Ничья земля - Ян Валетов

Он посмотрел на спокойного, как всегда, Молчуна и показал ему три пальца. Молчун покачал головой и тоже поднял руку, сигнализируя Сергееву.

Четверо.

Глазастый малыш. Всех усек, наверное, когда палили в первую минуту, потом только перепроверил. Хладнокровный, как северный олень, нечего сказать.

– Где? – жестом спросил Михаил.

Молчун улыбнулся и ответил, акцентируя каждое движение.

– Двое слева, тридцать пять метров, возле киоска...

Да, киоск Сергеев видел. Раньше в таких продавали газеты или пиво: его сплющенный остов торчал неподалеку, вросший в грунт.

– Один перед тобой. В асфальтовой куче. На восток, на час дня.

Сергеев показал, что об этом знает.

– Последний – на два часа, на север. Метров тридцать. Может быть, сорок.

– Беру тех, кто справа, – ответил Сергеев. – Смотри внимательно, прикроешь.

Молчун кивнул.

Сергеев отстегнул от карабинов две гранаты, потом подумал и положил рядом еще две. Запас, конечно, дело важное, но экономить в такой ситуации было неразумно. Тем более что Михаил знал, где запасы можно будет восполнить.

Ближе всех к нему был стрелок, укрывшийся за пластами сорванного асфальта. Им Сергеев и решил заняться в первую очередь.

Он дал знак Молчуну, и тот выпустил с десяток пуль в направлении противника – не прицельно, рассчитывая на внешний эффект. А сам Сергеев, быстро привстав, привычным движением запустил тяжелое яйцо РГД прямо на позицию стрелка и, что удивительно, попал.

– Раз, – посчитал про себя Сергеев.

Граната, ударившись о край одной из асфальтовых плит, прикрывающих стрелявшего, подпрыгнула и покатилась по наклонной прямо в импровизированный окоп.

– Два, – продолжил он.

Стрелок оказался парнем шустрым и попытался выскочить наружу одним движением, как пингвин на льдину.

– Три, – сказал Сергеев вслух.

Глухо хлопнуло.

Пингвин не долетел до верхушки айсберга, а, громыхая амуницией, рухнул на бетонное крошево, со стоном выпустил воздух и затих. С тихим шуршанием на землю упали мелкие камушки, поднятые взрывом.

Но тишина была недолгой. На этот раз в сергеевскую плиту ударили сразу из трех автоматов. Видимо, точный трехочковый бросок произвел на остальных застрельщиков впечатление. Что ж, тем лучше!

Вторую гранату Сергеев метнул наугад – далеко было и саму точку, где засел снайпер, он не видел. Когда РГД рванула, он, пользуясь мгновением замешательства в стане врага, перебежал метров на пятнадцать вправо и снова залег.

Судя по тому, куда после взрыва стреляли противники, его маневра они не заметили. Используя для прикрытия остатки огромного рекламного щита, торчащего из земли на добрых полметра, Михаил пополз в обход, не жалея ни локтей, ни коленей. Когда щит закончился, он перекатился колобком через несколько метров свободного пространства, оцарапав руку о высохший куст какого-то колючего растения, и угодил в длинную, похожую на полузасыпанный окоп щель в земле.

Молчун периодически постреливал из укрытия, даже не высовываясь, только выставляя из-за сломанного бетонного столба ствол «калаша». Ему отвечали, но достаточно вяло.

Двигаться стало проще. Теперь Сергеев мог не ползти, а бежать пригнувшись, тем более что эта больше похожая на ход сообщения траншея поворачивала влево, то есть вела куда надо. Оставалось выйти на дистанцию выстрела или броска гранаты, но судьба решила иначе.

Со стрелком Сергеев столкнулся внезапно – они выскочили друг на друга из-за поворота – нос к носу. Два, от силы три метра. Во времени – одна секунда, вместе с паузой на замешательство. Сергеев даже не успел испугаться – сработали рефлексы. И он и противник бежали с автоматами в руках. Не у живота, с ремнем через плечо, а в боевой позиции – ствол влево и чуть вниз, палец на спуске. На таком расстоянии речь о точности не идет. Речь идет лишь о том, кто быстрее. И кто везучее, потому что выстрелить успели оба.

Когда Мангуст тренировал их в тире, на полосе препятствий и на макетных полигонах, где мишени выскакивали из-за угла, вытолкнутые мощными пружинами, или внезапно вставали в полный рост за спиной, в распахнутом и только что пустом окне, то жалости или сочувствия от него ждать не приходилось. Он гонял курсантов до зеленых кругов перед глазами, до боли в ушах и временной глухоты, достававшей их вечером. До невероятно болезненных синяков на теле, набитых при отработке стрельбы в падении. Он не оставлял времени на раздумья, он вырабатывал рефлекс.

Мангуст, тогда еще моложавый и мускулистый настолько, что в душе казался ожившей иллюстрацией из анатомического атласа, шел вдоль шеренги, стоящей перед ним «во фрунт», в своей форме без знаков различия и, вообще, неизвестно для какой армии сшитой, и говорил, спокойно и дружелюбно, только от этого спокойствия и дружелюбности мурашки бежали по спине и становилось неуютно.

– Я и слова вам не скажу, если вы на тренировках в «макетке» будете мочить все живое. Это перед комиссией в нарисованных бабушек, дедушек и мам с колясками попадать не надо. А у вас комиссии не будет...

Он зажмурился на солнце, щурясь, словно кот. Только не жирный и ленивый домашний любимец, а поджарый дворовой котяра-бандит, никогда не страдавший от переедания.

– Я ваша комиссия, – сказал он довольным голосом и, аккуратно извлекши из нагрудного кармана черного «комбеза» солнцезащитные очки-«капли», водрузил их на нос. – А председателем у нас сам дьявол, товарищи курсанты, так как в рай никому из нас попасть не светит. И по причинам идеологического несоответствия, и, главное, потому, что если не будете стрелять, как надо, то и всуе его вспомнить не успеете. Завалят.

Строй молчал. На четвертом часу тренировки под июльским крымским солнцем смеяться не хотелось.

– Запомните, лучше застрелить сотню гражданских, чем умереть самому. Вы должны стрелять раньше, чем подумаете. Тогда есть шанс выжить. Иначе – его нет. А на обучение каждого из вас держава потратила не один десяток тысяч рублей.

Он сделал паузу и обвел строй глазами. Он улыбался, а взгляд оставался холодным.

– Но мне на это насрать. Дело не в том, сколько это стоило. Вы, все вы, – мои дети!

Мангуст повысил тон. Голос его разносился над выжженным солнцем плацем, над полосой препятствий, над макетным городком, над замершим строем одетых в черную тропическую форму курсантов.

В раскаленной анилиновой сини над их головами кружили два перепелятника. Ни облачка. Только легкий ветерок трепал целлофановую обертку от сигаретной пачки, зацепившуюся за репейник у самой курилки. И ее шелест был единственным звуком, кроме голоса Мангуста и его шагов, которые гулко разносились над плацем.

– Вы – мои дети, и я должен научить вас выживать в любой обстановке. На земле, под водой и в воздухе. Если для того, чтобы выжить, надо убить – вы должны уметь это делать. Не думать, не распускать сопли, а рвать зубами, душить, стрелять, резать ножом – все равно как. И все равно кого. Ваша задача – выжить и выполнить задание. Нести смерть – это часть вашей профессии. А моя работа – сделать так, чтобы вы умели это делать. Как воевать с природой вас научит ваш преподаватель по выживанию в экстремальных условиях. Я научу вас, как выживать в условиях боевых, воюя с людьми. Не в классических боевых условиях, а именно в тех, в каких вам предстоит работать, – где нет диспозиций, правил и артподготовки. Где армия – это только вы и, если повезет, еще пара ваших друзей. И помощи ждать неоткуда: Родина далеко и поможет только добрым советом перед отъездом, да деньгами на памятник.

Он остановился, развернулся легко, на носках, даже каблуками прищелкнул, отчего в воздух у его ног взвилось облачко рыжеватой пыли, тут же осевшее на начищенные ботинки.

– Итак, товарищи курсанты! Слушай мою команду. Зачетное прохождение комплекса – семь минут. Кто не вложится – пойдет повторно. До победы. В «макетке» – норматив – стопроцентное попадание. В кого – мне по хер. Сто процентов! Понятно?

– Так точно, товарищ старший инструктор! – рявкнули пятнадцать молодых, пересохших от жары глоток.

– Гусь, Кудрявый, Умка! Первая тройка! Остальным готовиться. Отойти в тень!

Строй довольно загудел.

– Кулек! – приказал Мангуст. – За минеральной водой бегом. Возьмешь сумку-холодильник. Скажешь, я прислал. Первая тройка готовы? Время пошло!

Сейчас не было жары – было холодно и промозгло. Не было полосы препятствий и примитивной, но действенной для выработки навыков «макетки». Гуся и Кудрявого тоже не было.

Гусь остался в сельве, вместе со своим партизанским отрядом, и о его судьбе Сергеев узнал только спустя много лет, от Истомина, вместо которого Гусь туда и отправился. Истомин даже хранил вырезку из газеты, сообщающей, что правительственными войсками в ходе операции уничтожена банда, в составе которой были наемники из Иностранного легиона. Хотя какой там Иностранный легион, откуда у Гуантьеса могли быть деньги на наемников? Родина сказала надо, и Гусь остался гнить в джунглях, расстрелянный, с отрезанными ушами. Была у правительственных войск такая добрая привычка – собирать трофеи. За пару ушей давали пятьдесят американских долларов.