Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Заодно директор попросил Вентцеля доставить в Штеттин свою дочь, 14-летнюю Грету – ту самую барышню, что бесстрашно отстреливалась вместе с нами от обезумевших ваххабитов.

«Калиопа» ушла из Басры вечером того же дня. Не могу передать, какое облегчение испытали мы, когда негостеприимный город скрылся наконец в береговой дымке – мы-то знали, что марево это пахнет гарью сожженных кварталов, кровью и порохом. Ванька ходил смурной: после того, как мы с Антипом успокоили его после жуткой истерики, приключившейся уже в порту, он все чаще пристраивался где-нибудь в уголке и сидел, смотря прямо перед собой. Губы его шевелились; время от времени мальчик сжимал кулаки и принимался ходить взад-вперед. От людей, особенно, немецких пассажиров «Калиопы» Иван шарахался; на Курта смотрел с откровенной неприязнью. Продолжалось это дня три, пока пакетбот находился в Персидском заливе – за это время я не раз пытался завести разговор о местах, мимо которых мы проплывали. Бесполезно – сын, обычно живо отзывавшийся на все, что происходит вокруг, совершенно замкнулся в себе. Я уже всерьез за него беспокоился, однако, после стоянки в Адене, приятственной прогулки по набережной эспланаде и кофе на террасе в английском колониальном квартале, в компании миловидной Греты, мальчик стал понемногу оттаивать. К концу прогулки, Иван живо беседовал с девочкой на невообразимой смеси английских и русских слов, и украдкой щелкал фотоаппаратом. Кстати, фото-отчет о нашей экспедиции давно перевалил за отметку в тысячу кадров и продолжал стремительно расти; что касается видеороликов, то некоторые из них, попади они в ютуб, смогли бы взорвать интернет – Иван ухитрялся снимать даже в Басре, во время прорыва в порт. Я имел с ним на эту тему строгий разговор, но, кажется, ничего не добился – Иван заявил, что сейчас можно хоть интервью с марсианином выложить, все равно никто не поверит; наберешь кучу лайков и все. Остается надеяться, что эти грозные события отбили у моего сына охоту к интернет-хулиганству.

Отношения с Вентцелем тоже начали понемногу выправляться. К моему удивлению, немец крайне болезненно отреагировал на внезапное охлаждение Ивана к его персоне. Курт так и не понял, чем это было вызвано; я-то знал, какое тягостное впечатление произвела на Ивана резня с применением последних достижений сумрачного германского гения. Я не ожидал столь острой реакции – казалось бы, 14-летний мальчишка, выросший на боевиках и видеоиграх, не должен быть столь чувствителен. Рад что ошибся; то, как Иван отреагировал на страдания вогабитов, попавших под пули и струи пара, говорит о том, что гнусные реалии XXI века не так уж и затронули на его разум и душу.

Ваня облокотился на леер. Сумрачное настроение его, вроде бы отпустило; мир вокруг уже не казался столь отвратительным, а неудержимое желание запустить в герра Вертцеля стулом, возникавшее всякий раз, когда он видел любезного немца, понемногу отошло на задний план. Тем более, что инженер был крайне вежлив и предупредителен, постоянно говорил о преимуществах инженерной карьеры, и как следствие – об изучении немецкого языка. Вот и сегодня мальчику пришлось битый час корчить любезную физиономию, выслушивая обстоятельный, подробный (иначе инженер не умел) рассказ о строительстве Суэцкого канала. Благо предмет беседы был уже недалеко – до Суэца оставалось не более дня пути, что легко было заметить по усилению «дорожного движения» – кроме арабских лодчонок и парусных шхун, по дороге все чаще попадались грузовые пароходы и большие коммерческие парусники. А дважды в пределах видимости «Калиопы» серыми тенями мелькнули английские крейсера – и растаяли в жаркой мгле, спеша куда-то по своим, имперским делам. Да, хозяевами на этом морском тракте (как, впрочем и на большинстве других) были британцы – и они не позволяли забыть об этом всем остальным нациям.

От общества Вентцеля Ивана избавила Грета Штайнмайер; после посещения Адена барышня нет-нет да и попадалась ему на глаза; беседы с ней получались до чрезвычайности запутанные. Грета знала пару десятков русских слов и с грехом пополам умела объясниться на английском; Иван же за последние полторы недели успел выучить несколько немецких фраз, так что беседа, с грехом пополам, выстраивалась. Вот и теперь барышня поведала Ивану, что отец собирается отослать ее в Santk-Рetersburg, чтобы учиться там в Institut für edle Jungfrauen[75]. Ваня уже знал – Вентцель поведал! – что герра Штайнмайера ждет повышение по службе: фирма получила подряд на строительство Сызрань-Рязанской железной дороги, и ему предстоит этот проект возглавить. Так что очаровательной Грете, хочешь – не хочешь, предстоит перебраться в Россию поступать в заведение, где, как ей успели уже рассказать, учатся русские Gräfinnen und Prinzessinnen[76]. У Вани были несколько иные сведения на этот счет (почерпнутые, к слову сказать, из одноименного телесериала), но разочаровывать хорошенькую немку он не стал.

Чего-чего, а манер Грете и так было не занимать. Проведя в обществе сверстника столько времени, сколько приличествовало воспитанной junge Mädchen aus guter Familie[77], она откланялась, и Ваня снова остался в одиночестве. В голову лезли всякие мысли, но мальчик гнал их прочь, припоминая рассказ Вентцеля о строительстве канала. Немец, конечно, сволочь и колбасник, но дело свое он знает, и слушать его было весьма интересно.

Ваня узнал, что впервые судоходный канал между Средиземным и Красным морями был прорыт ещё при фараонах – для судов того времени, разумеется. Позже этот водный путь был заброшен на тысячелетия и совершенно скрылся в песках; кто только не носился с проектами восстановить его! Но удалось это лишь французскому дипломату Лессепсу, который, не производя новых изысканий, а опираясь лишь на результаты предшественников, напал на мысль провести канал так, чтобы он стал как бы «искусственным Босфором» между двумя морями, достаточным для прохода судов с самой большой осадкой. Проект отличался замечательной смелостью; автор обладал громадной энергией и громадными же связями, благодаря чему проект и был принят – хотя подготовлен был весьма слабо. Работы начались в 1859-м году. Технические трудности были громадны – работы шли под палящим солнцем, в песчаной пустыне. Только чтобы обеспечить рабочих водой, компании приходилось гонять туда-сюда полторы тысячи верблюдов; к 1863-му году был даже прорыт небольшой пресноводный канал от Нила, предназначенный не для судоходства, а единственно для снабжения пресной водой – сперва рабочих, потом и поселений, которым предстояло возникнуть вдоль берегов канала. Шести лет, которые Лессепс отводил на работы, не хватило канал был открыт только через десяток лет, в 1869-м году. А дальше началась уже политика – канал, как это и планировалось изначально, действительно ослабил зависимость Египта от Турции. Но – отнюдь не в ущерб Англии, от которой фактически и зависит судьба Египта; точно так же власти Англии в Индии канал не только не нанес ущерба, но усилил ее, приблизив Индию к метрополии. В 1875-м году Англия выкупила у египетского хедива его акции, и с тех пор британцам в компании канала принадлежит руководящая роль. Так что труды французов, в который уже раз, принесли дивиденды – и денежные и политические – Британской империи.

Ваня зло сплюнул за борт. «Англичанка гадит» – после жутких сцен в Басре это выражение приобрело для него более чем конкретный смысл. Какое бы раздражение ни испытывал мальчик к Вентцелю, он все же отдавал себе отчет, что роль инженера была вынужденной – по сути, тот защищал своих соотечественников, и делал это в меру своего инженерного разумения. Так что кровь, пролитая на камни Басры, мучения, которые пришлось претерпеть и горожанам и мятежникам-ваххабитам, оставались на совести «заказчиков» мятежа – а в том, что ими были англичане, Иван не сомневался. Немцы, путешествовавшие вместе с ними на «Калиопе», все время рассказывали, что британские агенты при первой возможности вставляют палки в колеса грандиозному германскому проекту железной дороги «Берлин – Багдад» и дальше, до Басры.

К тому же, Ваня знал о том, какие события разразятся здесь всего через двадцать с небольшим лет[78]. И он отлично представлял, к чему приведут усилия англичан, направленные на то, чтобы оторвать от вполне, как выяснилось, цивилизованной Османской империи арабские племена. Он помнил и европейские города, в которых не протолкнуться от арабов, и вызывающую роскошь телерекламы небоскребов и отелей Абу-Даби, и бесконечный поток репортажей о терактах, оплаченных нефтяными шейхами – тех самых, предки которых пасут сейчас верблюдов и униженно кланяются турецким чиновникам.

Этот процесс, которому еще только предстояло изуродовать европейскую цивилизацию, здесь только начинался. Ваня, в который уже раз с сильнейшим раздражением подумал: отец, как раньше, не хочет серьезно говорить о значительном воздействии на историю, сводя это к шуткам, а то и вовсе уходя от темы под каким-нибудь благовидным предлогом.