Эльфийский Петербург - Алексис Опсокополос

— Туманно. Но там всё детство, а здесь небольшой период.

— А во-вторых, кто? Кто мог это сделать?

— Дед никак?

— В тюрьме с ошейником точно никак. Если, конечно, у него не было возможности его снять. А такой возможности точно не было, иначе Костик просто сбежал бы из тюрьмы и сам возглавил мятеж в Петербурге. Если память Дроздову и стёрли, это сделал однозначно не Костик.

Бабушка замолчала, нахмурилась, а потом пробурчала что-то на карельском, судя по всему, выругалась.

— Мне всё больше и больше хочется выучить этот язык, — сказал я.

— Попроси Дьяниша, он хороший педагог, талантливый, ему что магии учить, что языку.

— А что Вы сейчас сказали?

— Я сказала, если бы этот… — бабушка запнулась на секунду, подбирая слово. — Ристо доставил мне кольцо Дроздова, было бы проще. Скорее всего, адвокату это кольцо дал тот, кто правил воспоминания.

— Но как бы Ристо его доставил? Он не смог бы с этим кольцом пройти сквозь портал.

— Ну не смог бы и что? По-другому нельзя добраться из Барселоны в Петербург? Только порталом?

— Но нас окружили, — попытался я заступиться за Ристо.

— Кто вас окружил? Служба безопасности стадиона? Не смеши меня, мальчик мой. Это вам с Ариной было бы трудно оттуда выбираться, и то не факт, но уж точно не Ристо. Он допустил большую ошибку. Очень большую.

— Вы его накажете за это?

— А смысл? Я наказываю за невыполнение задания. А задание он выполнил: Дроздов здесь, с тобой и Ариной ничего не случилось. Скажу ему, что он меня расстроил.

— Я думаю, для него это будет похуже наказания, — предположил я.

— Нет, — отрезала бабушка. — Ты не знаешь, как я наказываю.

Я посмотрел на суровое лицо княгини Белозерской и подумал, что очень даже переживу, если никогда этого не узнаю.

— Ладно, давай смотреть, что мы имеем, — сказала бабушка. — А имеем мы следующее: Дроздов искренне верит в то, о чём рассказывает. Исходя из этого у нас два варианта: или он говорит правду, и Костика действительно убили, или кто-то очень хорошо поработал с головой адвоката. Давай рассмотрим сначала первый вариант. Что у нас говорит Романов?

— Он утверждает, что деда не убивал и приказа такого не давал.

— Значит, вариант с убийством тоже делится на два: Романов или врёт, и это он стоит за убийством Костика или говорит правду, и Костика убил кто-то другой, а Романов ни при чём.

— И есть вариант, что дед покончил с собой, а Дроздову заменили воспоминания. Получается, три варианта.

— Получается четыре, — поправила меня бабушка.

— Почему четыре?

— Заменили ему воспоминания до встречи с Коленькой или после уже сам Коленька заменил. Это важный момент, как ты понимаешь.

— Очень важный, — согласился я. — Или отец мстит за деда, или использует его гибель как повод для войны. И выходит из всех этих раскладов, что шансов остановить войну у нас не так уж и много. Если деда убили, отцу всё равно, Романов это сделал или нет, он всё равно будет винить в гибели деда кесаря, ведь это Александр Петрович засадил деда в тюрьму. А если дед покончил с собой, то здесь пятьдесят на пятьдесят. Получается, из четырёх вариантов, что мы с Вами обозначили, лишь при одном есть шанс остановить войну — если дед покончил с собой, а отец этого не знает.

— Двадцать пять процентов, мальчик мой, это хороший шанс на успех, — сказала бабушка. — Но мне не нравится один момент.

— Какой? — поинтересовался я.

— Не хочу тебя лишний раз пугать, сначала покопаюсь у Дроздова в голове как следует, не спеша, с зельями. Может, что и вытащу из самых дальних закутков его памяти. Дай мне дня два-три.

«А зачем тогда вообще было мне говорить про какой-то момент? — подумал я. — Чтобы я все эти три дня не спал?»

Но бабушке, разумеется, я ничего говорить не стал, а лишь пожелал ей спокойной ночи и покинул кабинет. Самому мне было не до сна, не стоило даже и пытаться идти в кровать, тем более я уже привык к часовому поясу Барселоны, а там ещё и десяти вечера не было. Я вышел на улицу, насколько мог, взял себя в руки, выбросил из головы самые глупые и тревожные мысли и отправился к источнику.

Глава 17

Три дня пролетели довольно быстро. Я решил, что терять время, просто ожидая новостей от бабушки — непозволительная роскошь, и с утра до вечера занимался с Дьянишем. Налегали мы как, как обычно, на ментальную магию, но, помимо этого, я попросил наставника позаниматься со мной карельским языком. Дьяниш охотно согласился.

К моему удивлению, знание в совершенстве двух языков: русского и немецкого ни на грамм не помогло в изучении карельского. Это был язык с абсолютно другим строем, с пятнадцатью падежами и лексикой, не имеющей почти ничего общего с русской или немецкой. Но выучить его стоило — в этом я ни капли не сомневался, ведь бабушка большую часть своих заклятий произносила на карельском. И ещё это было удобно во время спецопераций: Тойво и Дьяниш постоянно переходили на карельский, когда не хотели, чтобы противник понял, о чём эти эльфы говорят между собой.

Пока я занимался с наставником, бабушка возилась с Дроздовым. Все эти дни я не лез к ней с расспросами о том, как продвигается работа с адвокатом — знал: как только бабушке будет что мне сказать, она скажет. Мы встречались с ней в основном во время завтрака и обеда, и нам было о чём поговорить, кроме Дроздова.

На третий день за обедом, в самом конце трапезы, после разговора и моих успехах, а точнее, неуспехах в изучении карельского языка бабушка неожиданно сказала:

— Сегодня утром я закончила работать с Дроздовым.

Я тут же приготовился слушать новости, в глубине души надеясь, что они будут хорошими. Но бабушка не спешила делиться информацией, она выдержала небольшую паузу, и мне это не понравилось. Я поймал себя на мысли, что готовлюсь услышать что-то совсем плохое — например, что дед покончил с собой и отец об этом знает. Я занервничал, мне хотелось поторопить бабушку, но я не решился. Она же нахмурилась, развела руками и произнесла:

— Вынуждена признать, что у меня ничего не получилось.

Бабушка так подошла к тому, чтобы сообщить мне эту новость, что я, приготовившись к худшему, даже обрадовался такому результату, хотя, конечно же, радоваться здесь было