Атака седьмого авианосца - Питер Альбано

— Сэр, мы пойдем через Панамский канал?

— Конечно. У нас слишком мало времени, чтобы огибать мыс Горн.

— За нами будут следить, сэр, — с сомнением качнул головой Брент. — Они знают, что мы двинемся отсюда, войдем в канал и из него — в Тихий океан.

— Ну и пусть следят. Я надеюсь, они купятся на историю лодки-экспоната, которую перегоняют в японский музей. А не купятся — плевать! — Он хлопнул ладонью по столу. — Тех, кто попытается задержать нас, будем топить!

Поднялся общий одобрительный шум. Брент с трудом удержался, чтобы не крикнуть «Банзай!». Несомненно, Аллен многому научился у адмирала Фудзиты — таким вот, например, энергичным концовкам.

— Завтра, — продолжал Марк Аллен, — проведем учения. Походная вахта, посты по боевому расписанию, артиллерийская тревога, уход от столкновения, отработка срочного погружения, атака в погруженном состоянии и, если успеем, — в надводном. Напоминаю, хотя вы вряд ли это забыли: завтра вечером «вахта левого борта» увольняется на берег. Только офицеры. «Правый борт» — в воскресенье. А команду — опять же повахтенно — отпустим в город на будущей неделе. — Раздался одобрительный шум. — Если вопросов нет, все свободны.

Офицеры потянулись к двери.

— …Кэддингтон, сто шестьдесят, — назвал адрес Брент, откидываясь на сиденье.

Таксист кивнул и рванул машину с места: ею точно выстрелили из катапульты, и она понеслась по Вестсайдскому хайвею к югу.

— Это Гринвич Вилледж?

— Нет, лейтенант: сейчас это место называется «треугольник у канала». Это к югу от «маленькой Италии».

Брент, которому это ничего не говорило, только пожал плечами и сжал зубы: таксист на бешеной скорости пронесся по Вестсайд-хайвей и через несколько секунд уже сворачивал с магистрали на Кэнел-стрит. Потом взял южнее, и они оказались в квартале, густо застроенном очень старыми кирпичными домами.

— Боже, мы приехали в прошлый век, — вырвалось у Брента.

Таксист рассмеялся, не снижая скорости, объехал загораживавший путь автобус и свернул на Вэйрик-стрит, по обе стороны которой тоже тянулись ряды темных и угрюмых домов.

— Бери выше, лейтенант: кое-кому из этих стариков — за двести лет, — показал на них таксист. — Когда-то здесь была сосредоточена вся торговля мясом — и оптовые рынки, и хладобойня, и просто мясные лавки. Вон, видишь, — он ткнул пальцем в сторону высокого дома с окнами только на последнем, восьмом этаже, — там и сейчас какая-то продуктовая фирма. Всякому понятно: раз окна не пробили во всем доме, — значит, так и остался домик офисом или складом.

— Но вон в тех вроде люди живут?

— Там-то? Там — да. Здоровенные квартирки, идут по миллиону и больше, — не прикасаясь к тормозам, он с ревом и визгом покрышек срезал угол, выровнял машину и понесся дальше.

Брент почувствовал, как из желудка к стиснутым зубам поднимается кислая волна тошноты:

— Слушай, чего ты несешься как угорелый? Я никуда не спешу. Дай еще пожить немножко.

— Извини, лейтенант, поедем, если хочешь, помедленнее. Но разве это называется «несешься»? Тут не разгонишься — на каждом углу «коп» стоит.

— Тебе-то чего их бояться: они тебя не то что остановить — увидеть не смогут. Тебя ловить — все равно что снаряд фугасный, разницы никакой.

Таксист засмеялся и сбавил скорость. Брент, разглядывая старинные дома, сохранившие широкие въезды для погрузки и разгрузки и массивные двери холодильных камер-ледников, сказал:

— Так, говоришь, по миллиону и больше?

— Этот квартал — не из дешевых, — снова засмеялся таксист. Он яростно выкрутил руль, притирая автомобиль к обочине напротив мрачного шестиэтажного кирпичного дома, вдавил педаль тормоза в пол и еще футов двадцать шел юзом. — Приехали! Кэддингтон, сто шестьдесят!

Вылезая из машины, Брент мысленно вознес хвалу Господу Богу, богине Аматэрасу и всем ками, какие только вспомнились ему в эту минуту.

Дэйл услышала, как пронзительно, словно подвергшаяся нападению женщина, завизжали за окном тормоза. Она выглянула с шестого этажа и увидела внизу рослую фигуру Брента, выпрыгивавшего из такси. «Ему не терпится», — сказала она сама себе.

Она торопливо подошла к большому зеркалу в гостиной и, переставив поближе торшер, стала пытливо всматриваться в свое отражение, окинула взглядом затянутую в тугие атласные брючки и белую блузку фигуру, быстрыми движениями поправила длинные золотистые волосы, придвинулась вплотную к стеклу. Нет, даже в этом беспощадно ярком свете не заметны были складки на шее, не отвисали ни щеки, ни груди. И все же видно было — видно ей, видно всем и каждому, — сколько ей лет: «гусиные лапки» протянулись от углов глаз. Она чуть натянула кожу, но морщинки не исчезли, а лишь изменили расположение. Как и всем красивым женщинам, годы внушали ужас Дэйл Макинтайр. Она убавила свет до предела — и морщины стали не так заметны. «Так-то лучше», — пробормотала она.

Отступив на шаг, она провела ладонями по груди, спускаясь к талии и бедрам. Фигурой своей она была довольна больше, чем лицом: и просвечивающие сквозь атлас ягодицы, и тугие бедра — все твердое и упругое, как в восемнадцать лет, и так соблазнительно покачиваются при каждом движении. Хороши и крепкие, пышные, остроконечные груди, распиравшие блузку. Ей самой нравилось, как проступают сквозь тонкую ткань тугие соски — для того и был надет этот прозрачный кружевной лифчик. Она провела руками по скользкому шелковистому атласу, прикрывавшему впалый мускулистый живот. «Ах ты, тварь бесстыжая… — пробормотала она. — На молоденького потянуло… — И невольно бросила взгляд на дверь спальни, где виднелась ее кровать. — Ну уж нет, туда я его не пущу… Он в моей девичьей постельке не поместится».

Когда Брент позвонил ей сегодня утром, она чувствовала, что он счастлив, бодр и сгорает от желания видеть ее — и следа не осталось от подавленного, неотступно думающего о самоубийстве человека, которым он стал после той чудовищной бойни в отеле «Империал». Дэйл знала, что тогда ему срочно нужно было сменить обстановку, увидеть новых людей, заняться новым делом и, самое главное, освободиться от мучительного раздвоения. Перевод в Нью-Йорк, на лодку, — это как говорится, «то, что доктор прописал». Слишком часто гибли люди на «Йонаге», слишком многих друзей потерял он там. Дэйл видела, что между ним и моряками авианосца установилась неразрывная связь — каким потерянным, угнетенным взглядом после гибели старшины Куросу смотрел он на мир, на адмирала Фудзиту, на Йоси Мацухару, на других своих сослуживцев. Очевидно, война создает особое мужское братство. Конечно, женщины тоже дружат, создают свои лиги и ассоциации, играют в бридж… Но они не спасают подруг ценой собственной жизни. А она видела, что какая-то часть души Брента умерла вместе со старшиной Куросу. А сколько было таких смертей… Ей вдруг стало холодно, и она зябко обхватила себя за локти.

Внизу гулко хлопнула входная дверь, загудел, подымаясь, лифт, и Дэйл чуть было не бросилась открывать — с самого утра, как только он позвонил, она уже была сама не своя и мечтала поскорее увидеть Брента. Однако усилием воли она удержала свой порыв, заставила себя не торопиться и не показывать свое радостное волнение.

И вот раздался звонок. Потом второй и третий. Дэйл стояла неподвижно, хотя ей хотелось со всех ног кинуться и отпереть дверь. Наконец она взялась за ручку, и на пороге появился Брент Росс — огромный, широкоплечий, неотразимо элегантный в своей синей форме, великолепный, улыбающийся. И очень молодой. Дэйл застыла не в силах вымолвить ни слова. Она молча смотрела на него и чувствовала, как неудержимая радость переполняет все ее существо. Потом отступила на шаг, давая ему пройти, закрыла за ним дверь и поцеловала в губы — крепким, долгим, влажным от уже проснувшейся страсти поцелуем. Он обхватил ее и прижал к себе, провел пальцами вдоль спинного хребта по позвонкам, как по бусинам четок, потом опустил ладони на тугие полушария зада, еще крепче приник к ней, целуя ее шею и ухо.

— Я соскучилась по тебе, Брент, — прерывающимся голосом прошептала она.

— Господи, Дэйл, как давно мы не виделись!

Она с трудом заставила себя вырваться из кольца его рук и повела Брента в гостиную, стены которой были обшиты дубовыми панелями от пола до потолка, усадила на мягкий раскидистый диван, обитый красным бархатом. На маленьком мраморном столике стояла бутылка «Джонни Уокера» с черным ярлыком.

— Как всегда?

— Да.

Она налила ему чистого виски, а себе добавила содовой. Пригубив, он показал стаканом на могучие стропила под потолком, на огромные, не меньше двенадцати футов высотой, окна, на толстые шашки наборного дубового паркета и роскошную мебель:

— В жизни такого не видал. Здесь можно осаду выдержать. Какие балки! Двадцать на двадцать, не меньше.