Одинокий колдун - Юрий Ищенко

— Ее надо прикончить! — шепотом вскричал старик, и с беспомощной судорогой отчаяния на лице забарабанил по столу обоими кулаками. — Щенок, дрянь, сучонок, ты же просто втюрился, ты тащишься, глядючи на нее. Она теперь знает, что ты колдун дерьмовый, ни фига не смыслишь и не можешь?

Егор кивнул. Но возразил:

— Ты обвиняешь ее, даже не спросив, чего хочет она сама.

— А что толку ее спрашивать? Ты не знаешь, а я знаю, что три сестры и их мамаша, пусть даже старая карга в городе отсутствует, они не существуют сами по себе. Они образуют одно целое, которое способно управлять и повелевать любой из составных частей. Эта девица может не сознавать, что делает, может думать, что хочет добра или независимости, а в то же время ее руками или ее телесами главная сестра вместе с Вандой будут готовить убийство.

— Она перестала быть ведьмой. Она сбросила кожу, волосы, поменяла цвет глаз. Я не думаю, что сейчас Малгожата подвластна своей родне, — убежденно сказал Егор. — Дай мне пару дней, если я увижу, что ты прав, я прогоню ее.

— Убей ее, а если не можешь, я убью. Я чувствую, что она не человек. Она стала чем-то, о чем мы не знаем. Это самое худшее — находиться рядом с неизвестным, не зная, чего от неизвестного приходится ожидать. Ты, как всегда, слаб, сентиментален, глуп.

— Ты ошибаешься, — покачал головой Егор. — Я сильно изменился, даже сам удивляюсь, насколько сильно. Я не знал, что способен атаковать ведьму, а сделал это. Понятия не имел, как лечить, а вылечил девушку. И это далеко не все, чем я смог овладеть.

— Я пойду, а то очень хочется придушить ее собственными руками, — пробурчал старик; повздыхал, словно надеясь, что Егор передумает, накинул опять на себя рясу и вышел вон из квартиры.

Малгожата пришла на кухню и села напротив Егора.

— Не понравилась я твоему старику, — сказала просто так, для констатации факта.

— Ты все еще хочешь пойти к сестрам? — спросил Егор. — Если да, то иди, ты выздоровела, и я не держу тебя.

— Нет, — она замотала головой, чуть не свалившись со стула. — Я освободилась, и все ваши проблемы утратили для меня смысл. Я это поняла, пока тебя не было. Мне хочется свободы, хочется пожить одной, привыкнуть к такой вот, нормальной, что ли, жизни.

— Они схватили моего брата. Он салага, пацан, мы познакомиться толком не успели... Гаврила Степанович спился, а пацан оказался без присмотра... Может быть, они хотят поменять брата на тебя? — глухо, отвернувшись, рассказывал он Малгожате, очень боясь увидеть на ее лице скуку или отвращение, ведь она пожелала не прикасаться к «его проблемам».

Малгожата сразу не ответила. Егор смотрел на зеленые перья луковиц, что тянулись из ящика с землей на подоконнике к свету за окном. Во дворе брезжил серый рассвет. Надо было спешить, чтобы как можно быстрее нанести ответный удар по сестрам.

— Ладно, я иду с тобой...

Так она сказала на рассвете. Через час, когда солнце зажгло золотые блики на шпилях Адмиралтейства и Петропавловской крепости, они стояли на Аничковом мосту, возле вздыбленных коней и утомленных юношей с белыми потеками птичьего помета на бронзовых шевелюрах и лицах.

— Ты не жди обмена. Им на меня плевать, им ты, твоя смерть нужна, — тихо шептала Малгожата, идя рядом с колдуном.

Егор кивал, словно бы и сам предвидел это.

— Я не уверена, что смогу с ними воевать. Вообще не знаю, как поведу себя... там.

— Мне кажется, что с тобой все будет как надо, — вдруг заявил ей Егор, застенчиво улыбаясь.

— Знаешь, — неуверенно покосившись на него, заявила она, — мне почему-то сейчас почудилось, что никакой ты не колдун вовсе. А очень милый и неудачливый парень, и тебя прямо-таки хочется пожалеть...

— Это что, я уже лет десять или больше хожу именно с таким ощущением, — отозвался он. — Знаешь, я очень рад, что именно ты это мне сказала.

— И я рада, — совсем смешавшись, внезапно отозвалась Малгожата. — Но мне очень страшно...

— Привыкай, — предложил Егор и уныло улыбнулся.

В соседнем с Димкиным дворе, в длинной арке стояло два «газика», чья желто-синяя окраска, решетки на задних дверцах и лампочки-мигалки на крышах обнаруживали их милицейское предназначение. Оперативная группа, числом около десяти человек, прибыла для задержания подозреваемого в поджоге студенческого клуба, повлекшего за собой человеческие жертвы. Двое оперативников дежурили на парадном и черном ходах в квартиру Гаврилы Степановича. Остальные сидели в газиках-»воронках», курили и кляли следователя из Крестов, убедившего их начальство, что именно такое количество людей ему нужно для задержания студента Егора.

Сам следователь в сером мундире, а поверх еще и в милицейском форменном полушубке, стоял в отдалении от оперативников и машин. Он не чурался «оперов», просто не хотел, чтобы его застукали за разговорами с блаженным дурачком, бывшим режиссером Петуховым, а нынче нищим, откликавшимся на кличку «Птица».

— Слышь, Птица, ночь на исходе. Если до рассвета твой премьер не объявится, я тебе пиздюлей полную кормушку отвешу. А потом обратно в свою камеру попадешь.

Петухов, который за минувшие после освобождения несколько суток сильно исхудал, избавился от кожаной куртки, джинсов и чешских ботинок, а вместо того носил тряпьё и резиновые галоши с помойки, встревожился. Он как-то боком, мелко семеня и дрыгаясь на худых ногах, приблизился к следователю. От него так воняло мочой и прочими уличными ароматами, что закаленный Шацило счел за лучшее отвернуться и дышать ртом.

— Врешь, кра-кра... Нет закона, чтобы птичек в тюрьме для людей держать... Будешь врать, кра-кра-кра, — возмущенно расклекотался сумасшедший, быстро похлопывая себя ладонями по бедрам и ягодицам, — совсем улечу!..

— Улетишь, как же... — тихо пробормотал следователь. — Знаешь, каких это девок его младший брательник привел?

Петухов разволновался, отскочил от следователя метров на пять, непрерывно каркая и задирая голову вверх, будто бы ожидая с неба коршуна. Вдруг присел, ловко оголил задницу и с чавканьем пустил под себя зеленую лужицу жидкого дерьма.

— Ведьмы! Это они там подожгли, они дрались, меня ловили...

— Блядь, с кем я связался, — с тоской произнес следователь. — Сри где подальше, понял? — и жестом показал Петухову отойти от себя.

Тем не менее, он был уверен, что режиссер видел Егора и вовсе не зря привел его и милицию сюда, в квартиру отчима студента-поджигателя. Он был опытным человеком, этот низенький служивый из Крестов; точно знал, что Петухов «сломался», и в мозгу его ясным пламенем горела лишь одна идея — найти того парня, вместо которого он сидел в ужасной тюрьме. А что свихнулся Петухов и теперь считает себя птицей, а двух аппетитных девок (одна из которых, похоже, несовершеннолетняя) — ведьмами, так это делу почти не мешает.