Гай Юлий Цезарь - Рекс Уорнер

Другим кандидатом в консулы был Силан, весьма уважаемый человек, основным достоинством которого было то, что он являлся мужем моей подруги Сервилии и отчимом молодого Марка Брута. Его поддерживало несколько могущественных семей, и потому шансы Силана казались неплохими. Даже четвёртый кандидат, знаменитый адвокат Сервий Сульпиций, имел могущественных сторонников. В целом можно сказать, что Каталина уже планировал вооружённый мятеж в том случае, если его кандидатура провалится на выборах. Характерной чертой его плана стала чрезвычайная жестокость и непродуманность. Единственное, что стояло у него за плечами, это популярность среди ветеранов Суллы, особенно живших в Северной Этрурии и тех, кто, занимаясь земледелием, по той или иной причине залез в долги или оказался в трудной ситуации. Среди них главным помощником Каталины выступал бывший центурион Суллы Гай Манлий, который перед выборами привёл в Рим значительные формирования недовольных солдат, на которых можно было рассчитывать в том, что они проголосуют за Катилину, и в том, что они запугают его оппонентов. В самом Риме сторонников Каталины было меньше, чем он предполагал, но среди них были некоторые представители сенаторского сословия, которые были готовы сотрудничать с ним, поддержать его и содействовать ему в любом необдуманном поступке. Среди них был бывший консул Публий Корнелий Лентул Сура. Его изгнали из сената почти десять лет назад, но он вновь вернулся туда, получив должность претора во второй раз. Он присоединился к заговору в связи с предсказанием о том, что трём Корнелиям суждено править Римом. Уже были Корнелий Сулла и Корнелий Цинна. Почему бы третьим не стать Корнелию Лентулу? Подобная отчаянная глупость характерна для этого заговора. Планы были грандиозными, однако конспираторам не удалось провести их в жизнь. Более того, они оказались настолько неосторожны, что в это даже трудно поверить. Например, у одного из них, Квинта Куриона, была любовница Фульвия, и для того, чтобы произвести впечатление на эту женщину своей будущей карьерой, он любил похвастаться перед ней тем, что произойдёт, когда Катилина захватит Рим, и рассказывал ей в подробностях всё то, что происходило на собраниях конспираторов. Фульвия сразу поняла, что получит куда больше преимуществ, если станет доносчицей, и поэтому с самого начала держала Цицерона в курсе всего того, что происходило.

Любой, кто прочитает стихи или рассказы в прозе, написанные Цицероном позже о периоде его консульства, поверит в то, что консул с самого начала целиком и полностью контролировал ситуацию. Это абсолютно неверно. Первые попытки Цицерона избавиться от Каталины как от политического противника оказались неэффективными. Он начал с того, что инициировал принятие закона, по которому ужесточалось взяточничество во время выборов. Этот закон должен был действовать против Каталины, но не причинил ему никакого вреда ввиду того, что в этот раз его не поддерживал Красс и потому он не тратил так много денег, как раньше. Единственным кандидатом, который подкупал избирателей, был Мурена, который пользовался поддержкой Лукулла, большей части сенаторов и за кандидатуру которого выступал сам Цицерон.

Выборы должны были состояться до конца сентября, но в последний момент Цицерон отложил их и созвал экстренное заседание сената. Во время этого заседания он открыто обвинил Катилину в том, что тот планирует восстание, и дал понять, что, с его точки зрения, если выборы всё-таки состоятся, то председательствующие, а именно он и Антоний, должны получить личную охрану, так же как это было два года назад, когда Катилина пытался убить моего дядю Котту и Торквата. Однако положение Цицерона было не таким сильным, как ему казалось. Он не мог открыть источник своей информации, а бесконечные повторения фраз «мне сообщили» или «я обнаружил» не подействовали на аудиторию. Сам Катилина отнёсся к словам Цицерона с презрением повелителя, и в конце заседания всеобщее мнение было таково, что Цицерон совершил ошибку, отложив выборы, и не сумел предоставить достаточно веской причины для того, чтобы доказать необходимость того, что ему действительно требуются телохранители.

Однако Цицерон как для саморекламы, так и самозащиты уже организовал для себя охрану. В день выборов он появился в сенате с охраной, состоящей в основном из всадников и тех людей, которых в своих речах он называл «людьми доброй воли». Всем бросалось в глаза то, что под тогой у него был надет сияющий нагрудник. Таким образом, он давал всем понять, что считает, будто его жизнь в опасности. Все эти меры предосторожности были излишни, потому что сторонников Каталины оказалось куда меньше, чем тех, кто поддерживал Мурену. Это были в основном ветераны-легионеры, и если бы дело дошло до схватки, то они действовали бы куда более умело, чем любые формирования воинов, которых Катилина сумел собрать в Риме. И всё-таки эта демонстрация была полезна Цицерону, и, возможно, из-за этого Катилина потерял голоса некоторых избирателей. Никаких беспорядков на выборах не случилось. Катилина снова проиграл. Консулами были избраны Мурена, грубо нарушивший цицероновский закон о подкупах, и Силан, победа которого доставила огромное удовольствие его жене Сервилии.

Если бы Катилина действительно являлся таким опасным революционером, каким его выставлял Цицерон, он наверняка бы скорректировал свои планы и начал их тут же осуществлять. Случилось же так, что прошёл целый месяц, прежде чем начались важные события. И всё-таки, хотя планы Каталины не были продуманы до конца, никаких сомнений не оставалось в том, что он готов перейти грань политической борьбы и применить насилие. Этот факт поставил меня и Красса в очень неудобное положение. Мы знали, что бунт начнётся и его обязательно подавят. Ни Красс, ни я не одобряли это безумие, но были тесно связаны в прошлом с Каталиной и понимали, что, как только восстание будет подавлено, наши враги неминуемо воспользуются моментом для того, чтобы обвинить нас в соучастии. Ситуация ещё больше осложнилась из-за поведения Каталины и его друзей в Риме. Лишившись нашей поддержки, они всё ещё желали оставаться с нами в хороших отношениях. К нам домой продолжали приходить послания, в которых нас просили уехать из Рима двадцать восьмого октября. Это была одна из тех дат, которую выбрали конспираторы для того, чтобы устроить резню. Некоторые из этих писем были, несомненно, написаны из добрых побуждений, другие представляли собой лишь неуклюжие попытки обвинить нас. Для нас обоих было ясно, что этого допустить нельзя. Красс в особенности боялся того, что в конце концов призовут Помпея, чтобы установить порядок, и он без особых на то оснований верил, что Помпей сделает всё, лишь бы избавиться от него. Меня только что выбрали претором, и после отправления этой должности я мог надеяться стать наместником в одной из провинций. Наступал переломный момент в моей карьере, и я знал, что многие могут помешать мне получить ту власть, которая казалась мне такой близкой. Поэтому очень важно было, чтобы я полностью отмежевался от конспираторов. С другой стороны, было также важно не поддерживать политику Цицерона и его сторонников. У меня была своя партия, и я хотел её сохранить. Более того, я мог видеть, что меня ждёт впереди. Я понимал, что в данной ситуации у меня и Помпея были одни и те же враги. Агент Помпея Метелл Непот, с которым я продолжал поддерживать тесные отношения, к тому моменту понял, какую глубокую зависть испытывают к Помпею некоторые сенаторы и с каким предубеждением они относятся к нему. Сам Непот при поддержке сторонников Помпея в Риме был избран трибуном, но Катон, за спиной которого стояло влиятельное сенаторское большинство, также стал трибуном. Баллотируясь на этот пост, он в открытую заявлял, что будет противостоять всем законопроектам, исходящим от Непота. Я же посчитал, что для меня выгоднее сохранить независимое положение и дать Непоту понять, что готов использовать своё влияние против врагов Помпея, а значит, и своих врагов.

Однако тем временем мы с Крассом договорились, что ради нашей безопасности необходимо показать всем, что мы не замешаны в заговоре Каталины, хотя что касается меня, то я не собирался вслепую поддерживать любые действия, предпринятые Цицероном против него. Я более склонен был поддержать Непота в его требовании призвать Помпея для восстановления порядка в Италии и предложил Крассу в данном случае снова стать на сторону Помпея. Однако Красс и слышать об этом не хотел. Нужно признать, что в то время я, больше чем когда-либо, не соглашался по политическим вопросам с Крассом. Возможно, нам не дала поссориться мысль о бедственном положении, в каком мы оказались, поддерживая ранее Каталину. Эта опасность никуда не исчезла даже после того, как мы предприняли всё возможное, чтобы очистить нашу репутацию и отмежеваться от заговорщиков. Красс выбрал довольно драматический метод для того, чтобы очистить своё имя. Ночью двадцатого октября он разбудил Цицерона и передал ему стопку писем, из которых всего одно было распечатано. В письмах содержались сведения о запланированной на двадцать восьмое число резне. Я ограничился тем, что дал Цицерону незначительную информацию о людях, пользующихся самой дурной репутацией, которые, как я предполагал, были вовлечены в заговор. На самом деле Цицерон был намного лучше информирован о деталях заговора: ведь он пользовался услугами Фульвии, но теперь я мог при необходимости сказать, что помог, а не помешал Цицерону выполнять его обязанности.