в вагон-ресторан, когда ей позвонили. Опять мама. Истратила на нее уже, наверное, тысячу, если не считать всю плату за роуминг у самой дочери.

– Привет, милая! Как дела? Все не спишь?

– Господи, мама, сколько можно. Я же утром уже буду дома.

– Знаешь, я бы ни о ком не волновалась бы, но только не о девушке, которая из окон падает. И из больниц сбегает. Мы же могли тебя сами довезти, под присмотром. Так ведь нет, обманула врачей, деньги добыла…

– Мне одолжили. Мама, я же все объяснила! Давай дома поговорим! Не трать время!

– Ладно, ладно, пока.

Инна взяла коньяк и стопку лимонов, села подальше от выхода, в вагоне осталось совсем мало народу. Она вновь достала то короткое письмо и перечитала.

«Валя, привет!

Все очень срочно, поэтому я попросил, чтобы это сообщение тебе передали не почтой, а с моими случайными знакомыми. На телеграф совершенно нет ни копейки. Я работаю всего три дня, так что выплатят первые кроны только к концу недели. Хотел сказать, что в ближайшее время ждать меня не стоит, я еще задержусь. Не могу сказать точно где, потому что тут какие-то проблемы с границами. Вообще, в воздухе пахнет войной, даже такой дурак, как я, это чувствует. Но я скоро доберусь до дома. Жди».

Собственно, смысл был вовсе не в тексте, а в том, что его – изрядно помятое и, похоже, старательно высушенное, ей принесла Марина, когда еще раз, уже одна, по собственному почину, заходила к ней в больницу. Сказала несколько дежурных фраз, а потом передала письмо – со словами, что это она нашла в квартире, в числе многих других бумаг.

– Это, видимо, каких-то моих родственников. Мне кажется, я как-то связана с людьми, которые жили… там, раньше, лет сто назад. Ты уж извини, что так вышло. Письмо – так себе. Но, в общем, тебе же тоже интересно. Ну… то есть… ты, конечно, не родственница, но с другой стороны, словом, так…

Инна зашла в купе, когда два пустовавших до этого места занимала мать с дочерью. Она быстро забралась на верхнюю полку и заснула. Ночью она простудилась, да настолько, что потом пришлось матери разрывать между ней и внуком, который сам все лето пролежал в больнице с тонзиллитом.

Ему приснилось, что его дед – агент ГРУ, что он погиб при исполнении важного позорного задания. А его бабка просила его спеть пару народных болгарских песен, вспомнив корни, ведь сыночек, папаша твой, совсем родную речь позабыл, говорит, ему по статусу и профессии не положено. И в первый раз, когда он взял в руки