Концерт Патриции Каас. Далеко от Москвы - Марк Михайлович Вевиоровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ваша работа на одном из ключевых направлений – и недоверие?
– Вы не работали за рубежом … А вот Антонина Ивановна вполне могла бы это почувствовать … Нет, мы с ней ни о чем таком не говорили, и я очень ценю вашу деликатность – вы никогда не напоминали мне, что я под наблюдением… Это свойственно практически всем разведчикам, долго проработавшим вне страны – ощущение недоверия и отчужденности … Но я не жалуюсь, нет – у меня есть интересная работа, кругом приятные мне люди.
– Если у вас будет желание, то мы поговорим об этом подробнее … позже. А сейчас меня интересует, не знаете ли вы кого-нибудь из изображенных на этих фотографиях людей?
Свиридов высыпал перед Худобиным целую кучу намеренно перемешанных фотографий.
– Я смотрю – уголовный контингент?
– Не только. Но так или иначе связанный с преступным миром.
Худобин медленно перебирал фотографии, откладывал их в сторону. Увидев в куче фотографию Шистер он замер и медленно-медленно извлек фотографию из кучи.
– Мне … смотреть дальше или достаточно?
– Смотрите дальше.
Не выпуская из рук найденную фотографию Худобин стал перебирать оставшиеся и быстро выловил еще три фотографии Шистер.
Свиридов в это время уже вошел в его информационное поле и внимательно исследовал его.
– Я знаю эту женщину, – Левушка разложил перед собой фотографии Шистер.
– Кто это?
– Эту женщину я знаю под именем Диана. Перед заброской сюда были подготовлены связные и она – одна из этих связных. Вы должны помнить, Анатолий Иванович, что словесные портреты всех их есть в моем рапорте в Центре …
– Что за человек Диана?
– Это очень сильный и целеустремленный человек … И очень хороший … Что с ней? Судя по фотографии – она арестована, в заключении?
– Это особого значения не имеет … А если я передам ей привет от вас?
– Если просто передадите привет, то это будет воспринято как сигнал тревоги, знак провала. А если передадите, что я часто вспоминаю клумбу на Уолл-Стрите … Нет, это не пароль, это – личное.
Худобин был сильно взволнован, но старался сдерживаться, а Свиридов уже столько знал и о нем, и о них …
– Как только у меня будет время – я найду вас. Хорошо?
– Да, конечно. Анатолий Иванович, но … где она?
– Сегодня уйдет шифровка, что вы опознали по фотографии свою связную по имени Диана. Ваша встреча вполне возможна.
ОН ИСПИСАЛ УЖЕ ВТОРУЮ СТРАНИЦУ В СПЕЦБЛОКНОТЕ
Свиридов исписал уже вторую страницу в спецблокноте.
– Слушай, Свиридов, тебе не хочется показать мне, что ты там строчишь?
– Нет, не хочется, товарищ генерал. Вы всегда потом можете честно признаться, что не знали, что такое я сообщил в шифрограмме. Вы бы такой текст не одобрили бы, и не смогли бы санкционировать. Ругани много.
– Кого ругаешь-то?
– Завтра прилетит заместитель председателя комитета, тогда и посмотрим.
– Откуда знаешь? Не было такого сообщения …
– А не прилетит – ему же хуже. В Центре есть словесные портреты четырех связных, которые могли прийти сюда – а мы об этом не знаем. Ты понял, генерал?!
– Чего орешь? Я тоже орать умею! И хоть на начальство орать разучился невпример тебе, но тебя поддержу. Будь спокоен, я ведь тоже не генералом родился …
– Прошу прощения, товарищ генерал, погорячился.
– Это ничего – по делу горячиться не вредно … Но подумавши и с холодной головой … Ты закончил шифровку?
– Да. – Свиридов вызвал дежурного и передал тому блокнот.
– Остыл? Тогда расскажи, что думаешь делать со своим академиком … Для разрядки. Жена его уже приходила – дура приятная во всех отношениях …
– Ученая сволочь …
– Остынь.
– Он женщин приводил московским визитерам, а за это получал их всестороннюю поддержку. А теперь придется якобы выполненную им работу переделывать … И золотишко переправлял им.
– Ну, женщин к командированным в гости приводил … хорошо, данные внешнего наблюдения – это факты, хотя в некоторой степени косвенные.
– Почему?
– Мало ли чем они могли заниматься всю ночь … Стихи читали, в карты играли …
– Дети они, что ли? Это несерьезно.
– Согласен. Но твои недостоверные сведения вообще бездоказательны, они ни чем не подтверждены. А они – и Оратынцев, и женщины – будут просто все отрицать.
– Вам нужны доказательства или их чистосердечные признания?
– Даже так?
– Разрешите мне допросить их, и они во всем сознаются. Нет, нет, никаких физических воздействий! Ставьте звукозаписывающую технику или видеозапись – увидите, как я это сделаю. И они все признают и подпишут. В Москве подставные лица признаются в получении посылок с золотом …
– Пожалуй, я тебе поверю, что ты можешь получить их признания … И что потом? Чего ты хочешь? Объясни мне!
– Я хочу, чтобы Оратынцев больше не создавал видимости ударного труда, чтобы он не жульничал, чтобы он никогда и никому не мешал работать, чтобы не принуждал женщин к сожительству с ним и нужными ему людьми и никогда по его кляузам людям не мешали бы спокойно жить и работать.
– А как это сделать, ты подумал? Какие у тебя есть предложения? Что, ликвидировать его? В лагерь посадить? На поселение выслать?
– А орать-то зачем? Криком делу не поможешь.
– Потому и кричу, что не знаю, как … И не на тебя кричу, понял ведь … Куда я его дену? Перевоспитать его – дохлый номер, никаких объяснений он не поймет … Связей у него в научном мире хватает … Там таких дутых корифеев от науки пруд пруди, и все друг за дружку держатся и друг дружку подпирают … Ну, у тебя есть решение?
Генерал устало махнул рукой, но сразу вскинул голову.
– Свиридов, слушай – а ведь у тебя есть решение, иначе бы ты не затеял всю эту бодягу! Как же я сразу не сообразил! Ты на мне аргументы отрабатываешь! Что ты мне здесь представление устраиваешь – сказал бы сразу, и дело с концом.
– Предложи вам сразу мое решение, вы бы думать стали. Рассуждать – а надо ли, а может лучше как-нибудь еще это урегулировать. Вам надо было самому … пройти этот путь.
– Артист! Я тут нервничаю, криком исхожу, а он мне представление устраивает! – и совершенно спокойно, по деловому, – Ну, говори, что надумал.
– Тоже представление. Оратынцева вызывают
