Бурсак в седле - Валерий Дмитриевич Поволяев

Юлинек продолжал с восхищением вспоминать своего шефа Калмыкова, называя его «геройским человеком». «Геройский человек атаман Калмыков! — писал он. — Не пощадит ни одного мадьяра, немца или большевика. Многих учительниц и учителей большевистских выловил, чтобы крестьян глупых не обманывали…» С документальной точностью описал он и внешность атамана Калмыкова, особо подчеркнув, что роста атамана был маленького — с виду обычный ученик церковно-приходской школы или гимназии, только усы «взрослые», что редко Иван Калмыков бывал веселым — все больше нахмуренный и сосредоточенный.

«Офицеры все всегда спрашивали: “Ну как атаман?” Ну а у атамана привычка: если сердит, то козырек надвинут на нос, закрыты глаза, а весел — фуражка на затылке. Приводят, бывало, человек 50 большевиков, атаман подходит и кричит: “Мадьяры, три шага вперед! Считаю: раз, два, три…” Потом призывает офицера, приказывает: “Через три минуты расстрелять эту сволочь! ” Их отводят в сторону и тут же расстреливают. На первых порах много мадьяр и немцев порасстрелял».

Жалобы на бесчинства атамана летели во все стороны. Письма приходили даже в Омск, к председателю Временного Сибирского правительства Вологодскому, не говоря уже о местных властях, расположенных во Владивостоке: в ПОЗУ — Приморскую областную земскую управу и ВПАСе — Временное правительство автономной Сибири. Приходили жалобы и к генералу Хорвату, управляющему КВЖД, но Хорват ничего не мог сделать с Маленьким Ванькой; на территории России его влияние было равно нулю.

Вологодский возмущенно всплескивал руками, ругался и не более того — дорога на Дальний Восток была ему заказана. Чиновников из ВПАСа и ПОЗУ Калмыков вообще за людей не считал, мог запросто отправить к тому же Юлинеку, а от Юлинека никто уже не возвращался. Во всяком случае, окружение Маленького Ваньки такого не помнило.

Цели достигали только те жалобы, которые получали чехословаки и японцы. Чехи старались внушить Калмыкову, что «с населением быть жестоким нельзя», а японцы даже предупредили атамана, что перестанут ему помогать. Вот этого Маленький Ванька боялся по-настоящему: без японских денег он враз бы сделался никем. Когда «узкоглазые» говорили ему что-нибудь подобное, он расстроенно дергал головой, будто больной «неверной» хворью и незамедлительно поджимал хвост. Но ненадолго.

Буквально через два дня он забывал об угрожающих ультиматумах своих покровителей и превращался в знакомого всем Маленького Ваньку, крикливого и жестокого.

После того как в дело вмешались американцы и потребовали от атамана прекратить репрессии, он позвал к себе Эпова, которому недавно присвоил звание есаула, и сказал:

— Американцы возмущаются деятельностью Кандаурова и его команды, — Кандауров продолжал руководить военно-юридическим отделом, — японцы тоже возмущаются, чехи смотрят на нас козлами, — атаман подхватил пальцами кончик уса, сунул его в рот, пожевал; ус оказался невкусным и Калмыков выплюнул его, — а собак всех вешают на меня. Кандауров творит бесчинство, а мне приходится отвечать…

Атаман врал, Эпов молчал и удивлялся про себя, как ловко Калмыков это делает — комар носа не подточит

— В общем, мне надоело подставлять физиономию под оплеухи, — сказал атаман, раздраженно подергал усами. — Арестуй Кандаурова вместе со всем его отделом и — он выразительно чиркнул концами пальцев по воздуху и добавил: — всех, кроме Юлинека. Отдел этот надо создавать заново.

Кандаурова и его людей Эпов не любил, поэтому приказание атамана выполнил с удовольствием, а выполнив, брезгливо поморщился:

— Чтобы другим было неповадно марать честь войска.

Кандаурова с сотрудниками зарыли там же, где зарывали мадьяр, немцев и пленных красноармейцев — всех примирила, всем дала вечный кровь земля-матушка.

Юлинек в эти дни старался не выходить из вагона — боялся.

На улице стоял октябрь — месяц на Дальнем Востоке благодатный, золотой; половина Хабаровска пропадала в тайге — люди колотили тяжелыми дубинками по кедровым стволам, сшибали шишки с орехами, ловили на зиму птиц, в речках брали рыбу, готовившегося скатиться в Амур.

В эти дни Калмыкову представили нового начальника юридического отдела — сухопарого, лысоватого, с тонкими, криво изогнутыми ногами человека по фамилии Михайлов.

Когда Михайлов вошел в кабинет атамана и представился, Калмыков немедленно поднялся из-за стола, быстрыми мелкими шагами обошел гостя, разглядывая его не только с «фасада», но и с «черного хода», как говорил он, остановился напротив и заложил руки за спину:

— Михайлов, значит?

— Так точно, Михайлов, — спокойным густым басом ответил тот. Голос у Михайлова не соответствовал фигуре, такой бас должен иметь какой-нибудь богатырь с плечищами в полкилометра, а не этот выжаренный кривоногий хлюпик.

— Михайлов… — задумчивым тоном повторил атаман.

— Так точно! — громыхнул в ответ сочный бас.

— Знай, дорогой друг, — голос Калмыкова наполнился теплом, стал неузнаваемо сердечным, — мне нужен такой юрист, который, когда я расстреляю кого-то, сумел бы отбрехаться… Понял? Слишком уж много народа, дорогой друг Михайлов, на меня наваливается, обвиняет во всех смертных грехах… Сумеешь от этих волкодавов отбрехаться?

— Попробую.

Атаман усмехнулся.

— Только тут, друг Михайлов, надо действовать наверняка, иначе, как у германцев, «жопен зи плюх» будет. Нам этого допускать никак нельзя. Иначе… в общем, ты сам понимаешь, что может быть иначе.

Глаза у Михайлова печально потемнели.

— Понимаю.

— Все, можешь идти. Приказ о назначении я подпишу сегодня. — Калмыков резко, на одном каблуке повернулся и направился к своему столу.

Михайлов исчез, словно дух бестелесный — бесшумно и совершенно незаметно.

Очень скоро он понял, что атаман готов расстреливать не только «мадьяр, немцев и большевиков», но и своих товарищей, сослуживцев по Уссурийскому казачьему войску — слишком уж много они знали о Калмыкове, слишком здорово он был засвечен. Атаман же, ощущая собственную уязвимость, невольно скрипел зубами — он ненавидел старых фронтовиков-однополчан, морщился, будто проглотил что-то кислое, когда думал о том, что любой из них может забраться в его атаманское седло, и тогда уссурийское войско поскачет дальше с новым предводителем.

***

В Хабаровске Калмыков пошил себе новую форму. Генеральскую. Хотя в генералах его никто не утверждал — было всего лишь решение войскового круга, и только… Но войсковой круг после этого уже несколько раз смещал его с атаманской должности, а раз это было так, то значит, попер из генералов. Впрочем, Маленький Ванька на это не обращал внимания — пусть забавляются однополчане.

Форма получилась роскошная, атаман глаз не мог оторвать от зеркала, когда рассматривал в нем себя — он и ростом в этом наряде был выше, и в плечах шире, и статью помощнее, а главное — мундир был украшен настоящими генеральскими погонами.

Атаман натянул поверх кителя шинель. Шинель с окантованными широкими отворотами понравилась