Дыхание розы - Андреа Жапп

Эта тирада, полная здравого смысла, остановила нервный припадок, в котором билась Иоланда. Она выдохнула:

– Простите. Я покорнейше прошу у вас прощения.

– Кто сообщает вам сведения о вашем сыне?

Иоланда поджала губы и ответила тоном, не терпящим возражения:

– Этого я вам не скажу. Вы можете грозить мне всеми карами, но я буду молчать. Я сделала достаточно ошибок, и я не хочу навредить человеку, который стал для меня воплощением доброты и опорой.

По тону Иоланды Аннелета поняла, что настаивать бесполезно. Тем не менее она решила проверить правильность сделанных ею выводов:

– И вы встречались ночью возле гербария, который нельзя увидеть из окон покоев нашей матушки и дортуаров, чтобы доверительно поговорить.

– Да. Но больше я ничего не скажу.

Эта бурная сцена и, главное, история еще одной испорченной жизни потрясли Элевсию. Глухим от усталости голосом она произнесла:

– Это все, дочь моя. Оставьте нас.

– Наложенные вами наказания будут…

– Если сам Христос протянул свои руки Марии Магдалине, кто я такая, чтобы поворачиваться к вам спиной? Ступайте с миром, Иоланда. Видите ли, я вас упрекаю только за то, что вы слишком долго не хотели раскрывать нам правду.

Вдруг испугавшись, Иоланда забормотала:

– Вы полагаете, что… что если бы я исповедалась раньше, Гедвига, возможно, могла…

Вместо аббатисы ей ответила Аннелета:

– Спастись? Сомневаюсь. Ее смерть не на вашей совести. Я полагаю, что она и Жанна чем-то обеспокоили убийцу, и она решила лишить их жизни. Если мы найдем точную причину, мы узнаем личность отравительницы… По крайней мере, я молюсь, чтобы это было так.

После того как Иоланда де Флери ушла, обе женщины несколько минут молча смотрели друг на друга. Первой нарушила молчание Элевсия де Бофор:

– Я… это правда?

– Что?

– Что вы никогда не вступили бы в орден, если бы смогли заниматься врачебной или аптекарской практикой в миру?

Аннелета подавила горькую улыбку и подтвердила:

– Разумеется. Если бы ваш милый супруг не скончался, разве были бы вы сейчас с нами?

– Нет, это правда. Но, несмотря на это, я никогда не жалела о своем выборе.

– Я тоже, но речь идет лишь о замене.

– Видите ли, Аннелета, несмотря на нападки, совершающиеся почти повсеместно в адрес Церкви, монастыри, в которых мы можем спокойно жить, работать, делать, решать, оказывают женщинам огромную услугу.

Аннелета покачала головой, не соглашаясь:

– Нет, это услуга, которая лишь подтверждает неумолимую реальность: за монастырскими стенами мы пользуемся ничтожными правами. Некоторым, как вы, более обеспеченным, чем другие, посчастливилось выйти замуж за человека чести, питавшего к вам уважение и подлинную любовь. А другие? Какая участь ждала их? Я с вами согласна, за свободу надо платить, как и за все остальное. Но все же я готова предложить высокую цену, чтобы получить ее. Мое мнение не имело никакого значения, и никто, особенно мой отец, не считался с ним. Некрасивая бесприданница, засидевшаяся в девицах… Мне оставалось либо заниматься детьми моего брата, врача… плохого врача, но мужчины, либо уйти в монастырь. Я выбрала меньшее унижение.

– К сожалению, я согласна с Аннелетой, – раздался сзади высокий голос.

Аннелета и Элевсия обернулись одновременно. Перед ними стояла смущенная Берта де Маршьен. Казалось, ее высокомерие куда-то исчезло.

– Берта…

– Я стучала, матушка, стучала несколько раз. Никто меня не услышал, и я вошла. – Берта добавила скороговоркой: – Я уловила лишь конец вашего разговора.

Берта сжимала руки, и у Аннелеты мелькнула мысль, что никогда прежде она не видела, чтобы экономка хоть на мгновение утратила свой надменный вид святоши.

– Что происходит, матушка? У меня такое впечатление, что мир вокруг нас рушится… Я не понимаю, что замышляется.

– Мы пребываем в таком же недоумении, как и вы, дочь моя, – несколько сухо ответила аббатиса.

Приоткрыв рот, экономка, казалось, подыскивала слова:

– Я знаю, что вы совсем не любите меня, вы, матушка, Аннелета и другие. Мое сердце обливается кровью, но все же я понимаю, что в этом есть и моя вина. Я… Это так ужасно осознавать, что тебя никогда не ждали, не желали. В моем возрасте я по-прежнему не знаю, что ужаснее: признаться в этом другим или самой себе. Бог всегда был моей опорой. Он принял меня. Клэре стал моей единственной обителью, моей тихой гаванью. Я признаю… Ваше назначение, матушка, вызвало у меня зависть и злобу. Я вбила себе в голову, что мое старшинство и безупречная служба позволят мне занять место аббатисы, нет, хуже… что оно было предназначено мне. Несколько дней назад я поняла, что ошибалась в своих способностях. Я почувствовала себя такой безоружной, такой невероятно слабой, когда произошли эти события, заставшие нас врасплох, и я вам бесконечно признательна мадам, что вы стали нашей матушкой.

Это удивительное доказательство покорности нелегко далось Берте де Маршьен. Элевсия протянула к ней руку, но Берта отрицательно покачала головой. Она облизнула губы и продолжила:

– Я хочу вам помочь… Так надо. Я подозреваю, что вы питаете ко мне недоверие, я это чувствую. Но я не сержусь на вас, я этого заслуживаю.

– Берта, я…

– Оставьте, матушка, позвольте мне закончить. Я этого заслуживаю, поскольку трусливо солгала, чтобы не… потерять лицо. Мне нет оправданий за то, что я побоялась вызвать у нас недовольство. Нет, мной двигала гордость.

Аннелета не решалась вмешиваться, понимая, что эта исповедь обращена не к ней. Прежде чем продолжить, экономка тяжело вздохнула:

– Я… Несколько дней назад я потеряла ключ от вашего несгораемого шкафа, отданный мне на хранение. По крайней мере, в тот момент я именно так и думала. Я жила в страхе, что вы потребует ключ, дабы удостоверить какой-нибудь документ. Я всюду его искала. Я не понимала, как этот длинный толстый кожаный шнурок, на котором висел ключ, мог соскочить с моей шеи. Через четыре дня я нашла ключ на дне маленького дорожного несессера, стоящего под моей кроватью…

Ошеломленные Элевсия и Аннелета не спускали с Берты глаз.

– Я почувствовала огромное облегчение и не сразу поняла, что здесь было что-то не так.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Элевсия, опасавшаяся, что ответ ей уже известен.

– Я дважды перебирала содержимое моего маленького сундучка, решив, что шнурок порвался и ключ соскользнул вниз. Но узел на кожаном шнурке был цел. Теперь я уверена: ключ украли, когда я спала, а затем сунули в первый попавшийся тайник.

– Плохой тайник, поскольку вы уже смотрели в нем, – отозвалась Аннелета.

– Нет… Нет, что вы, сестра моя! Идеальный тайник. Какой жалкой трусихой считает меня убийца! Вероятно, она догадывается, что я перевернула всю свою каморку, кровать, коробку со штопкой… Она сделала ставку на мое самодовольство, уверенная, что я, найдя ключ, испытаю такое облегчение, что ни за что не признаюсь в своей некомпетентности. Я виновна в гордыне… Но если это чудовище считает меня трусихой, она глубоко ошибается.