Священное воинство - Джеймс Рестон

В начале января, в День обрезания Господня, Ричард собрал военный совет. Если в лагере царил лихорадочный подъем, то на этом заседании настроение было скорее мрачным. Были получены сведения, что Саладин со своим войском вышел из Иерусалима и снова оказался у них в тылу, на холмистой местности в Тель-Езере, всего в пяти милях к югу от Рамлы. Казалось, эта игра будет вечной: крестоносцы станут двигаться вперед к заветной для них цели, а их враг будет неожиданно заходить с тыла или наблюдать за их продвижением с возвышенностей.

Король предложил оценить создавшееся положение франкам — уроженцам Палестины. Их прогноз был пессимистическим. Осаждать Иерусалим сейчас, учитывая тяжелые условия, в которых находилось войско, было бы бессмысленно. Ливни, град, сильный ветер, распутица делали невозможными боевые операции. Если крестоносцы теперь пойдут к Священному городу, воины Саладина непременно нападут на них с гор. Если они даже каким-то чудом возьмут Иерусалим, то как им его удержать? Для этого нужен постоянный мощный гарнизон из лучших рыцарей, а многие ли из них готовы здесь остаться? Ведь взятие города и есть цель их паломничества, а значит, и его конец. Европейцы сразу устремятся на родину, а местные франки не смогут защищать город без иностранной помощи.

Таким образом, крестоносцы оказались перед дьявольской дилеммой. Взять Иерусалим — значило бы потерять армию, а не взять его — значило бы отступиться от цели Крестового похода. Самые авторитетные и опытные из них, госпитальеры и храмовники, присоединились к местным франкам. Самым стратегически разумным, по их мнению, было бы отойти в Аскалон и заново отстроить этот стратегически важный город, чтобы Саладин уже не мог получить подкреплений с юга, потом дождаться летней жары и снова начать наступление на Иерусалим. Позднее поэт, воспевший Третий Крестовый поход, так переложил их слова стихами:

«В городе должно быть достаточно людей,Готовых там остаться надолго.Ведь каждый паломник, будь он простаком или мудрецом.Сразу же отправится отсюда домой, в родной край,А если войско рассеется, то город удержать не удастся».

Кто же мог теперь оспорить эту «пораженческую» стратегию? Конечно, французы! За все время Крестового похода они то и дело были чем-то недовольны; некогда смущенные бегством своего государя, теперь они заклеймили идею о всеобщем отступлении. Французы утверждали, что армия этого никогда не примет, и они оказались во многом правы. Как только известие о готовящемся отступлении распространилось в войсках, подъем сменился унынием, а затем отчаянием. Солдаты проклинали день собственного рождения и день, когда они согласились принять участие в этом безумном предприятии. Немедленно началось групповое дезертирство, особенно в рядах французов. Около семисот французских рыцарей отправились отдыхать и развлекаться в Акру, Яффу и Тир, проклиная короля Ричарда и сетуя на то, что они «одни должны на себе все везти».

Воины Саладина со своих холмов радостно наблюдали за отступлением противника. Похоже, им на помощь пришел сам Аллах, потому что линия обороны в районе Иерусалима была слабой и едва ли они бы выдержали долгую и серьезную осаду. Поняв, что происходит, сам султан разрешил своему войску разойтись по домам, дав приказ в мае явиться снова, чтобы со свежими силами продолжить военные действия.

У крестоносцев же были основания считать, что Спаситель наказывает их за трусость. Дождь с градом не переставали, земля превратилась в болото, по которому пробирались вперед отряды европейцев, бросая боевое снаряжение и оставляя лошадей, увязших в грязи, на верную смерть. В Рамле остатки разложившегося французского войска во главе с герцогом Бургундским проигнорировали приказы своего лучшего полководца Генриха Шампанского и повернули не на юг, как основные силы крестоносцев, а на север, в Яффу.

Наконец 20 января главные силы их армии под командованием короля Ричарда прибыли к месту назначения, в разрушенный Аскалон. Восемь дней после этого дожди продолжались, и ни один корабль не мог войти в гавань, чтобы привезти новые съестные припасы измотанным и упавшим духом паломникам. В феврале погода улучшилась. Ричард постепенно начал приводить в порядок свое войско, заставив его заниматься тяжелой работой. О сословных различиях пришлось на время забыть. Рыцари трудились на строительных работах вместе с оруженосцами и даже с женщинами. Все они заново возводили крепостные башни. Одну, которую отстраивала команда каторжников, прозвали Кровавой, еще одну башню строили дружественные крестоносцам бедуины, а третью — женщины, за что ее назвали Башней Дев. Эти успехи снова воодушевили воинов, так что Ричард даже стал думать, не прибегнуть ли опять к помощи французов. Меж тем из Акры и Тира поступали сведения о раздорах. Оживились старые противоречия: сторонники Ги Лузиньяна конфликтовали со сторонниками Конрада Монферратского, пизанцы — с генуэзцами, а французы пребывали в тавернах и веселых домах. Самого герцога Бургундского его враги сбросили с коня на грязную улицу.

Английский король слал письма французам и просил их присоединиться к его армии в Аскалоне: «Очень важно, чтобы вся наша армия собралась воедино, поскольку разделение лишь ослабляет нас и делает уязвимыми для атак неприятеля». Это письмо также намекало на возможность новых переговоров с Саладином. Между тем французы не собирались легко расставаться со своей веселой жизнью в Акре и Тире. По словам английского хрониста, видимо предубежденного против французов, «они не могли оторвать глаз от танцорок. Их роскошные одежды свидетельствовали об их женоподобности. Они носили золотые застежки на рукавах своих одеяний, расшитые пояса, воротники, украшенные драгоценными камнями, а на головах — пестрые венки из разнообразных цветов. Они пили не из фляжек, а из кубков. После ночных пьянок они, разгоряченные вином, шли в публичные дома».

Если это описание верно, кому могли понадобиться такие воины? Однако слухи о новых переговорах заставили многих французов согласиться на возвращение — однако лишь на время, до Пасхи. Если до того ничего не произойдет, они оговорили себе право на свободное возвращение в Европу. У Ричарда не было выбора, и он согласился.

К Пасхе Аскалон снова стал более или менее похож на нормальный средневековый город. Ричард был доволен. Был у него и другой повод для хорошего настроения. Когда он сам с отрядом выехал на разведку к южной крепости Дарум (единственной, которую Саладин не разрушил), они повстречали караван из тысячи с лишним пленников-европейцев. Освободить их удалось без боя: охрана разбежалась, увидев королевское знамя. Возможно, потому, что наступило время, когда французы собирались уйти, а он надеялся их удержать, а также для того, чтобы поднять боевой дух своих солдат, король Ричард устроил большой пир в честь праздника, а все воины получили дары и денежные награды. Как сказал придворный поэт:

«Хладному уму несвойственно великодушие.Щедрыми бывают лишь дары, сделанныеТем, кто наделен мудрой душой и милосердием».

Но ни пиры, ни щедрые подарки не изменили намерения подданных Филиппа Августа отправиться домой. Скрепя сердце Ричарду пришлось сдержать свое обещание. Он мрачно проводил глазами уходившую колонну французов, а затем послал курьера к своим людям в Акру с приказом не пускать туда дезертиров, когда они появятся.

Далеко в Иерусалиме Саладин с удовлетворением выслушивал все эти новости. Возможно, наступил поворотный момент. Узнав от своих шпионов о дезертирстве французов, султан разослал письма в разные части своей империи. Он писал: «Французы, вследствие их злой воли, покинули страну, оставив ее почти без защитников. Мощь армии крестоносцев подорвана, и мы надеемся вскоре овладеть Акрой и Тиром».

Для обеих сторон это было время мечтаний и фантазий. Один английский историк сообщал, что во время празднования Пасхи король Ричард посвятил в рыцари сына Мелик-аль-Аделя. О целях этой странной церемонии не сообщалось, но, вероятно, она должна была стать прелюдией для заключения договора между обеими сторонами.

К этому же времени относится сообщение англичан о чуде в храме Гроба Господня. По преданию, ежегодно в канун Пасхи с неба нисходит священный огонь, чтобы зажечь лампаду в этой святой церкви. Как утверждал один английский писатель, сам Саладин, заинтересовавшийся этим чудом, тайно проник в толпу пленных христиан, находившихся в храме, чтобы засвидетельствовать возгорание священного огня. Огонь возгорелся, как всегда, но Саладин усомнился в его природе и велел его погасить. Однако едва это сделали, как огонь возгорелся снова. Султан опять велел его погасить, но огонь чудесным образом загорелся в третий раз. Христиане, видя это, заговорили о том, что нет в мире силы выше мощи Господа, и никто из людей не в силах противиться Его воле. Саладин же, по словам англичанина, был так поражен этим, что предсказал: через год либо падет Иерусалим, либо он сам уйдет из жизни.